Учитель. Назад в СССР 4

— Я… мы с девочками в кустики бегали, — скривилась Лиза. — Я туда даже зайти не могла, страшно! — пожаловалась Баринова. — И потом… мне хватило одного раза, чтобы больше не ездить на колхозные работы, — фыркнула Баринова, быстро беря себя в руки. — Если бы ты не был таким упрямым, не старался быть как все, — девушка смягчила свой презрительный оскал, в смысле улыбку. — Мог бы тоже прекрасно заниматься дома, а не мерзнуть в грязи вместе со всеми.

— Не мог, Лиза, — улыбнулся я. — Помогать колхозу — это можно сказать, комсомольский долг, честь и слава. Как тебя из комсомола-то не выгнали за такое поведение? — изумился я, впрочем, догадываясь, по какой причине девица не только осталась в комсомоле, но ее даже на собрании не пропесочили.

Баринова окатила меня таким красноречивым взглядом, что я сразу понял: без папеньки или маменьки тут не обошлось. И Егор так смог бы, да только не хотел. Во взгляде Лизаветы явственно читалось, как девушку утомили мои, с смысле, Егоровские идеалы и прочие мнения, которые не совпадали с планами Елизаветы на совместную жизнь и построение карьеры. Плевать.

— Так что, ты идешь? Или мне посторожить за дверью? — ухмыльнулся я.- А то вдруг домовой за… хм… ляжку потрогает, от испуга в яму рухнешь, — грубо пошутил я. — Хотя нет, в яму точно не упадешь, — задумчиво оглядев Лизавету с ног до головы, задержал взгляд на пятой точке. Вполне себе аппетитной.

Баринова вспыхнула, и то, насколько покраснели девичьи щеки, не скрыли даже сумерки.

— Какой ты… стал! Егор! — процедила сквозь зубы Лиза.

— Какой? — осклабился я.

— Не очень вежливый, — прощебетала Лиза, найдя в себе силы не нахамить мне в ответ.

Эх, какой хороший план сорвался. Я-то думал, потретирую девицу, похамлю, пару шуточек похабных отпущу, палку пережму, и ненаглядная невеста сбежит от меня, из села Жеребцово, роняя тапки и позабыв чемодан. Ан нет, видимо, припекло сильно, раз Баринова готова терпеть такое мое нагловатое поведение.

— Ну, что поделать, — философски заметил я. — Какие гости, такое и отношение. Ты идешь?

— Иду, — сдержанно кивнула Лиза, проигнорировав мой последний выпад. — Ты… отойди подальше и подожди меня… — велела королева и тут же добавила с милой убыкой. — Пожалуйста.

— Сама, что ли, до дома не дойдёшь? Тут заблудиться сложно, — удивился я деланно.

— А вдруг меня этот твой… домовой напугает? — состроив глазки, прощебетала девушка и скрылась за дверью туалета.

«Надо же, непробиваемая какая, — изумился я — Что ж тебе от меня надо-то, красавица? Точнее, от Егора. Впрочем, нынче мы уже давным-давно одно целое. Хорошо хоть память Зверевская по большей части сохранилась, а то совсем плохо получилось бы. Похоже, надо продолжить писать дневники, записать все, что помню как Егор, просто на всякий случай. Рано или поздно, желательно как можно позже, придется и с родителями пересечься, и с кем еще встретиться из тех, кто хорошо знал Егора. Многое можно списать на забывчивость, но мелочи из детства, привычки или еще что-то обязательно вспомнятся. Несоответствие покажется странным, подозрительным», — размышлял я, отойдя к сарая.

— Егор! Это что? — вопль, полный ужаса, раздался от туалета.

— Да что там еще, паук что ли? — буркнул я, разворачиваясь к архитектурному сооружению. — Ну, паука что ли увидела? — поинтересовался у девушки, не торопясь подходить.

— Вот! — дверь распахнулась и Баринова потрясала стопочкой аккуратно нарезанных газетных листков, которые я, как когда-то в детстве, использовал по прямому назначению.

Так сказать, вторичное производство после прочтения — это газетная туалетная бумага. Нарезать, перед использованием хорошенько помять в руках. Ну а что, первая советская туалетная бумага еще не появилась. Это в Москве, благодаря тому, что у родителей Егора и Елизаветы имеются нужные связи, друзья, выезжающие за границу, и прочие правильные знакомства, в семьях водилась такая редкость, которую обязательно доставали по праздникам, когда в доме собирались гости. Ну, а как же, надобно всеми доступными средствами демонстрировать достаток, высокое положение и связи. В остальное время точно также резали бумагу. Уж не знаю, чего Лизавета так всполошилась? Можно подумать, я ей лопухи предложил вместо газетки.

— То самое, — ухмыльнулся я.

— Но…

— Лиза, ты не в столице. Заканчивай цирк, пошли в дом, — грубо отрезал я и отвернулся.

За моей спиной снова хлопнула туалетная дверь, бряцнул крючок, выражая всю силу возмущения столичной жительницы. Как там мои девчонки восьмиклассницы говорили в таких случаях в далеком будущем: «Ох, ты, божечки-кошечки, она обиделася!» На последнее, честно говоря, мне было глубоко наплевать. Я мечтал поужинать, ополоснуться и завалиться спать. И спать завтра, в свой законный выходной, до самого обеда. Ну или пока не разбудят. Почему-то в последнем я не сомневался.

— А-а-а-а-а… — раздалось из туалета. — А-а-а… Егор-о-о-ор! — заверещали в сортире.

— Да что б тебя! Говновой, что ли, лапой потрогал?! — хмыкнул я, развернулся и зашагал к туалету. — Лиза, у тебя все в порядке? — громко поинтересовался. — Лиза, пауки не кусаются, если что! Мышь увидела?

— А-а-а-а! Егор! У меня нога застряла! — взвизгнула Баринова.

— Да твою ж дивизию! Ты какого черта с ногами на горшок заперлась? На каблуках! — рявкнул я.

— Я… нет… вот… я… — дверца распахнулась, передом мной предстала Лизавета, сидящая на толчке на стульчаке, который я сам лично вырезал из раздобытого Митричем толстого куска картона и паролона, а затем обшил тканью. Ну и крышку соорудил, куда ж без нее, из куска фанеры, и тоже обшил тканью для красоты.

Левая нога девушки застряла в досках пола. И ведь вроде все щели заделывал, вот как эта фифа умудрилась попасть каблуком между двух хорошо подогнанных досок? Специально что ли расковыряла дырку каблучищем?

— Твою ж мышь… Как ты умудрилась? выругался я, не скрывая недовольства.

— Я случайно… — всхлипнула Лизавета и подняла на меня перепуганные глаза, в которых закипали слезы. — Егор-о-ор! Вытащи меня-а-а-а… пожа-а-алуйста-а-а-а… — чуть громче всхлипнула Баринова, прижимая ладошки к груди.

Нога девчонки, обутая в туфлю, неестественно вывернулась, но на первый взгляд вроде ничего смертельного не случилось.

— Обувь снимай, — приказал я. — Сама не догадалась, или не смогла?

— Бо-о-ольно-о-о! — запричитала Лизавета, глядя на меня глазами перепуганного олененка, которого злой дядя волк загнал в ловушку и сейчас начнет убивать.

Честно говоря, желание такое возникло. Ну, не убавить, конечно, но стукнуть хорошенько по голове с безупречной прической, которая не растрепалась даже сейчас, когда бывшая невеста молча плакала, очень даже красиво надув губы.

«Умеет же подать себя даже в такой ситуации, — невольно восхитился я. — Но не на того напала девочка», — ухмыльнулся про себя.

— Сиди ровно, не дергайся, — велел я, присел на корточки и осторожно ощупал сначала щиколотку, потом выше. Вроде ни перелома, ни вывиха нет, чего тогда орет?

— Попробуй осторожно вытащить ступню из лодочки, — скомандовал Бариновой.

— Ой, больно! — пискнула Елизавета, прикусив губу и часто-часто заморгав. Одинокая слезинка поползла по бледной щеке. Интересно, невеста Егора часом, не актриса? Уж больно натурально играет.

Я снова ощупал ногу, по-прежнему сомневаясь, что Лиза что-то повредила, или вывернула лодыжку.

— Так, сиди смирно, сниму туфлю.

— Ай… ой… ах… — пищала девушка, пока я ее разувал.

— Да успокойся ты! — рассердился, по-прежнему недоумевая, отчего ей больно?

— Егор! Мне, правда, больно, — страдающим голосом пролепетала Лиза.

Я кинул короткий взгляд на девичье лицо, вроде не врет. Губы дрожат, слезки бегут, руки вцепились в подол юбки.

— Поднимайся.

— Как?