Уильям Шекспир — образы меры, добродетели и порока

Впрочем, возвратимся к семантическому анализу сонета 153, так несправедливо обделённого вниманием критиков и исследователей творческого наследия Шекспира. Не увидевших, столь много ярких и выразительных по звучанию литературных приёмов. Но можно ли, упрекнуть представителей от академической науки, не рассмотревших столь очевидные ничем не скрытые от их взгляда, светил академической науки простые вещи?!

Вне сомнения, можно и нужно, ибо это их хлеб насущный, которым они зарабатывали и продолжают зарабатывать, обеспечивая себя со своими семьям, отнюдь не нищенским сосуществованием.

«But why of two oaths' breach do I accuse thee,

When I break twenty! I am perjur'd most» (152, 5-6).

«Но почему тебя Я обвиняю в невыполнении двух клятв твоих,

Когда Я разломал двадцать! Куда больше Я лжесвидетельствовал» (152, 5-6).

Строки 5 и 6 связаны по смыслу в одной риторической фигуре, входящей в единое предложение: «Но почему тебя Я обвиняю в невыполнении двух клятв твоих, когда Я разломал двадцать! Куда больше Я лжесвидетельствовал». Это предложение сильно похожее на встречные контраргументы в адрес обвиняемых на заседании суда, которые можно успешно использовать в юридической практике.

Вполне очевидно, но строка 5 и начальная часть строки 6 входят в «аллюзию» предыдущих строк 3-4, дополняя их: «Но почему тебя Я обвиняю в невыполнении двух клятв твоих, когда Я разломал двадцать!» что отсылает читателя к Библии Послание к Евреям, глава 6 «о двух непреложных вещах клятвы Бога», где написано: «Посему Бог… употребил в посредство клятву, дабы в двух непреложных вещах, в которых невозможно Богу солгать». Риторика строк 5-6, где поэт обусловил «меру вины» в десятикратном размере, вполне схожая и соразмерная авраамическому тексту священного писания.

Краткая справка.

Библия Евреям 6:16—20: «Люди клянутся высшим, и клятва во удостоверение оканчивает всякий спор их. Посему и Бог, желая преимущественнее показать наследникам обетования непреложность своей воли, употребил в посредство клятву, дабы в двух непреложных вещах, в которых невозможно Богу солгать, твёрдое утешение имели мы, прибегшие взяться за предлежащую надежду, которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий, и входит во внутреннейшее за завесу, куда предтечею за нас вошёл Иисус, сделавшись Первосвященником навек по чину Мелхиседека».

Строки 7-8, согласно правилу «шекспировских» двух строк, следует читать вместе для облегчения их рассмотрения в ходе семантического анализа. Хотя строки 7-10, входящие во второе четырёхстишие сонета 152 представляют собой многосложное предложение. Впрочем, строки 5-6, обращены к «тёмной леди» исключая заключительную часть строки 6, в которой включая строки 7-8, повествующий написал о себе противопоставляя риторическими контраргументами, словно на заседании суда в Судный день в надежде на всепрощение.

«For all my vows are oaths but to misuse thee,

And all my honest faith in thee is lost» (152, 7-8).

«Из всех моих обетов были клятвы, но тобой злоупотреблял в них,

А вся моя искренняя вера в тебя утеряна (из-за коварства)» (152, 7-8).

В строке 7, повествующий бард откровенно признал свою вину перед дамой: «Из всех моих обетов были клятвы, но тобой злоупотреблял в них». Действительно клятвы сонета 141, выраженные несерьёзно в шутливом тоне, были сказаны только благодаря природному «wit», «остроумию», которое было заложено свыше, но это не умоляет его вину в том, что поэт «злоупотреблял в них», во всех ранее сказанных «клятвенных обязательствах». Где его «five wits», «пять граней остроумия» были использованы в качестве инструмента для обольщения дамы.

В строке 8, повествующий как-бы проясняет причину, того почему он «злоупотреблял» клятвами по отношению к «тёмной леди»: «А вся моя искренняя вера в тебя утеряна (из-за коварства)».

Конечная цезура строки 8 при переводе на русский требовала заполнения для правильного построения предложения, согласно правилам грамматики русского. Поэтому мной была заполнена конечная цезура оборотом речи в скобках «из-за коварства».

Последовательность слов «all my» в начале строк 7 и 8, указывает на применения автором литературного приёма «анафора», придающего строкам выразительное звучание и указывающего на их взаимосвязанность в данной риторической фигуре.

Краткая справка.

Анафора — это риторический и литературный приём, который состоит из повторения последовательности слов в начале соседних предложений, тем самым придавая им особое значение. И напротив, «эпистрофа» — это повторение слов в концах предложений. Сочетание «анафоры» и «эпистрофы» приводит к симплексу.

Дважды применённое личное местоимение «thee» в конце строк 7-8, являясь литературным приёмом «аллитерация» подчёркивает и даёт подсказку на опосредованную взаимосвязь действий близрасположенных глаголов «misuse», «злоупотреблял» и «lost», «утеряна». Что наглядно указывает на виртуозное мастерство автора сонета в использовании литературных приёмов.

Хочу отметить, характерную отличительную черту сонета 152, она заключается в том, что хотя текст сонета содержит ссылки на Святое Писание, сам сонет не является религиозным стихотворением.

Так как в конце строки 8 стоит знак препинания «двоеточие», что даёт подсказку на дополнительное перечисление причин, из-за которых «вся искренняя вера поэта была утеряна» к «тёмной леди».

Для читателя хочу напомнить, что последнее третье четверостишие очень важно рассматривать полностью для понимания авторских смыслов ввиду того, что по всем признакам в общем контексте сонета 154, оно является ключевым.

«For I have sworn deep oaths of thy deep kindness,

Oaths of thy love, thy truth, thy constancy;

And, to enlighten thee, gave eyes to blindness,

Or made them swear against the thing they see» (152, 9-12).

«Поскольку глубокими клятвами о твоей глубинной доброте Я присягал,

Клятвами твоей любви, твоей искренности, твоего постоянства;

И, чтобы осветлить тебя, (своим) глазам ослепнуть дал,

Или вынудить их присягнуть против вещей — что они увидят» (152, 9-12).

Строки 9-12, по замыслу автора демонстрируют причастность повествующего барда к так необходимых положительных рекомендациях перед знакомством «тёмной леди» в кругах, как литераторов коллег, так и среди аристократов из окружения при дворе, это — во-первых.

Во-вторых, бард откровенно признался, что совершил большую ошибку в том, что для того, чтобы «enlighten», «осветлить» её, дал своим глазам ослепнуть, и не увидеть всю её сущность, наполненную «чёрными делами», о которых так выразительно написал в заключительном двустишии сонета 131.