Умершее воспоминание

– Возвращайся туда, откуда пришла, – мрачно выдал я, отодвигаясь от неё. – Я хотел побыть один.

Изабелла сидела, молча глядя на меня: я видел это боковым зрением. Повернув голову, я нахмурился и сказал:

– Ты же слышала. Я хочу побыть один.

– Слышала. Но не решила, что мне нужно принять эти слова во внимание.

– Ты хотя бы можешь сама принимать решения…

– Логан, – сурово прервала меня Изабелла, и её брови резко сдвинулись вместе, – знаешь, каких трудов мне стоило отговорить Джеймса прийти сюда?

– Понятия не имею, – ответил я, глядя в сторону нашего домика. – Но зачем ты пришла сюда, а? Ты его посол?

– Может, для тебя это будет новостью, но Джеймса сильно задели твои слова. Ты хотя бы малейшее представление имеешь о том, что значит для него умаление его мужского достоинства? Особенно при девушках?

Эта фраза почему-то вызвала у меня смех, и я абсолютно искренне рассмеялся вместо ответа.

– Ты бессердечный! – сделала вывод избранница Джеймса. – Ты просто бессердечный чёрт!

– Не тебе говорить мне об умалении мужского достоинства! – тоже повысил голос я, повернув голову и сурово посмотрев на Изабеллу. – Не делай вид, что мои слова во время ужина были для тебя какой-то неожиданностью, это не так! Я просто в точности повторил твои мысли, то, что ты сама о нём думаешь!

Изабелла смотрела на меня, удивлённо хлопая глазами.

– Ты думаешь, Джеймс в моих глазах – бесхарактерная размазня? – полушёпотом спросила она.

– Если угодно, можешь называть это так. Называй это как хочешь. И бесхарактерная размазня, и подкаблучник, и… как там его? Послушный пёсик.

Какое-то время собеседница молчала, точно обдумывала сказанные мной слова.

– В тебе говорит какой-то демон, – подытожила избранница Джеймса. – Как ты можешь думать… Джеймс… он ведь так…

– Почему тогда я говорю сейчас с тобой, а не с ним? – монотонно прервал я её.

– Я… – вздохнула Изабелла. – Я просто не хотела, чтобы что-то тревожило его. Я знаю, как ему тяжело говорить об этом… Просто я видела его глаза, когда он бросил в тебя этой тарелкой. Я переживаю за него.

– Охотно верю, – без капли искренности в голосе сказал я.

– Перестань, Логан. Если говорить начистоту, я совершенно не понимаю твоего отношения ко мне.

Приподняв одну бровь, я взглянул на Изабеллу.

– Ты терпеть меня не мог несколько месяцев назад, – пустилась в бессмысленные разъяснения она, – когда я упорно игнорировала признания Джеймса и срывала на нём всю свою злость. Тогда я могла понимать твою неприязнь ко мне, потому что я в действительности вела себя непозволительно грубо, неправильно, просто ужасно… Но теперь? Что тебя не устраивает во мне теперь? Я больше не презираю Джеймса. Я люблю его.

– Даже слушая сейчас твою сладкую исповедь, я не верю ни единому слову. Извергай из своей змеиной пасти что угодно: я ни за что не поведусь на твои жалкие уверения.

– Логан! – с явно уязвлённым самолюбием воскликнула Изабелла.

– Согласен, принимать правду не всегда приятно. Что ж, если ты так любишь Джеймса, прими эту правду вместе с ним.

Собеседница вскочила на ноги, и на смену её удивлению пришла обжигающая злость.

– Теперь я понимаю, почему Джеймс так печётся о ваших отношениях, – разгорячено выдала она, уже двигаясь в сторону домика, – их очень легко испортить, очень! Весь ужас в том, что ты даже понятия не имеешь, какие рубцы на сердце могут оставить невольно высказанные слова!

– Мне ли не знать об этом? – спросил я уже не Изабеллу, а себя самого.

– Да пошёл ты, Логан! – напоследок выкрикнула она и ушла сама.

Оставшись один, я снова засмеялся. Мне была забавна наивная злоба Изабеллы. Глядя на неё и наблюдая за её поведением, я всё меньше верил в то, что передо мной стоит взрослый человек. Она могла клясться Джеймсом, жизнью, богом – я не поверю ей и её словам. Ни на минуту. Если прежде я пытался отыскать в Изабелле хотя бы самую ничтожную часть добродетели, то теперь я этого делать не пытался. Её астма и периодические приступы удушья совсем не смягчали моего к ней отношения, оно было подобно крепкому камню, который кто-то пытался сломать: никакие усилия, приложенные к разрушению этого камня, не увенчаются успехом. Никакие.

Запрокинув голову назад, я сделал глубокий вдох. Разговор с Изабеллой отвлёк меня от размышлений, и я словно вернулся в своё тело обратно, моё духовное существование сменилось физическим. Я снова чувствовал влагу весенней ночи, снова чувствовал близость океана, а главное, мог полностью контролировать своё тело. Только сейчас я осознал, что мне было невероятно жарко, на лбу выступил пот, а всё тело била крупная дрожь. Я обнял себя руками, стараясь успокоиться, но ничего не выходило. И всё-таки я ошибся, решив, что могу полностью контролировать своё тело: оно меня не слушалось.

Мой слух почему-то обострился, и я отчётливо услышал шелест травы позади себя. Обернувшись, я поднял голову и взглянул на незваного гостя. Держа в руках тарелку с нарезанными ананасами, в каком-то сомнении поджав губы, передо мной стоял Джеймс.

– Я принёс ананасы, – тихо сказал друг, будто любым способом желая начать разговор.

Я с безразличным видом отвёл глаза, и Маслоу, печально вздохнув, сел на траву рядом со мной. Он съел одну дольку ананаса и посмотрел на меня. Я же даже не глядел в его сторону.

– Может, зайдёшь в дом? – спросил он.

– Мне и здесь прекрасно, – тут же ответил я и удивился тому, насколько грубо прозвучала эта фраза.

– Но тебя же всего трясёт.

Я посмотрел на свои дрожащие руки и, пожав плечами, сказал:

– Сейчас пройдёт.

– И ты весь синий.

Я прижал ладонь к левой щеке и, по-прежнему не глядя на собеседника, опустил голову.

– Странно, – ничего не выражающим тоном выдал я. – Мне жарко.

Джеймс снова вздохнул. Он поднял глаза, обвёл взглядом ночное небо и вдруг рассмеялся.

– Какого хрена ты ржёшь? – сквозь сжатые зубы процедил я, взглянув на друга.

– Просто представил на мгновенье, что ты думаешь обо мне сейчас.

– По-твоему, это так смешно? По-твоему, смешно то, что я полностью разочаровался в своём друге? В своём лучшем друге?!

– Смешно, наверное, – без уверенности в голосе произнёс Джеймс. – Не знаю. Я почему-то чувствую себя перед тобой последним идиотом.

Нахмурившись, я посмотрел на друга; он тоже смотрел на меня.

– С чего бы? – хмыкнул я, чувствуя глубоко внутри злость на Маслоу и одновременно понимая, что не хочу грубить ему. Теперь в моё сердце закралась необъяснимая жалость к нему.