Умершее воспоминание

– А ещё что предложишь? – злобно хохотнула Дианна и подняла с пола свой костыль. Я заметил, что она стала такой же, какой была до Мексики: смелой, вспыльчивой, резкой.

– Твоя ревность бесплодна, – сказал я, не глядя на свою девушку и ощущая непонятную, но уже знакомую робость.

Она посмотрела на меня ничего не выражающим взглядом.

– У меня к тебе всего один вопрос, Логан, – проговорила она, слегка прищурив глаза. – Ты действительно думаешь, что эта чёртова поездка в Мансанильо пошла нам на пользу?

Я так не думал, но выражать это вслух мне почему-то не хотелось. Я молча смотрел в сторону кухни, а Дианна ждала моего ответа, глядя прямо мне в глаза.

– Здорово, – прошептала она и, взяв свою сумку, опершись на костыль, пошла в сторону гостиной.

– Давай я помогу тебе подняться наверх, – предложил я, коснувшись её плеча.

– Не трогай меня. – Дианна повела плечом, и я убрал руку. – Если бы мне нужна была помощь, я бы о ней попросила.

Молча проводив свою девушку взглядом, я вздохнул и повернулся в сторону кухни. Виноват ли был я в этой ссоре? Нисколько! Разве моя вина в том, что Эвелин понадобилась моя помощь? Разве моя вина в том, что я не отказал ей в этой помощи, что Дианна так резко отреагировала на это?..

Когда я вошёл в кухню, Эвелин сидела за столом и с нервозностью вертела в руках бумажную салфетку. Глаза её были всё ещё на мокром месте, девушку заметно трясло. Рядом с ней я заметил небольшую тёмно-синюю сумочку, в которой, я знаю, она всегда носила свои тетради.

– Может, лучше дать тебе успокоительного? – спросил я, глядя на Эвелин и чувствуя, что не могу оторвать от неё глаз. Было так странно видеть её и говорить с ней, что я уже и не мог вспомнить, как одиноко мне было в Мексике без неё, не мог понять, как я мог жить все эти недели без неё.

Эвелин посмотрела на меня и отрицательно замотала головой. Вздохнув, я включил электрический чайник и достал из шкафа чайную чашку. «Когда уже я услышу твой голос?..»

– Сейчас так поздно, – вновь заговорил я, взглянув на часы. – Почему ты не дома? Не хочешь ли ты сказать, что… что снова убежала?

– Что значит снова? – с недоумением спросила Эвелин, и при звуке её голоса по моему телу пробежала дрожь.

– Снова, – как-то неохотно повторил я. – Ты… раньше ты уже убегала из дома…

Глаза Эвелин расширились. Она повесила голову и грустно вздохнула.

– Я не помню…

– Может, это даже к лучшему, – сказал я, пытаясь придать бодрость своему голосу. – Всё плохое нам всегда хочется забыть.

– Но я не хочу ничего забывать! – дрожащим голосом проговорила Эвелин, и я с сочувствием поднял брови. – Я хочу помнить каждую минуту своей жизни, чтобы знать, что ни одну я не потратила впустую!

Я молча опустился на стул рядом с Эвелин и сжал её дрожавшую руку. Она еле слышно всхлипывала, но не поднимала на меня своих глаз. Я всё ещё не мог поверить, что сижу рядом с ней и держу её руку. Мы так давно не виделись, так давно я не слышал её голоса, что всё это теперь казалось мне волшебным сном, а недели, проведённые мною в одиночестве, казались мне сплошным беспросветным мраком.

– Мне так неудобно, что я отвлекаю тебя, – тихо сказала Эвелин, по-прежнему не глядя на меня.

– Что? Ты не отвлекаешь меня, Эвелин…

– Дианна явно мне не рада. Обещаю, я не займу много твоего времени. Мне только нужно немного успокоиться… И я уйду.

Я улыбнулся, узнавая в собеседнице прежнюю Эвелин – слегка смущённую, вечно будто извиняющуюся и благородную. Эти воспоминания были необъяснимо дороги моему сердцу и вызывали только самые искренние, самые светлые чувства.

– Не уходи, – шёпотом сказал я. – Ты можешь занять хоть всё моё время, абсолютно всё… Абсолютно.

Я не знал, как правильно можно было истолковать чувства, родившиеся в моей душе, но они вызвали у меня… слёзы. Я смотрел на Эвелин, не веря в происходящее, и понимал, что счастливее меня никого на свете быть не может. Мои глаза невольно наполнились слезами, но я, кажется, и этого не заметил.

– Что с тобой, Логан? – почти шёпотом спросила Эвелин. Её глаза тоже блестели.

– Что со мной? – переспросил я и несколько раз моргнул, чтобы прогнать слёзы. – Всё в порядке. Сейчас я сделаю тебе какао…

Я встал и отвернулся, чтобы Эвелин не смотрела на меня. Я старался не осуждать людей за их слёзы, но за свои собственные мне отчего-то было стыдно. Эвелин больше ничего не сказала по этому поводу (возможно, она что-то поняла), и я был ей очень признателен за это. Она выглядела уставшей, поэтому я решил добавить в её какао немного снотворного. Отчего-то мне думалось, что Эвелин уже долгое время проводила на ногах, ни на минуту не смыкая глаз.

Пока я готовил для своей гостьи какао, Дианна наверху нарочно чем-то шумела. Очевидно, она хотела напомнить мне о себе или просто переживала таким образом свой бешеный приступ ревности. Меня это совсем не трогало: я не мог думать ни о ком другом, кроме как об Эвелин.

– Тебя долго не было, – сказала моя гостья, когда какао было готово и я сидел рядом с Эвелин. Я вспыхнул от непонятного стыда и чувства вина. Голос Эвелин звучал как-то сердито и с упрёком, но глаза её по-прежнему глядели нежно и понимающе.

– Да, – тихо согласился я, не зная, что ещё сказать. – Мне нужно было уехать.

– Зачем?

«Чтобы понять, что от мыслей о тебе мне никогда-никогда не избавиться», – с грустью подумал я, а вслух ответил:

– Просто меня замучил этот город.

Эвелин невесело улыбнулась, и я поневоле улыбнулся тоже. Её улыбку можно было увидеть очень редко, и именно эта улыбка была для меня дороже всего на свете.

– Как хорошо, что у тебя есть возможность просто взять и уехать, – задумчиво сказала Эвелин, глядя на своё какао. – Порой мне тоже хочется оставить всё, что держит меня здесь, тоже хочется уехать – просто, без всяких объяснений.

Сердце моё взволнованно колыхнулось. Я готов был предложить ей уехать со мной куда угодно, когда угодно – всё это было совершенно неважно! Гораздо важнее было то, что мы могли бы уехать вместе, что ничего мирское нас уже не трогало бы, что у нас мог бы быть собственный мир, в котором мы могли жить совершенно беззаботно… Но странная мысль пронзила моё сознание, и я так и не высказал то, что так страстно желал сказать.

– Почему ты не дома? – спросил я упавшим голосом, не ожидая услышать в ответ ничего безумно важного. Не то чтобы я считал проблемы Эвелин жалкими и никчёмными, я просто думал, что никаких проблем у неё и не было…

Внезапно посетившая меня мысль осветила эту ситуацию с другой стороны. А что, если Эвелин просто выдумала себе проблемы? Что, если она просто искала повод приехать ко мне? Нет, она делала это не потому, что нестерпимо хотела видеть меня, а потому, что ей было меня жаль… О, она помнила всё! Она помнила моё признание, мою унизительную просьбу о поцелуе – всё! Конечно, для чего ещё она могла приехать? Ей было жаль меня, только и всего. О боже! Как я осмелился взять её за руку, как осмелился с такой любовью смотреть в её глаза? Это только больше оскорбляло меня, это только сильнее унижало! Теперь мне было стыдно не только говорить с ней, но и даже смотреть в её сторону. Каждое моё движение Эвелин могла расценить как излишнее проявление внимания к ней, и тогда я выглядел бы в её глазах ещё более жалким.