Укус анаконды
Шрифт:
Баранов был начальником Рыбацкого УВД всего два года, но натворил столько наглых дел, что все предыдущие начальники вместе взятые не натворили за все сложенные вместе годы своей службы! Но он был другом начальника областного УВД, они вместе когда-то начинали, и даже имели какие-то родственные связи… Поэтому его не снимали, хотя генералу он стоил седых волос. Да если бы и сняли, то ставить все равно было некого – все остальные начальники в Рыбацком УВД либо были еще хуже, либо не подходили по возрасту. Поэтому ждали, что вот-вот выйдет в отставку генерал, пришлют нового, откуда-нибудь из дальних краев, и тот поставит везде своих. Так недавно в области отправили в отставку прокурора, назначили нового, и тот начал такие крутые перестановки, что послетала
Баранова в городе просто ненавидели! Поэтому Анне его запросто «сдавали» знакомые оперативники. Однажды даже втихоря ее провели в его еврокабинет, после чего она и написала статью… Баранов рвал и метал, все пытался вычислить, кто сливает Анне информацию, но ничего не смог узнать. И Анна уже была ученой, знала и соблюдала правила конспирации при общении с оперативниками, и оперативники, конечно, не лыком шиты. Хотя в основном информацию передавали через Гену Славина, с которым Анна тоже на всякий случай поддерживала связь абсолютно консперативно.
Все складывалось воедино, связывалось в один узел. Лютая ненависть Баранова, желание убрать ее накануне снятия с должности старого начальника областного УВД и назначения нового, который, конечно же, избавится от Баранова как можно быстрее, лютая ненависть Литровского после статьи, дружба Литровского с Барановым, как и подобает в коррумпированном городе… Все это и создало сегодняшнюю ситуацию… Анна была в Рыбацком единственной журналисткой такого уровня. Купить ее было невозможно, это пытались сделать разные коммерсанты еще задолго до Литровского, но все безуспешно. Запугать тоже не могли – Анна жила открыто и честно, ни в чем порочащем не была замечена, так что прихватить ее просто было не за что. Единственное, где была слабинка – это бизнес мужа. Там порой местные менты и чиновники вставляли ему палки в колеса. Но весьма осторожно – во-первых, Анны все-таки побаивались, а, во-вторых, бизнес Володя вел честно.
Анна за чаем поделилась своими соображениями с обэпниками. Они пожали плечами: мол, все может быть, из чего Анна сделала вывод, что именно так и есть, и Силаеву с Коробковым все это прекрасно известно…
Однако шло время, а с Анной никто не предпринимал никаких действий. После пузырька корвалола она очень хотела спать, и ее беспокоила такая тянучка. Хотя ей и сказали, что ее будет допрашивать самолично начальник отдела дознания (надо же, какая Анна оказалась важная персона!), начальник, вернее, начальница, которую Анна знала в лицо, несколько раз заглядывала в кабинет, но допрашивать, кажется, не собиралась.
– Почему меня не допрашивают? – наконец рассердилась Анна.
Силаев с Коробковым переглянулись, и Силаев вышел из кабинета. Его не было довольно долго, из чего Анна сделала вывод, что все идет не так уж плохо – скорее всего, начальница отдела дознания не решается ее допрашивать, а это значит, она не уверена в правильности проведенного мероприятия.
Наконец пришел Силаев с девушкой, очень молоденькой, беленькой и хорошенькой, сразу напомнившей Анне Снегурочку со школьной елки…
– Вас, Анна Сергеевна, будет допрашивать дознаватель Корнева, – торжественно и печально, явно огорчившись, что не вышло убедить начальницу, сообщил Силаев, – пропуская вперед девушку-Снегурочку.
«Хм, – подумала Анна, – могли бы не трудиться упрашивать начальницу, будто бы не понимают, что я все равно не скажу ни слова, ни ей, ни этой Снегурочке, ни кому другому, пока не поговорю с адвокатом…»
Девушка-Снегурочка разложила бумажки и принялась что-то писать. Писанина давалась ей тяжело. Она, как и та противная дознавательша, что составляла протокол на месте так называемого происшествия, почти ничего не соображала не только в юриспруденции, но и в русском языке. Она все обращалась к обэпникам за подсказками, тем даже пришлось несколько
раз выходить из кабинета, чтобы что-то уточнять.«Да, – печально думала Анна, – детский сад, а не полиция. Не мудрено, что у них такой начальник: как говорится, достойный своих подчиненных…» Но девушка-Снегурочка ей нравилась, и поэтому она по-доброму помогла ей составить несколько сложноподчиненных предложений… Подписывать составленное Снегурочкой она тем не менее отказалась.
Наконец Снегурочка объявила, что она едет к прокурору города за санкцией на содержание подозреваемой под стражей. Анна переспросила, что это значит? Силаев пояснил, что если прокурор даст санкцию, то ее поместят на двое суток в изолятор временного содержания, который находится здесь на первом этаже.
Силаев, Коробков и Снегурочка уехали, и Анна поняла, что обэпники будут убеждать прокурора в необходимости выполнить их просьбу – поместить Анну в ИВС на двое суток. Эти фишки оперативников были ей хорошо знакомы: почти всегда задержать или не задержать человека зависело о того, сумеют или нет оперативники, проводившие мероприятие, убедить прокурора.
«Интересно, подпишет или не подпишет им «прошение» прокурор? – размышляла Анна в дежурке, куда ее отвели и посадили на скамеечку рядом с бомжами и пьяными проститутками. – Наверно, все-таки подпишет, я и его достала своими статьями… Господи, это ж надо нажить столько врагов! Живут же другие журналисты тихо и мирно. Одни пишут про цветочки, другие делают коммерческие материалы и зарабатывают на этом деньги, а я вечно на передовой, вечно кусаюсь и жалюсь… Да, не зря главный припаял мне псевдоним Анаконда!»
Прокурора Рыбацкого Михаила Толина Анна знала отлично – выросла с ним в одном дворе и училась в одной школе. Мальчик он был хороший, послушный, но способности имел весьма средние, в школе учился на нетвердые «четверки». Никто не замечал в дворовом пацане Мишке Толине никаких амбиций, и если бы кому-то из их беспечного детства тогда сказали бы, что тихий большеглазый мальчик Миша станет городским прокурором, весь двор рассмеялся бы в лицо этому человеку! Да, может, амбиций у него в ту пору и не было.
Миша Толин поехал поступать после школы в Ивановский университет на юридический факультет, тогда из всех юридических факультетов страны именно туда мальчикам было поступить проще всего – в городе невест не хватало парней, поэтому в вузы брали почти всех, даже «троечников».
Миша был красивый юноша. В городе невест он стал нарасхват, поэтому сумел весьма удачно жениться – на дочке секретаря обкома. И именно молодая жена стала развивать в будущем прокуроре амбициозные наклонности… Однако началась перестройка, корабль коммунизма пошел ко дну, и отец Мишкиной супруги уже не мог обеспечить молодым достойную карьеру. Тогда Мишка с женой вернулись в Рыбацкое. В то время профессия юриста не считалась столь престижной, зарплаты у прокурорских были маленькие, и Мишку легко взяли в городскую прокуратуру. Там уже он, подстрекаемый избалованной дочерью обкомовского секретаря, начал делать карьеру. И сделал ее довольно быстро.
Анна стала перебирать в уме все статьи о рыбацкой прокуратуре и поняла, что ей нынче несдобровать – только жестких критических набралось около десятка, а все заметки, подколы и приколы было даже не вспомнить!
Хотя нет, последний она помнила хорошо. Нынешним летом около входа в прокуратуру как-то утром появилась куча человеческих экскрементов. Ничего в этом факте особенного не было, прокуратура находилась в центре города, в старом здании, кругом были ветхие дома, где в подъездах и подворотнях пьяницы и бомжи пили и тут же испражнялись… Странным было другое: куча лежала несколько дней, гнила на солнцепеке, жужжание навозных мух над ней было слышно за квартал, они разжирели до величины наперстка, а прокурор почему-то не обращал на сей факт никакого внимания! Анна написала заметку-реплику, и ей потом рассказывали, как здорово попало прокурору от областного начальника, как раз только что начавшего шерстить в провинции подчиненных…