Убийство Морозного Короля

Морозко наконец признался ей в правде, заставив понять, почему он выбрал ее в качестве жертвы, дал ей свою кровь и заставил практиковаться в превращении. Но это не исправило ни одного из этих поступков. И она чувствовала себя глупо, так невероятно глупо, как и ее деревня, хотя это была вина их предков, не передавших историю из поколения в поколение. Они знали, почему нужно было принести жертву… Но либо забыли, либо предпочли больше в это не верить. Если бы она знала, то первой бы принесла клинок в жертву одному из скотов, даже если бы это означало, что на столе деревни будет меньше еды. Это спасло бы столько жизней. Но сейчас жертвование животного не принесло бы никакой пользы.

Возможно, в какой-то момент ей и придется пожертвовать собой, но не сейчас, не раньше, чем Морозко узнает больше из своих видений… Если дело дойдет до этого, она все равно сделает выбор ради своей семьи, так же как она решила пойти с Морозко, когда он впервые выбрал ее на церемонии.

Но даже тогда в ней закипала злость, которая билась с каждым ударом сердца, что Морозко мог напомнить деревне, почему нужно провести церемонию. Если бы в деревне знали, то принесли бы в жертву тысячу лошадей.

— Эйра, у нас больше нет и тысячи лошадей, — пробормотала она. — Ладно, это было небольшое преувеличение, но мы бы принесли в жертву одну в тот самый день. — Из-за того, что жертвы не было, подменыши прорвали печать, ее отец был ранен, домик разрушен, Петре погиб, и теперь Сарен и деревня должны были страдать.

И все же она винила свою деревню больше, чем Морозко.

— Мне нужно, чтобы то, что осталось от моей деревни, было спасено, — прошептала Эйра. У нее все еще было человеческое сердце, хотя она и была бессмертной, а сердце Морозко… Оно не было таким холодным, как ей показалось… но и не было теплым и горячим.

Возможно, он боится…

— Тьфу! — Эйра зашагала быстрее по снегу, мимо поваленных и разбитых домиков. Она не хотела, чтобы та ее часть, которая может понять, выползла обратно. После того как он вырос со злобным демоном матери, которая не заботилась о нем, убила на его глазах близкого человека, когда он был еще совсем мальчишкой…

— Этот ублюдок мог бы быть честным, Эйра, — прошипела она. Он мог бы признаться, что впервые привез ее в свой замок, потому что считал, что она замышляет его убить. Так оно и было, она пыталась. Но это было уже после того, как он выбрал ее.

Адаир спустился вниз и задержалась на крыше Сарен, похоже, желая присмотреть за ними до конца ночи. Она улыбнулась ему и остановилась на крыльце Сарен, взявшись рукой за ручку двери. Морозко не всегда признавал вслух правду — порой его слова были покрыты фальшью. Защитить себя, как и землю… Он признал, что это две вещи, которые ему дороги.

Когда она открывала дверь, которую починила раньше, ее что-то насторожило в его словах. Ей нужно было хорошенько подумать, и она пожалела, что у нее нет музыкальной шкатулки, над которой можно было бы поработать.

Когда она вошла внутрь, отец открыл глаза.

— Дочь?

— Это я. — Эйра подбросила в огонь полено, затем опустилась перед ним на колени и взяла его руку в свою. Он все еще слабо сидел на диване, но кровь не запеклась на бинтах, закрывавших его раны.

Его разбитые очки лежали на столе, а дыхание было ровным.

— Неужели король изменил свое мнение о тебе? — спросил ее отец с надеждой в усталом голосе.

— Нет, Папа. — Губы Эйры слегка подрагивали по краям. — Пока что я у него как изнеженный питомец. Но, по крайней мере, у нас с тобой будет больше времени вместе. — Она расскажет ему о том, что деревня была отчасти виновата, когда он наберется сил.

— Это было как подарок — твое появление здесь, — зевнул он, когда заговорил. — Даже в эту отвратительную ночь.

Эйра не хотела давать ему надежду на то, что Морозко может позволить ей жить, потому что у нее самой не было на это надежды. Все, что было необходимо, она сделает сама. Она всегда все рассказывала отцу, но не хотела, чтобы кто-то знал, что она владеет магией, что она бессмертна и может превращаться в птицу. Отец и Сарен не стали бы смотреть на нее по-другому, а вот в деревне — да. Они бы поверили, что она соблазнила короля, чтобы жить, чтобы получить магию. И что с того? Большинство из них стали бы бороться за свою жизнь.

Она подумала о том поцелуе — прекрасном, ужасном поцелуе, когда она могла бы оттолкнуть его, но хотела лишь притянуть ближе. Поцелуй, который она поклялась никогда не повторять, но после того, как он раскрыл свои секреты — что все это было ради Фростерии… и, возможно, ради него самого, — ничего не изменилось, потому что она все еще могла умереть. Но это всегда будет стоить того, чтобы защитить тех, кого она любила.

— Мне жаль наш дом, твою работу, мамины вещи. — Эйра подавила всхлип и крепко сжала его руку.

Все ее вещи теперь тоже исчезли. Но больше всего ей было больно терять не любимые томики романов, спрятанные под кроватью, не жуткие творения, которые она делала, и даже не музыкальные шкатулки, над которыми она работала вместе с отцом. Это были платья ее матери, которые хранились в гардеробе Эйры. Иногда она открывала шкаф, чтобы вдохнуть запах ткани одного из платьев, потому что даже спустя столько лет от матери исходил легкий клубничный аромат. Теперь их нет, и она больше никогда не сможет ощутить этот аромат.

— Все не пропало. У меня есть кольцо, которое она мне подарила. — Он поднял руку, показывая золотое обручальное кольцо, которое по-прежнему носил на пальце. Затем он достал из кармана серебряную цепочку и положил ей на ладонь. — А это теперь твое. Это единственное, что я успел взять.

Слезы навернулись ей на глаза, когда она взяла в руки любимый медальон матери.

— Ты уверен? Ты не хочешь оставить ее себе?

Он покачал головой, переводя дыхание, его глаза закрылись.

— У меня есть ее воспоминания.

Застегивая цепочку на шее, Эйра испытывала искушение проведать Сарен, но лучше было дать подруге отдохнуть до конца ночи. Она не хотела будить ее, чтобы Сарен вспомнила все, что произошло, и чтобы ее взгляд упал на неподвижное тело Петре. Утром Эйра отправится к ней.

Пока же она убрала с пола катушки с нитками и другие разбросанные вещи, а затем устроилась на меховом ковре перед камином. В тепле она не нуждалась, но, держа в одной руке медальон матери, а другую поднеся к пламени, почувствовала себя комфортно.