Учитель. Назад в СССР 3

В ушах зазвучал чей-то голос, бормочущий нужные строки: «В партию принимаются лица, достигшие восемнадцати лет. Молодежь до двадцати трех лет включительно вступает в партию лишь через ВЛКСМ». Вот оно! Тут же сообразил, что у Егора в документах только комсомольский билет.

— Пока комсомолец, — сдержанно ответил я.

— Пора, пора. Могу посодействовать, — бросил вскользь председатель.

Я не ответил, глядя в упор на Лиходеда. Председатель смотрел на учеников, активно работающих в поле, и довольно улыбался. Не дождавшись моей реакции, товарищ председатель кинул на меня короткий задумчивый взгляд и зашел с другой стороны.

— До меня дошли слухи, товарищ Зверев, — вкрадчиво начал Лиходед. — Что вы препятствуете работе школьников в колхозе. Считаете, что помощь колхозу мешает учебе. Уверен, вы, как городской житель, впервые столкнувшийся с сельской жизнью, несколько неверно оцениваете ситуацию в целом. Помощь колхозу — это славная традиция, важное и нужное для государства дело…

— Товарищ Лиходед, можно ближе к делу? — прервал я витиеватые речи Семена Семеновича. — Работа не ждет, — уточнил в ответ на недоумевающий председательский взгляд.

— Экий вы, право, — поморщился глава колхоза. — Несговорчивый.

— Какой есть, — равнодушно бросил я. — У вас все? — вежливо поинтересовался.

— Не дело это, товарищ учитель, мешать колхозу, — покачал головой председатель, сурово нахмурив брови. — А ну как в области прознают, что тогда? Пятно на репутации. Так и работы можно лишиться. Испортите себе жизнь… Вы молодой, мы вам добра хотим…

— Мы — это кто? — полюбопытствовал я, снова перебив председателя.

Семен Семенович запнулся, прищурился, окинул меня задумчивым взглядом.

— М-да, товарищ Зверев. Трудно вам будет здесь у нас, ох, трудно.

— Ничего, я трудностей не боюсь, — заверил я товарища Лиходеда. — У вас все? — уточнил я.

Ну что же, момент истины: либо председатель сейчас выдаст все, как есть, либо попрощается, развернется и уедет восвояси, отложив разговор до следующего раза. Уверен, Семен Семенович очень хочет, чтобы я сам обозначил вопрос про Свирюгина. Да только делать я этого не собираюсь. Выступать в роли просителя заведомо проигрышная ситуация. А вот провернуть делать так, чтобы уважаемый товарищ председатель пошел

на мои условия, самое то.

Глава 21

Вот кто сказал, что в грозе есть что-то романтичное? Все эти молнии, порывы ветра, дождь сплошной стеной. Сплошная сырость, холод, грязь и никакой романтики. Может, оно и так где-то там, в южных регионах, когда бродишь влюбленный с любимой девушкой под теплым летним дождиком. Но точно не тогда, когда ты торчишь по уши в грязи, корячишься в глубокой ледяной луже, вытаскивая намертво завязший в нашей родной землице грузовик. Я с трудом повернул голову, пытаясь разглядеть, куда подевался чертов водитель, из-за которого мы, собственно, и попали в яму. В буквальном смысле слова.

Дурень решил, что ему сам черт не брат, и он запросто преодолеет на своем грузовике знакомую лужу вброд. Даже я, без году неделя живущий в этих местах, осознавал опасность подобного фортеля. Предлагал же потихоньку по обочине проехать, чтобы не застрять. Так нет же, водила уперся: «Мой „Ослик“ где хошь пройдет, не переживай, паря!» — заверил меня шофер.

«Ослик», «Галоша», «Зилок», «Зилик» прозвищ у сто тридцатого Зила, самого массового советского грузовика, оказалось приличное количество. Все их поочередно озвучил водитель Олег Неумытов, которого выделили школе для поездки за углем.

Яма, в которую мы сели по самые рессоры, существовала на проселочной дороге испокон веков. Во всяком случае так уверял меня Митрич, забредя вечером на огонек. За кружкой чая и работой над лампочкой Ильича я поинтересовался у дядь Васи, каким путем мне предстоит завтра ехать в короткую командировку.

Узнав, что директор школы отправил меня в райцентр поучать уголь для школьной котельной, Митрич крякнул, когда услышал имя водителя.

— Что-то не так, Василий Дмитрич? — поинтересовался я.

— Хороший парнишка, да дурной больно, — определил дядь Вася.

— В каком смысле? — уточнил я.

— Лихачит больно, все рекорды какие-то бьет. А кто с ним соревнуется-то? Никакого соцсоревнования нету, а вот поди ж ты, то через реку прет в неположенном месте, то по буеракам скачет, что твой козел, — посетовал Митрич.

— Зачем? — удивился я.

— А вот сам его и спросишь, — предложил сосед. — Ты вот чего. Ты парень умный, Егор Ляксандрыч, рассудительный. Ты в дороге-то его одергивай, спуску не давай, особливо после развилки. Там кусок дороги будет с лужей. Широкая, зараза, и глубокая. Олежа так и норовит аккурат по ней проехать. Говорит, вброд влет. Это присказка у него такая, — пояснил Митрич, заметив, что я не пойму, о чем речь. — Так-то по обочинке тихим ходом проползете, ежели дождяра не утихнет, самое оно. Хотя и утихнет все равно по обочине, — немного подумав, решил Митрич.

— Понял, спасибо, Василь Дмитрич, — поблагодарил соседа за совет.

Как-то так повелось, что мы с дядь Васей перешли на «ты». Точнее, Митрич меня называл по имени-отчеству, но обращался по-родственному, как к сыну, с того самого момента, когда я вынужден был притворяться этим самым сыном. Мария Федоровна, жена Митрича, в близком общении звала меня то «сыночком», то «Егорушкой», на людях же соблюдала «субординацию». Так выражалась жена дяди Васи, ругая мужа за панибратство со мной в «опчестве».

Подобные перепалки случались каждый раз, едва Мария Федоровна слышала, как Василий Дмитриевич тыкает мне при людях. Я пытался объяснить тете Маше, что абсолютно не против, и мне за счастье стать для них близким человеком. Но строгая Мария Федоровна категорично настаивала на своем. «Потому — учитель, уважаемое лицо на селе, понимать надо!» — твердила тетя Маша нам обоим, мне и Митричу.

Вот так и случилось, как предупреждал Митрич. Шоферюга, молодой, слегка за тридцать, водил азартно, достаточно аккуратно, но любил «сперементировать». Так звучало в его исполнение слово «экспериментировать».

— Оно ж, понимаешь, Саныч, какое дело, — вещал Олег Евгеньевич Неумытов. — Зилок — он как вездеход. Да что там, лучше! — азартно уверял меня водитель, расхваливая свой грузовик, сто тридцатый Зил. — Да что б мы с моим «Заводным» вброд где не прошли? Не бывало такого! Ты не боись, домчу с ветерком! Нам гроза не помеха!

— Слушай, давай-ка по обочине объедем. Ты смотри целое море, — предупредил я сразу после развилки. — Митрич предупреждал, что лужа стала глубже, раскатали посуху, теперь водой развезло.