Уходящие из города
Шрифт:
– Я написал: хочу «Турбо» [1] – и вчера мне мама целый блок привезла!
– Ну ты даешь! Разве ж это желание! «Ту-урбо»! Тебе бы его привезли все равно! При чем тут феи! – Олег чуть со стула не упал (он любил кататься на стуле). – Вот я загадал: стать президентом!
Владик засмеялся:
– Разве феи такое могут? Я тоже сейчас напишу, и что тогда?
Он выдрал из тетрадки обрывок листа и принялся калякать на нем. Писал Владик очень плохо, его еле перевели во второй класс (впрочем, как и Полину).
1
«Турбо» –
– И я! – крикнула вдруг маленькая отличница Лу. – И я! – Она стала отрывать кусок от бумажки, аккуратно, при помощи линейки, но все же очень торопливо.
– Поздно! Кто первый написал, тот и будет президентом… и это буду я! И вас всех, и тебя, Влад, первого я посажу в тюрьму! Потому что вы на мою власть покушаетесь! А это недопустимо в демократическом суверенном государстве!
Олег жил с бабушкой, которая все время смотрела новости; его родители мотались по заработкам и почти не уделяли ему внимания.
Полина наблюдала за происходящим с восторгом и ужасом. Страннее всего было то, что записки и правда пропадали из конвертов. Полина не очень понимала, куда они деваются, пока однажды не услышала обиженное:
– Это не твоя! Это не твоя фея! – Олеська прямо-таки выдирала конверт с блондинкой из рук у Лолы Шараповой.
Толстая Лола разжала пальцы, но на лице у нее промелькнуло что-то такое… такое…
– Ты меня поцарапала, – мрачно произнесла Лола и показала красный след на руке. – Феи не исполняют желания таких злых, как ты.
– Исполняют! Исполняют! Исполняют! – Олеська метала глазами молнии.
Хмурая Лола отошла к своей парте, села и открыла учебник.
Записки из Олеськиного конверта перестали исчезать. А назавтра ее вызвали на математике и поставили трояк. Олеська вообще соображала неплохо (ну, в сравнении с Полиной), но в тот раз как-то растерялась. После этого Полина уже не видела, чтобы она оставляла записки, а однажды даже подслушала, как Лу сказала Олеське:
– Это же понарошку! Игра такая!
А Олеська в ответ пробубнила что-то вроде:
– …цкая игра!
Полина боялась, что кто-то, склонный разрушать волшебство (или обиженный на фей за неисполненное желание), расскажет обо всем Майе Петровне, и тогда случится грандиозное разоблачение магии, а возможно, и Полины. Но все закончилось внезапно: в конце года 2 «А» сказали, что в следующем году они переезжают в другой кабинет.
– Не-е-ет! А феи?! – раздался полный отчаяния вопль самого искреннего адепта фей – Владика.
– Кто?
Майя Петровна, педагогически зеленая, а оттого уверенная, что у детей от нее нет секретов, была очень удивлена. У нее даже уши покраснели от напряжения, когда все, перекрикивая друг друга, стали рассказывать ей о феях. В гуле голосов, в отрывочных репликах ничего толком разобрать было нельзя: каждый кричал свое – какое желание феи исполнили, какое – зажмотили. Имя Полины не всплыло ни разу, никто не сказал: «Это все Красноперекопская придумала» – за это время культ фей стал поистине народным.
Майя Петровна выслушала, покачала головой, поулыбалась и звонко, как всегда, сказала:
– Дети, вы такие большие, а все еще… думаете, что вам кто-то должен все время помогать? Давайте вы все дружно попрощаетесь с феями, поблагодарите их и пожелаете им всего самого хорошего! Феи – для маленьких, а вы уже большие! Вам надо уметь справляться со всем
самим! Быть сильными и смелыми!Это было так красиво и грустно. Полинин стыд за вранье испарился с легким шипением, от которого защипало в глазах. Она утирала слезы и видела: остальные тоже плачут. Всхлипывала маленькая Лу. Ревела толстая Лола. Пустил слезу даже будущий президент Олег. Никто не хотел быть большим, сильным и смелым – все хотели фей. Только Олеська, кажется, не проронила ни слезинки.
Они переехали в другой кабинет, оставив фей умирать со скуки без исполнения желаний и проигрывателя. (Полина надеялась, что на каникулах феи смогут хотя бы гулять по подоконнику среди цветочных горшков и грустно смотреть в окно; а в следующем году их ждут другие подопечные.)
В начале нового учебного года Лола как бы крадучись подошла к Полине и с заговорщическим видом показала отбитый от какого-то прибора циферблат со стрелкой, беспорядочно крутящейся по кругу.
– Смотри, что я нашла! Стрелка указывает туда, где живут феи… – сказала она важно.
– А мне кажется, это… – в Полине уже созрела новая игра, – прибор для измерения ума и глупости! Один конец стрелки указывает на ум, а другой – на глупость! Вот! – Полина приложила циферблат к голове Лолы. – Получаем: двадцать на шестьдесят!
– Чего?!
– Ума и глупости, конечно!
– Да ну тебя!
– Шестьдесят ума и двадцать глупости!
Через пять минут весь класс (даже отличница Лу) уже выстроился в очередь. Полина прикладывала ко лбу каждого прибор, а Лола с важным видом записывала в тетрадь показатели:
– Владик – двадцать на шестьдесят! Олег – шестьдесят на двадцать!
– А если я математику подучу, то он выше покажет? – нервничал кто-то.
– А почему у меня меньше, чем у Сашки? Он еле-еле читает! Потрясите прибор, он просто сбился! Ну как градусник!
И они трясли; стрелка дергалась, как крылышко феи.
Август
У августа полные карманы воспоминаний. Кто крайний, тот всегда больше всех помнит. Это его функция в мироздании, так же как у самого мелкого на физре – сказать «расчет окончен», после того как все рассчитались по номерам. В их классе самой мелкой была Луизка Извозчикова, а самым высоким – Андрей Куйнашев; Лола и Полина – посередине.
А еще в августе в Заводске что ни квартира, то мини-консервный заводик. Прут из деревни помидоры, перцы, яблоки, сливы, алычу и прочее, что выросло. Заготовки делают. Бабушка колдует над кастрюлей с бурлящим варевом, ни дать ни взять ведьма из сказки. Лола лезет под руку:
– Это слива, да? А можно попробовать?
– Куда? Кипяток!!! Пшла отседова!
– А на улицу можно?
– Во дворе!
– Мы с Полиной! Коляску с малой катать будем! Можно?
Лола с Полиной вышагивают по частному сектору, именуемому в народе Балбесовкой (одна из центральных улиц носит имя героя Гражданской войны А. В. Балабаса, уроженца здешних мест; непочтительные потомки превратили его в Балбеса и весь район обозвали Балбесовкой), катят перед собой здоровенную красную коляску, в которой спит Лизон. Полину мамка выперла из дому, чтобы под ногами не мешалась (может, Полинина мамка, как Лолина бабушка, варит варенье?), да еще и младенца в нагрузку дала. Малая лежит там, в глубине коляски, белый червячок в яблоке, занавешена куском тюля от мух. Спит, изредка просыпается и начинает хныкать, тогда Полина трясет коляску, в надежде ее успокоить, малая орет, от тряски ее ор дробится на смешные обрывки, девчонки хохочут, трясут сильнее, пока малая не затыкается.