Ученик колдуньи

Левиафан вытянулся и оттолкнулся задними лапами-ластами, уверенно загребая воду.

Над головой потянулись нескончаемые пещерные своды, покрытые своеобразными натечными образованиями. Желтоватый пар, вырываясь из пасти Левиафана, окутывал окоченевшее тело горячими, горькими клубами. Чем дальше, тем пронзительнее пахло известью, сыростью, плесенью и чем-то еще, отвратительно сладковатым. Вскоре туннель вылился в природные карстовые пещеры. Сверху, точно изъеденные кариесом клыки, спускались целые завесы сталактитов, им навстречу из воды вздымались столбы и колонны сталагмитов, и некоторые из них, срастаясь, образовывали отдельные камеры и новые туннели — целый подземный лабиринт.

— Смотри, — прошептал Айхе, кивком указывая вверх.

Гвендолин задрала голову. Между известковыми сосульками тут и там гроздьями висели зверьки, завернутые в кожистые крылья.

— Летучие мыши?

— Если бы. Это вампиры-колпаки, — Айхе прижал палец к губам, удерживаясь на гребне Левиафана одной рукой. — Не шевелись, а то они нас заметят, и…

Десятки пар оранжевых глаз вспыхнули во тьме, словно угольки.

— И? — встревожилась Гвендолин.

— Лучше тебе не знать.

А вверху зажигались все новые и новые точки. Когда своды пещеры пошли на снижение, Гвендолин разглядела, как выныривают из коричневых складок кожи лица: почти человеческие, скуластые, безротые, с пустыми, затянутыми белесой пленкой глазами. Заостренные наподобие колпаков лысые черепа раскачивались на худосочных, морщинистых шеях уже над самым гребнем Левиафана. Один за другим слепые твари, трепеща, распахивали объятия, вот только то, что Гвендолин поначалу приняла за крылья, оказалось полупрозрачной кожей, пронизанной развилками вен. Между «крыльями», капая соком, пульсировали желудки.

— Левиафан! — в страхе закричала Гвендолин. — Плыви быстрее!

— Буль-буль-буль, — раздалось спереди, и дракон, рассекающий волны, точно чешуйчатая субмарина, старательно заработал ластами.

Вампиры растягивались, как резиновые, норовя ухватить добычу. Вдобавок, драконий гребень уже задевал потолочные известковые наросты. Чей-то коготь прицельно подцепил Гвендолин за свалявшийся узел на макушке. С безумным криком она намертво вцепилась в скользкий шип гребня, впиваясь ногтями, соскабливая слизь. Перед глазами мелькнули растопыренные коричневые пальцы: того и гляди вздернут под своды.

— А ну пошли прочь! — рявкнул Айхе. Но ещё прежде, чем Гвендолин услышала его властный окрик, пространство над головой рассекла красная молния. Потолок брызнул каменной крошкой, истошный визг сорвавшейся с потолка покалеченной твари оборвался в волнах подземной реки. Гвендолин окатило волной жара.

— Надеюсь, это отобьет у них охоту хватать нас за всякое, — хрипло пробормотал Айхе, быстрым взглядом оценивая состояние девочки. — Ты как? Держишься?

— Эй, вы еще там? — пробулькал Левиафан, высунув из воды пасть. — Все целы?

— Предупреждать надо было, — напустилась на него Гвендолин, которую колотило от омерзения, и обвела потолок опасливым взглядом: вампиры-колпаки маячили где-то очень высоко, он летать, видимо, не научились. — Они же могут нас заживо сглодать!

— Ну… гм, я как-то не подумал, — оправдывался ящер.

Туннель расширился, вытекая в огромную пещеру: ни сводов было не разглядеть, ни стен не видно. Только странное мерцание наполняло пространство. Тускло поблескивала черная вода, и на ее поверхности мелькали отражения сотен крошечных огоньков.

— Я называю это озеро Звездным, — сказал Левиафан. — Мы с родителями часто поднимались по ночам со дна океана, чтобы полюбоваться ночным небом. Оно завораживало и влекло: созвездие Бескрылого Ящера, потерявшего крылья в схватке с детьми богов; созвездие Трех Мстительных Рептилий, разрушивших Небесный Город; созвездие Сети Ловчей, раскинутой через половину южного неба, в которой запутались Тритоны, посланные сразиться с Хозяином Морской Бездны…

Левиафан прекратил грести, и плеск волн вокруг его грузных медно-панцирных боков постепенно стихал.

— Драконьи легенды, — задумчиво произнес Айхе. — Мама рассказывала историю о Бескрылом Ящере, которому жестокие дети богов отрезали крылья в отместку за непослушание…

— Раньше боги не гнушались человеческих женщин, и от этих союзов рождались дети: совсем как люди, только сильнее, выносливее, красивее людей и, к тому же, наделенные колдовской силой. Двое таких полукровок, Орфос и Аген, сыновья морского чудовища Идаатмоана, славились тем, что в их волшебные силки могло попасться любое, даже самое могучее животное. Они все усовершенствовали и усовершенствовали свое творение, ослепленные успехом и властью над жертвами. Многих они поработили, опутывая колдовскими чарами с помощью амулетов, многих непокорных покалечили. А однажды в их силки угодил гигантский Ящер: он был такой древний, что сквозь его шкуру местами проросли деревья, между когтями бугрились россыпи самоцветов, а спина покрылась окаменевшими породами, в которых светились жилы золота. Многие думали, будто Ящер этот тысячелетиями дремал под горой Фаарен и пробудился от землетрясения. Орфос и Аген пришли в восторг от своей добычи. Они скалывали самоцветы с драконьих лап и выковыривали золото, не обращая внимания на болезненный рев Ящера, а когда тот, призвав на помощь первозданные силы из земных недр, повредил колдовские силки и попытался взлететь, они отрезали ему крылья и бросили в море — из них впоследствии другой сын богов, Утмо Серебряный, сплел Ловчую Сеть, чтобы выловить их пучины всех левиафанов. А Бескрылый Ящер оттолкнулся от земли и звездами рассыпался по небосводу, где и сияет до сих пор. У нас в океане, среди левиафанов, существует поверье, будто его могут призвать на помощь все несправедливо униженные драконы. И тогда он спустится с неба и отомстит за причиненное зло.

— Только боги уже отомстили, — сказал Айхе.

— Потрясенные жестокостью своих детей, они убили их всех и лишили человеческий род колдовских сил — навеки.

— Потрясенные жестокостью? — Гвендолин не поверила собственным ушам. — Мы говорим об одних и тех же богах?

— Нет, — Айхе мотнул головой. — Мы говорим о древних. О создателях мира, о сердцевине, которая питает наш мир колдовством и без которой он превратился в… наверное, в подобие твоего мира.

— Значит, языческие боги…

— …это не Перворожденные, не те, кто стоял у истоков. Это, скорее, самопровозглашенные правители, дорвавшиеся до волшебства, власти и почестей с помощью грабежа и коварства. Зажравшиеся управленцы, которых Перворожденные оставили вместо себя следить за порядком. Отсюда и их ненависть к человеческому роду: помня об ошибках богов, они отравили мир колдовским мраком, превращающим людей в крыс. Высасывая души, этот мрак делает из людей шша, и изменения, к несчастью, необратимы. Языческие правители боятся полукровок, боятся потерять власть, не желают делиться колдовской силой с людьми.

— А Кагайя? Она тоже полукровка?

Айхе пожал плечами:

— Она тщательно бережет свою тайну, но я подозреваю, родиться полукровкой — не единственный способ заполучить чародейский дар. Некоторые артефакты, оставленные Перворожденными, помогают людям сохранять человеческий облик…

— Кочевники, о которых все говорят…

— …владеют парой таких амулетов, это правда. А ещё существуют обряды… достаточно мерзкие, но действенные. Кагайя несколько раз обмолвилась, — Айхе понизил голос, хотя подслушать его посреди огромной пещеры, да еще в центре подземного озера, было некому, — будто огромную колдовскую силу может дать сердце, добытое с помощью страшных чар.