Уиронда. Другая темнота (сборник)

– Мистер, у вас все окей?

Марио поднял кверху большой палец вдруг ослабевшей руки и снова уставился в телефон.

Увеличил изображение.

Это был он.

Нет, не он.

Ты слишком много выпил. Тычешься носом во все стороны, как потерявшийся щенок, не знаешь, куда податься.

Это же тот молодой парень, которого они встретили в лесу, когда гуляли с Мириам; он искал своих овец и пел песню, а потом так путано объяснил им дорогу, что они заблудились…

Нет. Он просто похож на этого Константина с фотографии… Очень похож, но это не он… И потом румыны, как китайцы, все на одно лицо, разве нет?

Рискуя вот-вот свалиться с барного стула, Марио сунул мобильник в карман и опрокинул содержимое стакана в рот. Алкоголь снова начал пульсировать в организме, активизируясь в районе переносицы, из-за чего в глазах все двоилось – и посетители бара, и лампы, и краники, из которых наливали пиво.

– Повторите, пожалуйста, – невнятно пробубнил он по-английски в сторону бармена.

И окончательно потерял счет стаканам и шотам.

А потом вдруг очнулся возле унитаза в грязном туалете, где его выворачивало наизнанку.

Когда бар закрылся, Марио выставили на улицу. Он едва держался на ногах, и, хотя отель был совсем рядом, умудрился заблудиться, забрести в какие-то грязные переулки, где полчища тараканов копошились в отбросах и собачьем дерьме. Через каждый шаг его сгибало пополам и рвало желудочным соком, а уже пустой живот сводили судороги.

Вернувшись в гостиницу, сам не помня как, он вдруг почувствовал полное изнеможение.

Хватаясь за перила, с трудом добрался до номера.

Мириам ждала его, сидя на кровати в одних трусах и положив руки на колени, как неживая, как статуя. Приоткрытые в улыбке губы обнажали дыры между зубами.

– Где ты был? – в ее бесстрастном голосе не слышалось ни раздражения, ни осуждения. Будто своим приходом он пробудил ее от спячки, и теперь она разглядывала его как энтомолог – неизвестное растение.

– Не знаю… В баре…

– Ты пьян?

– Ну…да.

– Знаешь, который час?

– Э… нет… – К его горлу вдруг подкатил горький комок слез, грусти и обиды от непонимания. Он поддался нахлынувшим чувствам, зарыдал и опустился на пол. – Я… Мириам, я совсем запутался. Импланты…

Жена похлопала по кровати, предлагая ему сесть рядом:

– Иди сюда. Уже почти утро.

Он пополз по ковру, кое-как преодолевая разделявшие их сантиметры, и, наконец, залез на кровать.

Мириам выключила торшер и обняла его, прижимая к своему холодному, дряблому телу. И хотя Марио не мог избавиться от ощущения, что сжимает в руках большую шляпку гриба, слишком долго простоявшего под дождем, он сдался.

Ему нужны были ласка и утешение.

Пьяные слезы обжигали щеки. Ну зачем он так напился? Ну почему у него все не как у людей?

Полутемная комната кружилась вокруг, будто он только что слез с карусели.

Лежа на кровати, он случайно бросил взгляд на растительный орнамент обоев.

Ряды стилизованных деревьев кислотно-зеленого цвета, сплетаясь, пожирали друг друга, а потом раздваивались на новые стволы и голые, неживые ветви. При тусклом сиянии неоновой вывески во дворе казалось, что они шевелятся.

Тревога не отпускала Марио. В дыхании Мириам ему слышался шелест сухих листьев или костей, которые падальщики растаскивают по своим норам; он попытался встать, но упал обратно, не понимая – это она толкнула его или он все еще пьян; руки жены скользнули вниз и расстегнули ширинку.

А потом властно забрались в трусы.

Сопротивление оказалось бессмысленным, и он шумно задышал, когда пальцы ледяным кольцом сомкнулись вокруг пениса и яичек.

Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз.

Казалось, им нет числа.

Слишком много пальцев, слишком много фаланг, слишком много рук, которые рылись, нащупывали, щекотали, раздваивались, как мягкие, извилистые отростки анемона.

– Мириам, не надо…

– Шшш… Все в порядке. Доверься мне. Расслабься. Я все сделаю…

– Лес. Твои новые зубы… Где они?..

– Шшш… Неважно. Вернемся домой и все будет хорошо, мы все уладим. Мы сбились с верного пути, дорогой, и сюда мы можем вернуться, когда захотим, потому что мертвые среды ждут тех, кто может их узнавать, и они повсюду. Больше не будем об этом, хорошо?

– Хор-рошо… хорошо… – Марио почувствовал, как тяжелеют веки; невзирая ни на что, теплые волны начали расходиться внизу живота до гениталий, вызывая эрекцию.

Вверх-вниз. Вверх-вниз.

Головка члена стала пульсировать в такт сердцу.

Мириам превратилась в далекое, невесомое, давно ушедшее в прошлое воспоминание. Остались только ее руки, пальцы, ладони, которые по-хозяйски распоряжались им, хрустя под слоем мышц и эпидермиса, как сломанные ветки.

О да, пальцы тут точно были.

Марио Аррас повернул голову и укусил подушку, чувствуя, что оргазм охватывает низ живота.

Сколько же у нее пальцев?

За несколько секунд до финала ему вдруг показалось, что кончики пальцев Мириам исследуют его изнутри, через задний проход; став эластичными, растягиваются и поднимаются по толстой кишке, как черви, мицелий, гифы, а потом забираются еще выше, в кишечник, в желудок, и еще, и еще, до самого мозга; содрогаясь в экстазе и от отвращения, он еще сильнее укусил подушку, и почувствовал что-то отвратительное в своем члене, в своих членах, словно их вдруг стало много, словно они превратились в мясистые щупальца, живущие своей жизнью.

Застонав и пару раз дернувшись в судорогах, он кончил и в каком-то смысле родился заново, стряхнул с себя все пережитое за последние часы и провалился в ватный пузырь удовольствия.

– Я тебя люблю, – прошептала Мириам ему в ухо.

У него не было сил ответить.

Встать.

Он тут же заснул, а лужи спермы застыли на бедрах и в паху, как патина плесени, древнего разлагающего гумуса.

День шестой

Веки слиплись от ночных выделений, мозг сдавило кольцо шипов. Мириам собирала чемоданы, напевая какой-то мотивчик.