Уходящие из города

Дома, разбирая рюкзак, она достала хлеб, яблоко, спички… нож. Подержала его в руке несколько секунд – и резко полоснула воздух. На лезвии блеснул живой блик света. Что-то было в нем такое завораживающее, что Олеська положила нож обратно в рюкзак – руки сами сделали это.

На следующий день в школе она весь день думала о том, что у нее есть нож. Нож, о котором никто не знает. Который можно достать – и он разорвет пространство, как молния. Нож, который способен рассечь кожу и плоть. Нож, способный убить (хотя этот конкретный нож едва ли; он был тупой, как Олег, или еще тупее). Это было особое чувство обладания. Олеська смотрела на себя в зеркало и видела кого-то другого: не слабую девочку, а девочку с ножом. И это меняло все: в ее глазах были те же блики, что и на лезвии.

Она не могла выложить нож, хотя каждый день собиралась это сделать. В конце концов его кто-то мог увидеть: Лу, одноклассники, учителя. Это создало бы проблемы. Но в какой-то момент нож подчинил ее волю – да, это был старый кухонный нож с деревянной засаленной рукояткой, но и она была всего лишь школьницей, никогда не державшей в руках оружия. Внезапно в жалком бытовом приборе проснулась древняя магия. Кто-то умен, кто-то богат, кто-то красив, а у тебя есть нож (разве не главнее всех – тот, у кого есть нож?). Если ты достаточно смел для того, чтобы носить нож, в тебе найдется и решимость пустить его в дело. Никто не знает, что у тебя есть власть, но она у тебя есть, и ты можешь упиваться каждой секундой этого обладания. Разве власть не упоительнее вдвойне, когда она тайная?

«Ты все сможешь, можешь, можешь», – нашептывал нож, и Олеся верила. Она чувствовала могущество, равного которому не знала никогда в жизни.

Нож прорвал подкладку и грозился разорвать и сам рюкзак.

Однажды, когда она надевала рюкзак, острый кончик ножа больно уколол ее в бок между ребрами.

Это привело ее в чувство. Тем же вечером ей хватило сил достать нож и наконец-то отнести на кухню. Олеська спрятала его в ящике стола. Когда она закрывала его, ей показалось, что она отвернулась от силы, которая в ответ обдала ее презрением.

Чужая дочь

«Учеба – это твоя работа. Мой долг – зарабатывать деньги, а твой – учиться, – говорила мать. – Не просто ходить в школу, а учиться!» «Учиться» на мамином языке значило «учиться на отлично», хотя вслух мать этого не говорила, даже наоборот, любила иногда бросить что-то типа «Лучше честно заработанная четверка, чем липовая пятерка». На практике, однако, честно заработанная четверка вызывала у нее презрительную гримасу: «Ты могла бы и лучше». Лу хотелось сказать, что нет, не могла, что и так старалась изо всех сил, но она знала, что мать скажет что-то вроде: «Ты достойна пятерки, не выдумывай. Просто будь увереннее в себе и учись старательнее!» Поэтому Лу никогда не спорила и искренне старалась, из-за чего ни на что, кроме учебы, ее времени не хватало. Только иногда ненадолго она позволяла себе тихо позавидовать Олеське, которая, наплевав на программу по литературе, читала любовные романы, Шараповой, которая кучу времени проводила в магазине своих родителей, Куйнашеву и Герасимову, гонявшим в футбол, и даже Красноперекопской, которую мать использовала как няньку для своих многочисленных отпрысков. Телевизор Лу почти не смотрела – только слушала из-за стенки, пока делала уроки. Уроки она всегда учила в той очередности, в которой они должны были идти на следующий день: так ей удавалось дисциплинировать себя и не откладывать напоследок самое сложное.

– Я должна что-то сказать тебе, Педро…

…так и не поняла, какой корень в слове «помни», но с остальными, кажется, справилась…

– Что ты должна сказать мне, Марисабель?

…на контурной карте месторождения бурого угля – отмечены.

– О, Марисабель, говори же…

…а вот задача по физике какая-то непробиваемая!

– Хосе не твой сын!

Все, конец серии. Завтра мы узнаем, кто отец Хосе, а вот узнать, с какой скоростью летит снаряд в задаче 393, нужно уже сегодня.

Надо сосредоточиться. Вроде бы Лу все решила верно, но с ответом в конце учебника все равно наблюдалось несхождение. Нужно разобраться, откуда взялась такая цифра, перебрать все варианты, благо не так уж много существует арифметических действий, а потом уже посмотреть, в какую формулу это все вписывается… Но почему-то даже этот проверенный способ не приносил результата: Лу исписала черновик в поисках верного действия, но так и не смогла его нащупать. Может, сложить все цифры, извлечь из суммы квадратный корень, а потом… Интересно, чей сын Хосе, неужели главного злодея сериала дона Альберто? Лу погрызла ручку, вздохнула и решила снова заглянуть в конец учебника… так, задача 393… Как? Ответ такой же, какой у нее получился в самый первый раз! Не может быть! Иногда Лу казалось, что какая-то злая воля наводит на нее гипноз, из-за которого она перестает соображать. Ну откуда она взяла тот ответ, под который уже минут двадцать пытается подогнать свое решение? Откуда вылезла эта чертова цифра? Привиделась ей, что ли? А, вот. Задача 339. Все ясно. Лу перечеркнула все ненужные вычисления и принялась переписывать в чистовик свое первое – и верное, как оказалось, – решение. Это все Марисабель виновата. Спит со всеми подряд, а Лу страдает из-за ее неупорядоченной половой жизни. Но теперь хотя бы все в порядке с уроками, все сделано, можно не переживать.

Лу жила далековато от школы (дальше, чем она, забралась только Красноперекопская – той вообще надо было добираться до школы на автобусе или идти минут сорок по ужасно криминогенной Балбесовке), в новом высотном доме, который местные называли «свечкой». Обычно Лу выходила из дому за полчаса до уроков, чтоб точно не опоздать, переходила дорогу, шла вдоль стены девятиэтажек, заворачивала во двор, где жила Олеся, а потом они вдвоем шли в школу. Но случались дни, когда все складывалось не по плану – как сегодня.

– А-ай, бля!

На крыльце магазина с высоким крыльцом (его все так называли, другого названия у него не было), держась руками за перила, стояла женщина. Рядом с ней, на ступеньках, лежал костыль и валялась хозяйственная сумка. Лу понимала, что опоздает, если остановится, но и пройти мимо не смогла.

– Вам помочь?

Женщина кивнула. Лу подобрала костыль и подала его женщине. Та неловко ухватилась за него, перенесла вес на перекладину костыля, скрипнула зубами, крякнула:

– У-уй, ебать! – И начала медленно спускаться по лестнице.

Лу подняла сумку, из нее что-то текло – похоже, внутри разбилась бутылка молока. От женщины тошнотворно воняло алкоголем. Лу знала этот запах: однажды им ей в лицо дохнула Олеськина мама, но та была воспитанной и приветливой, а эта… Одета дама была в растянутую футболку, невразумительного вида ветровку и джинсы, узковатые и коротковатые для ее роста и комплекции, из-за чего некрасиво выпирал живот. На ногах – темные, спустившиеся гармошкой носки и летние туфли; одна нога заметно толще другой, видимо, из-за болезни. Лицо у женщины было бугристое, деформированное, а когда она говорила, становилось заметно, что зубов с одной стороны у нее почти нет, видны только розовые скользкие десны.

– Где вы живете? – спросила Лу.

Очевидно, что в одиночку женщина не донесет сумку до дома. Непонятно, почему она вообще додумалась идти за покупками в таком состоянии. И как она взобралась на крыльцо до этого. И зачем. И почему от нее разит спиртным в будний день до обеда. Но задавать такие вопросы неприлично, поэтому Лу спросила только: «Где вы живете?»

– До лавки… до лавки доведи! – пролаяла женщина.

Лу завертела головой. Ближайшая скамейка была в метрах в ста. Лу развернулась в ее сторону и, стараясь идти не слишком быстро, чтоб женщина не отставала, сделала несколько шагов.

– Су-ка! – вдруг рявкнула женщина, сделав шаг. – Сука ебаная! Когда ж ты сдохнешь?

Лу вздрогнула всем телом, но сумку все-таки не выпустила, догадавшись, что речь все-таки не о ней, не о Лу.

– Су-ка! Старая су-ка! Когда ты отъебешься от меня?

Сумка была, по меркам Лу, тяжелая, вдобавок с нее то и дело на ногу капало что-то противное. Скамейка уже маячила впереди, но женщина замотала головой:

– Н-нет! Туда! – И кивнула в сторону дворов.

Передвигались они медленно, и у Лу тянуло в желудке: опоздает, она точно опоздает на урок.