Убийца-юморист

Хотя понять меня какому-нибудь постороннему человеку было бы трудно, почти невозможно. Ведь с каким таким особым вопросом напрашивалась я в гости к одной из жен-вдов Михайлова? Даже вымолвить неловко, до того он несерьезен:

– Владимир Сергеевич при вас писал свои произведения от руки или печатал на машинке?

Ну что тут такого? Верно? Однако...

– Ладно, приходите, - наконец сдалась она.
– Но только на полчаса. Мы уже в дороге. Именно, именно, уезжаем в Америку, у нас последние сборы... Навсегда... я оценила это её нежданное сообщение как удачу для себя. По логике вещей: уезжающий человек, особенно навсегда, непременно перевозбужден, рассеян и способен проговориться. Ему как бы уже нечего терять.

Софья Марковна жила в Крылатском, в кирпичном доме, построенном в свое время для партэлиты. Свидетельством избранности жильцов, населяющих сей комфортабельный улей, оставалось до сих пор то, что контейнеры для мусора имели правильную форму, а не кривились многожды битыми боками... Я... я, чуть-чуть стесняясь, пошла прямо к ним и заглянула в один, второй... Дальше всякий стыд исчез. Я увидела стопки бумаги, перевязанные шпагатом и политые сверху чем-то вроде томатного соуса. Я все их вытащила, ничуть не побрезговав, и отнесла в кусты. Там с помощью ланцета (подарок Алексея, средство защиты на случай нападения грабителей-насильников) обрезала шпагат, туго стянувший стопки, развернула газетные пеленки. Моему взору предстал листок с опечатанными словами: "В.С. Михайлов. Дикая рябина. Рома. 1969 год." Четыре стопки и четыре романа. Значит, на этот раз судьба просто неслась навстречу моим желаниям. Оставалось сыскать прочный полиэтиленовый пакет или какую-нибудь сумку тут же, в контейнерах.

И опять везение - обнаружила среди всякой прочей дряни пусть скукоженный, но настоящий, с полузакрывающейся молнией, чемодан... А под ним - ещё стопку бумаг, завернутых в старые газеты, туго перетянутых знакомым бумажным шпагатом. На этот раз это были три пьесы В.С. Михайлова. Мой хищный глаз сцапал: романы напечатаны на одной машинке, пьесы - на другой, хотя годы близкие - 1969 - 1972.

Обладательница всех этих архивных сокровищ, я постояла, подумала, как бы их получше спрятать... Не нашла ничего другого, как затолкать чемодан с рукописями под машину, закрытую тентом... Авось, не пропадет... Но прежде в порядке предусмотрительности, от каждой рукописи отлистнула примерно по десять первых страниц и засунула в свою сумку.

Мне, конечно, не хотелось напороться на негостеприимный, раздраженный взгляд Софьи Марковны. Однако ничего подобного! Хозяйка обширной квартиры приветствовала меня как дорогую гостью:

– О! Как замечательно, что вы пришли! Я чувствую себя птицей в полете! Все вещи собраны! Все дела закончены! Вы же понимаете, как это хорошо, когда все сделано с умом и красиво?

Я кивнула.

– проходите! Садитесь! Кофе или чаю? Представьте себе, мы очень, очень удачно обошлись с этой квартирой! Мы нашли чудесного человека, способного платить вовремя! Бизнесмен из Америки, бывший одессит, который сумел "раскрутиться". Он снял нашу квартиру на целых пять лет. Удобно ему и нам. У него основательный бизнес... Что-то такое в Сибири... нефть или металлургия... Он приехал к нам на черной роскошной машине с кондиционером! Ося!
– позвала она кого-то, кто находился в других комнатах.
– Как зовут машину, на которой приехал Давид Леонардович?

Мужчина отозвался тоже криком:

– Джип Гранд Чероки Лимитед!

– Какое шикарное название!
– подпела я.
– Просто очень и очень.

– Очень, очень! Вообще пока все у нас идет по плану. Ося будет представлять в Америке бразильско-российскую фирму. Мы будем жить в шикарном коттедже. Вам нравится этот кофе? Я привезла его весной из Сирии! Арабы пьют его день и ночь. Но очень маленькими глоточками. Очень крепкий и очень сладкий. Вы никогда не были в Сирии? Будет возможность - побывайте. Красивая страна. Но там сильны антиеврейские настроения. Вообще, нам, евреям, жить трудно... Вы русская? Значит, вам не понять...

– Почему же?
– отозвалась я.
– Если это беды...

– Ну как же не беды!
– Софья Марковна тряхнула могучей гривой медно-рыжих, великолепно крашеных волос.
– Как же не беды! Все время приходится осторожничать, напрягаться, искать лазейки. Я возненавидела этого негодяя, отщепенца Эдуарда Тополя! Кто его просил лезть со своими откровениями! Он же хуже всякого антисемита! Он натравил русских на евреев! Мы, например, с Осей приняли окончательное решение уехать из этой страны после его статьи! Он приписал нам евреям, полную неспособность жить в мире с остальными народами! Он оправдывает даже Гитлера! Он уверяет, что евреи у власти в России довели эту страну до катастрофы! Он пугает Холокостом в этой стране. Как же быть теперь тем евреям, вот как мой Ося, которые, действительно, не на последних ролях? В любое время - погром. Вот мы и бежим, бежим, можно сказать...

– Не преувеличивай, Софочка, - в дверном проеме возник рыжевато-лысоватый толстячок.
– Мы не совсем бежим. Мы ещё подождем там, в Америке, как здесь все обернется. Возможно, представители еврейской национальности сумеют обуздать разрастающийся антисемитизм. Вы, девушка, случайно, не антисемитка?
– обратился ко мне, принаклонив круглую голову с отблеском света на плешинке.

– Да нет, - сказала я.
– Меня вообще этот вопрос не колышет...

– Вероятно, в вашем роду были евреи?
– с надеждой спросил Ося.

– Все русские, до одного, только один из прадедов белорус.

– Ну завели, - послышался глуховатый, тусклый голос ещё одного мужчины. Толстячок Ося подался в сторону, и рядом с ним возник... знакомый мне писательский "похоронщик" Михаил Маркович.

– А , это вы!
– словно бы обрадовался он мне. Я же немного посмирнела - на нем был все тот же ритуальный черный костюм и режущая белизной рубашка.
– Удивлены? Сцена бегства евреев в землю обетованную, то есть в Америку, и тут же я, ритуальщик? Загадка плавает поверху, как жир в курином бульоне. Софочка - моя родная сестра. Я вынужден принимать её со всеми её предрассудками. Теперь она придумала, будто бежит от антисемитизма! Ей нравится такое объяснение. Хотя она бежит с Осей от больших денег к ещё большим. Возможно, им очень повезет. Возможно. Но фортуна распорядится так, как ей надо.

– Миша!
– обиженно вскричала Софья Марковна.
– Ты способен испоганить любое торжество.

– Помилуй, Соня, - "похоронщик" развел руками, - о каком торжестве ты ведешь речь? Подумаешь, собрали шмотки и рванули в Америку! Только не надо рыдать над теми евреями, которые остаются здесь. Еврей, если он с врожденным еврейским бесстыдством, всегда приспособится. Возьмем того же Генриха Горовика, который во времена советской власти только и делал, что сочинял байки про бесконечно загнивающие Штаты? Он ещё приволок к нам, в Союз, какого-то там безработного в кепарике. Чтоб, значит, мы, то есть весь советский народ, слезьми облили этого несчастного. Чтоб Советы поддержать. А теперь? Вовсю разоблачает "гнилую" советскую власть. Или Павлуша Зорин? Всю жизнь прилюдно клял Америку, как кучу навоза. Теперь восхваляет! Теперь демократ из демократов...

– Михаил!
– - строго сказал толстячок Ося.
– Есть же предел... О чем ты? Против кого? Меняются обстоятельства - меняется и способ сосуществования с ними. Аксиома.

– Вот о том и Тополь говорит! Про иезуитскую способность нашей породы приспосабливаться к народу, среди которого очутились, и сосать из него соки.

– Ты плохо читал Тополя!
– топнул черной лакированной туфлей принципиальный Ося.
– Тополь нас не предал! Он не забыл сказать о главном! Он подчеркнул, что мы, евреи, избранники Божьи, что нам, именно нам Бог дал таланты, сметливость, быстроту ума! Он утверждает, и справедливо, что только евреи способны играть и проигрывать и подниматься вновь, что даже самые талантливые русские не способны к настоящей борьбе, они после первого проигрыша сдаются...

– Очень правильная мысль! Бриллиантовая!
– фальшиво восхитился "похоронщик".
– Тому пример Великая Отечественная... Как известно, не русские её выиграли, а фашисты...

– Тетеньки-дяденьки!
– закричал откуда-то из комнатных глубин женский голос.
– Чем языками колоколить, лучше б сказали, куда девать валенки. Иль с собой возьмете?

– Тетя Надя, тетя Надя!
– отозвалась ответным криком, не сдвинувшись с места, Софья Марковна.
– Идите сюда! Какие валенки? Где вы их нашли?