Уходящие из города

– Никак не сдыхает, сволочь! Каждый день мучит! Тварь! Восемьдесят лет! И не сдохнет! Су-ука! Су-ука!

Женщина орала так, как будто ее тошнило осколками стекла – мат разрывал в кровь глотку.

Лу никогда не ругалась. Да, мальчики и даже девочки в их классе… даже Олеська иногда что-то такое роняла сквозь зубы, когда Лу криво держала зеркальце, но Лу делала вид, что не слышит. Но такого мерзкого мата до этого она не слышала ни разу, ее будто макнули головой даже не в унитаз, а в ужасный балбесовский сортир. Лу старалась не слушать криков, но стоило ей абстрагироваться от реальности, как она теряла бдительность – и на ногу ей тут же капало гадким из сумки.

– Пи-идор!

Поняв, что объект ненависти женщины сменился, Лу обернулась и увидела, что на их пути оказался дворник, шваркавший полустертой метлой по асфальту.

– Пылюку поднял! В глаза летит!

Лу наконец дошла до скамейки во дворе и поставила возле нее сумку. Женщина ковыляла к ней, тихо бурча. У нее, сообразила Лу, кто-то внезапно выкручивал до упора рычаг громкости, а потом снова сбавлял ее, и процесс этот регулировала даже не она сама, а какая-то другая, владевшая ей, сила.

– Ты б это… посидела со мной, – сказала женщина, наконец доковыляв до Лу. – Пожалуйста.

Это «пожалуйста» как будто перечеркнуло все отвращение – Лу поняла, что и правда готова сесть сейчас рядом с этой неприятно пахнущей как физически, так и морально теткой. Сесть и выслушать ее. Разобраться, что у нее случилось, кто ее так обидел, так искалечил, кому она желала смерти и почему? Но надо было идти в школу. И Лу сказала:

– Я не могу. Простите. У меня уроки.

Женщина понимающе, пусть и с оттенком обиды, кивнула, а Лу развернулась и быстрым шагом пошла прочь. Она понимала, что женщина не смотрит ей в спину, что она тут же забыла о ее существовании, но Лу все равно унесла ее образ с собой, потому что в душу ее всегда прочно впечатывались все, кого она встречала, кого слышала – от Марисабель до вот таких… Лу припустила бегом, понеслась мимо девятиэтажек, нырнула в арку, промчалась мимо дома Олеськи (ох, наверное, та долго ждала ее, а потом пошла в школу одна, злая), добежала наконец до школы, влетела в нее – уже тихую, потому что начался урок, – задыхаясь, пробежала через холл, потом по лестнице, потом по коридору, потом…

Лу уважала всех учителей, даже сильно пьющего неопрятного историка, но к учительнице по русскому языку Ольге Борисовне она питала нечто вроде священного ужаса. Ольга Борисовна говорила громко и резко, так некоторые люди разворачивают шоколад, нарочито шелестя фольгой. Если кто-то опаздывал на урок – неважно, языка или литературы – она требовала прочесть стихотворение наизусть, любое, какое знаешь. Чаще всего опаздывала Красноперекопская, то ли из-за безалаберности, то ли из-за того, что жила очень далеко, то ли потому, что просто обожала читать стихи. У Полины от природы была великолепная память и отличные актерские способности. Один раз, когда она читала «Три пальмы» Лермонтова, Лу даже расплакалась. За каждый «штрафной» стих Полина получала пятерку в журнал и аплодисменты от всего класса. Олег однажды выкрутился, зачитав какой-то матерный рэпчик. Получил осуждающий взгляд Борисовны, но не двойку: правило есть правило, и формально он его не нарушил. Лу читать стихи наизусть не любила – голос у нее тихий, манера говорить монотонная, а еще она ужасно стеснялась аудитории и сбивалась, если что-то отвлекало ее внимание (Влад Яковлев, сидевший за первой партой, как нарочно все время корчил рожи). Чтение стихов у доски было для Лу своего рода пыткой, минутой на раскаленной сковороде.

…она открыла дверь в класс и спросила (дрожащим голосом проблеяла, уж будем честны):

– Ольга Борисовна, можно?

– Извозчикова? Заходи. Стой. Что ты нам прочтешь?

Лу надеялась, что судьба смилостивится над ней, но – нет (с чего бы?). Она вышла к доске, выдохнула и – окаменела. Дверь памяти распахнулась – и за ней открылась пустота. Огромное пространство, словно ангар для самолета, но в нем ничего, только эхо играло обрывками фраз: «Пи-идор! Чтоб ты…», «Марисабель, говори!..», «Учеба – это твоя работа!»… Лу молчала. Сердце все еще бешено стучало, но постепенно его ритм выравнивался. Пауза затянулась.

Наконец Ольга Борисовна сказала:

– Извозчикова, мы все тебе благодарны за эту минуту молчания. Мы отлично насладились тишиной. Садись, два.

Из-за этой двойки у Лу вышла неожиданная тройка за четверть.

– Тройка? По литературе? – Мать посмотрела на Лу даже не со злостью, а с недоумением. – Это что за саботаж?

Не зная, что сказать и как объяснить случившееся, Лу потупилась. Мать продолжала ее отчитывать:

– Я не понимаю! Как ты до такого докатилась? Что с тобой не так?

И Лу, уже едва сдерживая слезы, выкрикнула:

– Со мной все так! Я ни в чем не виновата! Я… я не твоя дочь!!!

Она разрыдалась и бросилась в свою комнату, а мать кричала из-за двери:

– Эй, не моя дочь, в эти каникулы – никаких карманных денег! Никаких походов в кино и кафе-мороженое! Поняла, не моя дочь? Никаких журналов с постерами, никаких жевачек! Сиди и читай классику, не моя дочь, ясно?!

Охваченная бесконечным отчаянием, Лу сидела на кровати и плакала, плакала, плакала, пока из-за стены не донеслась знакомая мелодия, возвещающая о том, что сейчас начнется история про Хосе и Марисабель. У этих двоих все непременно наладится – и гораздо быстрее, чем у Лу.

Призраки города З.

Влад не понимал, как можно общаться с такими, как Славка. Чего интересного? Читает постоянно – раньше про динозавров, сейчас вот про космос. И нет бы что-то прикольное – ну типа как в кино, про драки на световых мечах, нет, он читает скучные книжки, как рождаются нейтронные звезды и прочее.

Влад как-то сказал брату:

– Вот бы полететь на какую-нибудь далекую планету… ну, Юпитер там, Сатурн! Вернешься, и все друзья с твоих рассказов офигеют…

Но Славка обломал весь кайф:

– Пока долетишь – помрешь. И назад уже не успеешь. Никак.

Тогда Влад спросил:

– А пришельцы есть?

А Славка ответил:

– Скорее всего, нет. Даже если на других планетах есть разумная жизнь, то вероятность того, что их обитатели достигли того же уровня развития, что и мы, и выйдут с нами на контакт – очень, я бы даже сказал – исчезающе мала.

– Жалко. А вот мой друг Андрей видел летающую тарелку…

– А алкаш Михалыч чертей ловил. Это ничего не значит. Всем что-нибудь да мерещилось.

Влад, вспомнив, как ему самому показалось, будто за туалетным бачком кто-то сидит – маленький, темный, с горящими злыми глазками, а потом выяснилось, что это ведро для мытья пола, на которое наброшена тряпка, – притих и обиженно засопел.

– Зачем тебе тогда космос? – не выдержал он наконец. – Если там никого нет?

– Потому что это интересно. Отстань, Владик.

– Даже в лесу кто-то есть. Звери, птицы. Бабочки летают. В земле червяки всякие. А в космосе что? Куски камня летают как попало. И холодно.

– Технически в космосе не холодно, это миф, порожденный…

– Отстань, Славик.

Влад лучше с пацанами на стройку бы пошел или пошарился в заброшке. Но долбаная нога сильно болела, и никуда идти было нельзя, так что приходилось сидеть дома со Славкой. Мама уехала за товаром, вернется поздно. Да еще есть хочется! Еды в доме часто не бывало. Ну то есть как… Мама оставляла деньги, а еду надо было покупать и готовить самостоятельно. Влад умел два блюда: пельмени вареные и пельмени жареные, а Славка мог еще и яичницу с помидорами. Но в этот раз пельменей не было. То есть был, но один – одиноко примерзший к углу морозилки. Еще в дверке холодильника стоял кетчуп в красной пластиковой бутылке, а в хлебнице Влад нашел несколько почти каменных сухарей. Бутерброд из хлеба и кетчупа Влад съел, глядя в телик. Нормальный фильм шел только по пятому каналу, который у них плохо ловило, с помехами. Но кино с помехами – лучше, чем вообще никакого, а бутерброд с кетчупом – лучше, чем пустой желудок. Владу нравились фильмы, где герой – ловкий и сильный – вырубает врагов пачками с ноги, как Ван Дамм, а если он при этом еще и веселый, как Джеки Чан, то это вообще круто. Когда Джеки ловко засунул врага в бетономешалку, Влад заржал в голос. Фильм закончился, как всегда, в конце показывали неудачные дубли – и Влад просто умирал со смеху. Даже забыл на какой-то момент, что он один (не совсем, конечно, но Славка все равно в своей книжке, считай, что в космосе) и что голодный.