Умершее воспоминание

Изабелла бросила на меня насмешливый взгляд, но ничего не ответила и покорно последовала за мной.

Во время ужина в ресторане «Cool and calm cafe» ко мне пришло прочное осознание того, что я просто терпеть не мог Изабеллу. Более того, я не мог даже находиться с ней в одной комнате. Но если бы кто-то спросил меня, чем именно были вызваны моя ненависть, моя вражда и даже отвращение к избраннице Джеймса, в ответ я не сказал бы ни слова. На самом деле я и малейшего понятия не имел о том, почему моё отношение к Изабелле было именно таким. Меня раздражал её внешний вид, её манера говорить, я не мог слушать её голос, а в моменты, когда «молодая женщина» обращалась ко мне, я чувствовал даже слабую тошноту. Сколько бы я ни пытался заставить себя уважать её мнение, её интересы, её точку зрения, у меня ничего не выходило. Абсолютно ничего. И каждый раз, когда Изабелла начинала говорить, мне хотелось вскочить на ноги, опрокинуть на пол свою тарелку и закричать: «Закрой свой рот, стерва!» Была лишь одна причина, по которой я держал себя в руках и терпел присутствие Изабеллы. И имя этой причине Джеймс.

Глубоко в моём сознании давно окрепла мысль, что спутница Маслоу буквально вся была пропитана фальшью. Взгляд Изабеллы был фальшивым, её слова – ещё более фальшивыми, а про её отношение к Джеймсу даже говорить не хочется. К тому же она откровенно флиртовала со мной в нашей с Дианной спальне! Когда я думал об этом, сердце моё разрывалось на части от обиды за друга и от осознания несправедливости, выпавшей на его несчастную долю. Конечно, Джеймс был всецело поглощён вниманием Изабеллы, её «любовью» к нему, загоревшейся так внезапно и так отчаянно, и как раз за этой неземной радостью он не видел отравляющей горечью правды. «Молодая женщина» пустила Маслоу пыль в глаза, а её поведение и отношение к нему были всего лишь отвлекающим манёвром. Она отвлекала его от чего-то, что ударит его стремительно, больно и беспощадно.

О своих догадках по поводу Изабеллы я Джеймсу не говорил. Мне не хотелось рушить его новый мир, который он выстроил совсем недавно и в котором жил благополучно и счастливо уже несколько дней. Но мысль о том, что я, не предупредив обо всём друга, обреку его на ещё большее несчастье, не давала мне покоя. Нет, говорить ему о своём предположении не стоит: он всё равно мне не поверит, и я окажусь в глупом положении в любом случае. Придётся молча наблюдать за Изабеллой и терпеливо ждать, что она сумеет выкинуть.

Отвлечься от этих мыслей мне помогало общение с Дианной. Мне казалось даже, что я влюбился в неё в тот вечер – и только тогда. Этому способствовали романтическая обстановка Мансанильо, вино, которое мы пили вдвоём, и ненавистная мною Изабелла, на фоне которой Дианна нравилась мне до невозможности. Эта непонятная мгновенная влюблённость исходила из глубины моей души, и я с абсолютной искренностью обнимал и целовал Дианну, чувствуя, что никогда не смогу насладиться ею в полной мере. Мою спутницу такое поведение вдохновило и воодушевило: весь вечер Дианна прижималась ко мне, точно никак не могла поверить, что наши отношения вышли на такой уровень после всех тех неприятных слов, ссор и слёз, что имели место быть в прошлом.

После ресторана, как и задумывали, мы вчетвером отправились на пляж. Бледный свет луны, слабый и такой приятный шум океана, влажно-солёный воздух – всё это только усилило моё романтическое настроение. Я был счастлив сам и, казалось, способен был осчастливить всех людей на планете, всех до единого. Счастье моё выражалось во всём: в каждом дуновении тёплого ветра, в каждом всплеске воды, в звучании ночной тишины и, конечно, в каждом нежном взгляде Дианны. Ночь была прекрасна, и мне думалось, что никакие мысли и никакие обстоятельства не смогут омрачить невообразимую красоту этой ночи… Но я ошибся.

Покинув пляж, мы вернулись в свой номер, где нас ждала корзина фруктов и бутылка шампанского – своеобразный подарок от персонала отеля. Изабелла, настроение у которой тоже было весьма приподнятое, предложила включить музыку и потанцевать. Джеймс охотно принял её предложение, я же, будучи не большим поклонником танцев, предельно вежливо отказался и присел на мягкий уютный диван рядом с Дианной. Сначала мы с ней пили шампанское и разговаривали, наблюдая за танцами Изабеллы и Джеймса; затем, когда гремящая музыка сменилась на плавную, а энергичный танец – на медленный, Дианна положила голову на моё плечо и замолчала.

Маслоу, с трепетом обнимая свою избранницу за талию, нашёптывал ей что-то на ухо. Она умиленно улыбалась, слушая его слова, и иногда нежно посмеивалась, но совсем скоро улыбка на её лице сменилась выражением испуга и напряжённости. Она оттолкнула от себя своего партнёра и, прижав руку к правой груди, медленно опустилась на стул; Джеймс, схватив пульт от музыкального центра, выключил музыку. Я с опаской наблюдал за этой картиной, чувствуя, что не в силах даже пошевелиться.

Изабелла сидела на стуле, слегка наклонившись вперёд и прижимая к животу побледневшую руку. Воздух из её горла вырывался со свистом и неприятным хрипом, «молодая женщина» сдавленно кашляла, стараясь вытолкнуть из дыхательных путей то, что мешало ей дышать. Джеймс, лицо которого приняло каменно-спокойное выражение, в мгновение ока оказался рядом со столом и дрожавшими от напряжения руками достал из сумочки Изабеллы ингалятор.

– Без паники, Изабелла, – ровным голосом выговорил Маслоу и присел на колени рядом со своей избранницей. Дианна, до этого дремавшая на моём плече, пробудилась и теперь округлёнными от страха глазами смотрела на этих двоих. – Вдыхай носом, выдыхай ртом, слышишь? Вдыхай носом.

Изабелла продолжала кашлять и прижимала одну руку к груди: кажется, она чувствовала невыносимую боль в грудной клетке, это было понятно и по слёзам, выступившим у неё на глазах. Джеймс взял белую руку Изабеллы и, вложив в её ладонь ингалятор, который перед этим тщательно встряхнул, поднёс его к её губам.

– Глубоко выдохни, насколько это возможно, – сказал друг всё тем же невозмутимым тоном и, подняв подбородок Изабеллы, заставил свою избранницу плотно сжать губами воздушную камеру. – Умница, теперь дыши спокойно, дыши спокойно. Держи ингалятор, я расстегну твоё платье, чтобы тебе легче дышалось. – Изабелла сжала побелевшими пальцами ингалятор, её корпус всё так же был наклонён вперёд. Маслоу встал на ноги и расстегнул молнию её платья. – Вот так. Дыши спокойно и размеренно.

Глядя на «молодую женщину» в минуту приступа, я ощущал непонятный стыд. Её болезнь смягчила моё отношение к ней, как это обычно происходит со всеми людьми на планете: узнавая о какой-либо болезни человека, мы невольно начинаем относиться к нему более снисходительно, полагая, что наше отношение сможет как-то облегчить состояние этого человека. Аналогичным было и моё положение. Испуганно наблюдая за приступом удушья у Изабеллы, я искренне недоумевал, как я мог так грубо, так ужасно рассуждать о ней там, в ресторане. Как я мог с такой пылающей неприязнью думать о её поведении и её отношении к Джеймсу? Разве можно думать таким образом о человеке, который, сильно наклонившись вперёд, сидит на стуле и задыхается в ничтожной попытке сделать хотя бы глоток воздуха? Разве можно быть таким чудовищем, как я?..

Изабелла контролировала поступление лекарства сама, Джеймс лишь помогал ей удерживать ингалятор у губ. Грудная клетка «молодой женщины» уже перестала лихорадочно подниматься, Изабелла дышала спокойно и размеренно, как и советовал ей Джеймс. Мы с Дианной смотрели на них с испугом в глазах и не в силах были даже пошевелиться или вымолвить хотя бы слово. Маслоу обернулся, взглянул на нас и, усмехнувшись, сказал:

– Расслабьтесь, ребята. Всё уже в порядке.

Мы с Дианной не сговариваясь посмотрели друг на друга; лицо моей девушки было до безобразия бледно. Моё, как я мог догадаться, было точно таким же.

Изабелла провела четыре ингаляции с перерывами примерно в две минуты. Джеймс, окончательно убедившись, что опасность миновала, отошёл от своей возлюбленной и удобно расположился в плетёном кресле. Его поведение во время приступа удушья, должен признаться, несказанно удивило меня. Маслоу был изумительно спокоен, движения его – точны, хотя его глаза, как я мог заметить, выражали сильнейшее беспокойство. Меня восхитили стойкость и выдержка друга, его невозмутимость действительно заслуживала уважения. Хотелось верить, что Изабелла тоже замечала это и понимала, как много делал для неё Джеймс.