Удерживающий Апокалипсис

О'Брайен остановил рикшу и что-то сказал ему по-китайски.

– Залезайте, – приказал он Маккею и Тренборну. – В Китае это лучший вид транспорта, лучше лондонских кэбов. Если бы в Лондоне были такие цены как в Гуанчжоу, я на соверен смог бы прожить месяц.

– Куда мы едем? – поинтересовался Ричард, глазея по сторонам и попыхивая сигарой.

– Для начала в храм Гуансяо, это в центре города.

Выкрашенный в красный цвет храм венчала черепичная крыша с загнутыми вверх углами. По двору словно в оцепенении бродили буддийские монахи в оранжевых одеждах.

– В седьмом веке здесь жил монах Хуэйнэн, которого китайцы очень почитают, – рассказывал О'Брайен. – Ему посвящён этот павильон, называемый Люцзуцзян. После смерти патриарха его последователи похоронили волосы наставника отдельно. Над ними возвышается Пагода Погребённых волос.

Время от времени О'Брайен обращался с вопросом к одному из монахов. Получив короткий ответ, кивал, и вёл соотечественников дальше.

– Вы сносно говорите по-китайски, – заметил Генри.

– Местные рестораны и публичные дома приедаются, – объяснил моряк. – Английских книг нет, а тут какое-никакое развлечение. Я даже начал составлять собственный англо-китайский словарь.

Провожатый вынул из кармана клеёнчатую записную книжку.

– Вы выучили иероглифы? – удивился Маккей. – Разве такое возможно?

– Что вы! – рассмеялся О'Брайен. – Я пишу произношение слов английскими буквами. Иероглифы для меня – непостижимая загадка.

Офицер убрал книжку в карман.

– Прожив здесь с середины зимы, я по-другому стал относиться к китайцам, – сказал он.

– Что вы хотите этим сказать? – насторожился Ричард, которому сразу не понравилось умение О'Брайена изъясняться по-китайски.

– Только то, что эти люди мне начинают нравится. У них древняя культура. Они дружелюбны и не заслуживают, чтобы их истребляли, приучая к опиуму.

– Вы слишком впечатлительны, мой друг, – проговорил Маккей. – Это враги Британии.

– Конечно, вы правы, – тут же согласился моряк, но уверенности в его голосе не было.

Трое англичан ходили по Гуансяо свободно. Погружённые в задумчивость бритоголовые монахи и послушники не препятствовали их передвижениям. Располагавшая к созерцанию атмосфера древнего храма и витавший аромат курившихся палочек заставляли офицеров разговаривать вполголоса.

В зале Махавира возвышалась статуя милосердной богини Гуань-инь. Тысячерукая Гуань-инь покровительствовала женщинам и детям, была хранительницей материнства.

Статуе бодхисатвы жители Гуанчжоу приносили щедрые дары. Гуань-инь, дочь одного из чжоуских князей, покровительственно наблюдала за молящимися.

Офицеры осмотрели Восточную и Западную железные Пагоды и около тысячи ниш, уставленных статуями Будды. Об этом чуде Гуанчжоу Маккей и Тренборн слышали ещё в Лондоне.

За смехотворную сумму тот же рикша доставил англичан в храм Шести Баньяновых Деревьев, где моряки при входе полюбовались чудом китайской каллиграфии – иероглифами стихотворения о шести деревьях.

Затем путь любителей старины лежал в храм Предков Семейства Чэнь с его удивительными резными крышами, девятью залами и шестью двориками.

– Сейчас можно отправиться в храм Хуалинь, – сказал О'Брайен.

– На сегодня достаточно храмов! – взмолился Ричард Маккей. – Всё же лицо Азии – рынок, – с видом знатока заявил он. – Далеко до него?

– Гуанчжоу – маленький город, – сказал О'Брайен. – Здесь всё рядом. Мне пора на корабль, я высажу вас у рынка, а рикша отвезёт меня к острову Шамяню. Там я снимаю дом. Цинпин, – ответил он на немой вопрос рикши.

Услыхав загадочное слово, двужильный китаец побежал по улице, разгоняя толпу криком.

– Что вы ему сказали? – осведомился Тренборн.

– Цинпин – название местного рынка, – пояснил офицер. – Это близко.

Суень получил лавку древностей на рынке Цинпин от отца, скончавшегося несколько лет назад. За годы, прошедшие после его смерти, Суеню доводилось разговаривать со многими любителями и собирателями старины. Все они были разными. Все, кроме англичан.

Надменные, застёгнутые на все пуговицы офицеры и купцы скользили пустыми равнодушными глазами по выставленному на полках антиквариату. Когда у них рождалось желание что-то купить, ни в каких эмоциях это не выражалось. Желание купить выдавали только глаза.

Два английских морских офицера с первых же мгновений не понравились Суеню: очень уж презрительно они относились ко всему, что их окружало. Суень не разбирался в английских морских званиях, но, судя по возрасту оккупантов, их звания были не слишком высоки.

Китаец был раза в два старше моряков. На его лице отразилась многолетняя работа ума, в глазах сквозило спокойствие. Повязанные красной тряпкой волосы хозяина лавки спускались на плечи. Мешковатые синие штаны и короткая куртка не стесняли движений.

Китаец улыбнулся гостям и жестом пригласил осмотреть сокровища. Несмотря на свою внешнюю доброжелательность, Суень гадал, купят ли англичане что-нибудь или, как делали некоторые их соотечественники, заберут несколько ценный вещей и откажутся платить.

Ричард Маккей и Генри Тренборн осмотрели безделушки из белого нефрита, потрогали молитвенный барабан и большой бронзовый гонг, повертели в руках двухструнную цитру.

В свете красных бумажных фонарей с мерцающими в них свечками изучили стоявшую на бамбуковом столике фарфоровую посуду для заваривания чая.

Внимание моряков привлекли буддийские реликвии древнего Китая – каменные головы бодхисатв из Сианя. Маккей и Тренборн долго стояли перед тщательно выполненной моделью шестиярусной пагоды Шицзята храма Фогунсы в Инсяне.

У входной двери звякнул колокольчик. В лавку вошёл худой, прямо державшийся мужчина сорока с лишним лет в чёрном плаще. Внешне он походил на англичан, но как хозяин мира себя не вёл.

В то время, как морские офицеры рассматривали нефритовые статуэтки, мужчина в плаще принялся изучать шёлковое полотно со стихами, посвящённым увяданию осенней природы. Написанные красными чернилами иероглифы соседствовали с рисунком Сюй Вэя, изображавшим скалы и мэйхуа.

От произведения великого художника, жившего три века назад, посетитель обратился к пейзажу, написанному чёрной краской на белом фоне – пагоде Шести Гармоний на берегу реки Цяньтан в Ханчжоу. Пагода имела тринадцать ярусов, шесть из которых были ложными.

С улицы раздавался оживлённый шум восточного базара, а в лавке древностей, наполненной запахом курившихся ароматных палочек, застыла тишина.

– Я возьму вот это, – сказал хозяину Ричард Маккей, указывая на свиток Цуй Бо, изображающего белую цаплю на фоне бамбуковых ветвей.