Ученик колдуньи

— К доброму и ласковому левиафану.

— Тихо! — Гвендолин напряглась. — Слышите?

— Кто-то спускается по лестнице.

— Кагайя, — выдохнул Айхе, — знает, что творится в ее замке.

— Ей сейчас не до слежки, — сказала Нанну. — Но господин дракон прав: чем быстрее мы отсюда уберемся, тем целее останутся наши шкуры.

Впечатленные волшебством, которое продемонстрировал Айхе, трое парней с двойным усердием подхватили его и поволокли в подземный лабиринт. Юноша обвис со страдальческой гримасой: его гордость явно корчилась в муках. Весь истерзанный, полуголый и полуживой, да еще и на виду у женщин, он болтался в чужих руках, скрипя зубами от досады.

У первой развилки процессия остановилась.

— Я совсем не помню, куда идти, — Гвендолин обреченно развела руками.

— Направо, — отрывисто сказал Айхе. — А зачем к левиафану?

— Гвендолин утверждает, будто чудище примет нас с распростертыми объятиями, — буркнула Нанну.

— А. Говорящий дракон, — Айхе хмыкнул.

— Молчи уже! — велела девочка. — Береги силы.

— Но я ведь должен указывать путь. Или ну его?

Гвендолин нахмурилась. Откуда эта сердитая резкость в тоне?

Айхе превосходно знал дорогу и ни разу не застопорился, выбирая нужный проход. Покрытые плесенью каменные своды смыкались над головами. Огонь факела трещал, выдергивая из примыкавших к коридору помещений силуэты дверей и кованых тюремных решеток, в лицо летела копоть и прогорклая вонь горящего масла.

— И ты предлагаешь нам тут жить? — уточнил Алби, провожая полным отвращения взглядом желтые костяшки чьих-то пальцев, посмертно вцепившиеся в прутья узилища.

— Укрыться на время, — уклончиво ответила Гвендолин. Среди ледяного глубинного мрака план перестал казаться ей удачным.

— От чего? — осведомился Айхе. — Что вообще происходит? Да оставьте уже меня в покое!

Его возмущенный возглас эхом прокатился по коридорам. Ребята без возражений плюхнули его на пол и попадали кто куда, подпирая спинами холодные стены. Морщась от напряжения, Айхе тоже дополз до опоры: по вискам у него от титанических усилий потекли капли пота, сердце пустилось в галоп, грудь заходила ходуном от рваного, тяжелого дыхания. Прикрыв глаза, он посидел минуту, глотая открытым ртом воздух.

— Где моя рубаха? И почему так больно… — взгляд коснулся кровоподтеков, безобразных шрамов, засохших следов крови. Он вскинул безумные глаза, ища ответ в мрачных лицах людей вокруг.

— Ты совсем ничего не помнишь? — Гвендолин присела рядом на корточки.

— У тебя крыса на плече, — тупо произнес Айхе.

— Это Дэнни.

Надо же, поглощенная совсем иными тревогами, она почти позабыла о невесомом крысенке, который пригрелся на загривке.

— Я помню… арену, — Айхе заговорил в глубокой растерянности, словно погружаясь в мутные пучины памяти. — Помню Аргуса… Он превратился в морское чудище и атаковал… Тень… Ее нельзя было отпускать, чтобы Аргус не проник… в меня…

Гвендолин вытащила из кармана в штанах разноцветные пузырьки с лекарствами.

— Выпей. Это от… — язык не повернулся произнести слово «гангрена», — воспаления. Всего глоток, Дориан велел.

— Я проиграл, — пустым голосом констатировал Айхе. — Аргус победил, да?

— Надеюсь, это не единственное, что вас волнует, — сказала Нанну и протянула ему бутыль с водой.

— И ничего ты не проиграл! — с горячностью возразила Гвендолин, выдергивая пробку из следующего флакона. — Если бы он тебя убил, вот тогда проиграл бы. А так — ничья.

Айхе поднес к губам склянку с желтым настоем из грибов пеницилл. И вдруг его глаза остекленели, переносицу перерезала сердитая складка.

— Ты была там!

Склянка стукнулась об пол, едва не опрокинувшись. Гвендолин торопливо поймала ее. Что за муха его укусила? Зачем швыряться драгоценными зельями?

— Ты велела Аргусу уйти! — Айхе словно обезумел. — И он послушался тебя! Почему он тебя послушался?

Гвендолин беспомощно разевала рот, не находя ответа. Реакция мальчишки вогнала ее в ступор.

— Битва была не окончена! Если бы ты не влезла, я бы справился, я бы смог! Я собирался… я должен был принять бой, а не прятаться за спиной у девчонки!

— Ты и принял! — выкрикнула обиженная Гвендолин. — Аргус выдрал у тебя из бока кусок мяса, там все было забрызгано кровью, ты едва шевелился, ты отпустил тень, ты…

— Я покрыл себя позором, — выплюнул Айхе, закрывая бледное перекошенное лицо ладонями.

— Ах, значит, надо было оставить тебя умирать на арене? — сквозь слезы выдавила Гвендолин. — Ладно. Хорошо. Не волнуйся, в следующий раз так и сделаю!

Вытряхнув из кармана оставшиеся флакончики, которые с жалобным звяканьем раскатились по полу, Гвендолин вскочила и отлетела от мальчишки как ужаленная. Отвернулась к сырому черному смежному коридору и обхватила себя руками, безудержно всхлипывая, пряча от всех текущие по щекам слезы.

— Снизойдите до лекарств, господин, — раздался за спиной холодный голос Нанну. — Это зелье притупит боль, а вот это восстановит силы, чтобы никому больше не пришлось волочь вас на закорках.

Меткий удар по самолюбию возымел успех: Айхе глотнул из предложенных флаконов.

Гвендолин отказывалась его понимать. Отказывалась даже глядеть в его сторону. Она в блин расшиблась, спасая его жизнь; она едва не очутилась в пасти у морской гадюки и не отведала когтей разъяренной гарпии, она вломилась в кабинет ведьмы, перетерпела ливень, град и ураганные ветер — и все ради чего? Ради вздорной отповеди? Вот уж воистину: подавая руку помощи, не забудь увернуться от пинка благодарности!

Что ж, пусть так. Айхе ведь не просил ее участия. Он вообще не велел смотреть на поединок. Это был ее выбор, ее решение. И не на что теперь дуться. Может, для его непомерной гордыни смерть на арене была желаннее унизительного избавления? Может, в ночь перед сражением он тщеславно мечтал победить — или пасть храброй смертью? Может, она с впрямь лишила его… чего-то важного. И незачем теперь пенять на то, что посмертная слава — не сладкий бальзам, пропитывающий память о блистательном воине, а гибель не бывает доблестной, ибо каждое ее проявление уродливо и омерзительно: хруст сломанных костей и вывернутых суставов, кровавая грязь и рвота от боли, агония и удар за ударом, бросок за броском, пока вопреки всем страшным ранениям тело не прекратит цепляться за жизнь и сознание не угаснет. Спесивых мальчишек не образумишь, свой ум не вложишь.

Пока Гвендолин глотала слезы, Нанну обработала раны Айхе. Как ей удалось достучаться до его благоразумия — загадка, однако через некоторое время юноша почувствовал себя лучше и даже умудрился подняться на ноги. От предложенной помощи высокомерно отказался, хоть и зашатался, и позеленел, как покойник. Наблюдая за его потугами двигаться самостоятельно, Гвендолин пыхтела от раздражения. На языке вертелись колкости, а глаза разъедало соленой влагой.

— Ума не приложу, как тут можно ориентироваться, — призналась Нанну, когда они пустились в дальнейший путь. Факел метался из стороны в сторону, высвечивая все новые и новые развилки коридоров, кованые решетки, ржавые скобы, пятна гари на потолке и провалы колодцев.