Умершее воспоминание

– То есть твоя любовь заставляет тебя страдать? – уточнил друг.

– Страдать? Да, кажется, это верное слово.

– А если бы у тебя была возможность прожить свою жизнь заново, что бы ты выбрал: любить её или не любить?

Я отвёл взгляд и вспомнил слова Кендалла об эгоизме моей любви к Эвелин, о том, что я люблю лишь затем, чтобы получить те же чувства в ответ. Теперь, после стольких дней прозябания в одиночестве, я чётко осознавал, что значили для меня эти необъяснимые чувства. Что именно это было? Я не знаю. Но эти чувства являлись для меня своеобразной осью, на которой держалась вся моя жизнь, вся. Я просыпался с мыслями об Эвелин, с этими же мыслями занимался своими повседневными делами и засыпал, думая только о ней. Нет, я не подразумевал взаимности, не хотел всецело принадлежать Эвелин. Я думал лишь о том, что она есть, что есть моя любовь к ней, и именно эта мысль поддерживала моё существование, именно она спасала меня от других уничтожающих мыслей. Мы с Эвелин не были вместе, но я отчётливо понимал: со смертью моих о ней воспоминаний умру и я сам.

– Любить, – с абсолютной уверенностью ответил я.

– Любить? – шёпотом переспросил Джеймс. – Но ты ведь страдаешь и…

– Я думаю, эти страдания нисколько не умаляют прелести этого чувства. И, в общем-то, я бы не так страдал, если бы…

– Если бы не Дианна, – вполголоса договорил за меня друг, опасаясь, что моя девушка может нас услышать. – Я знаю. Это на самом деле мучает.

Теперь мои мысли переключились на Дианну, и я посмотрел на окно нашей с ней спальни, воображая, чем она сейчас может заниматься, о чём она думает.

– Она сильно расстроилась после моей выходки за ужином? – спросил я Джеймса.

– Они с Изабеллой обе расстроились. Не бери в голову, должно быть, они уже успокоились.

Я улыбнулся и сказал:

– Напугали же мы их.

Маслоу засмеялся.

– Да, есть такое. Зато будет, что вспомнить потом.

– Да уж, – сморщил нос я, – не хотелось бы, что моим самым ярким воспоминанием о Мексике стала сегодняшняя ночь.

Потом, ещё немного поговорив с Джеймсом, я поднялся в нашу с Дианной спальню, всем сердцем не желая встретиться лицом к лицу с Изабеллой. Эмоции, которые руководствовались мной последние несколько часов, наконец меня оставили, а один только вид Изабеллы мог вызвать у меня новую вспышку бешеной злости. К счастью, до спальни я добрался в одиночестве, и никто мне на пути не встретился.

Дианна сидела у окна, вытянув сломанную ногу на кровать и положив её сразу на две подушки. Увидев меня, она слабо улыбнулась, и я сделал то же в ответ. После событий сегодняшнего дня я чувствовал душевную усталость, и теперь мне хотелось обрести физическое утешение в объятиях Дианны. Я подошёл к ней и, присев перед ней на одно колено, обнял её за талию.

– Почему не спишь? – спросил я, чувствуя перед Дианной какую-то вину.

– Жду, пока начнёт действовать лекарство, – ответила моя девушка, положив руку мне на затылок. – Я приняла жаропонижающее.

– Температура?

Она молча кивнула, и я заботливо поцеловал Дианну в лоб. Настроение девушки было непонятным, и я не знал, злилась она на меня из-за моего сегодняшнего поведения или нет.

– Как ты себя чувствуешь? – снова заговорил я.

– Хорошо, – односторонне ответила Дианна и улыбнулась. – Всё хорошо.

Вздохнув, я поднялся на ноги и сел на кровать, напротив собеседницы.

– Сегодня за ужином я сказал немало неприятных слов, – произнёс я, опустив взгляд, – и мне так стыдно, что ты всё это слышала… Правда. Прости и, если это возможно, забудь всё, что я сегодня говорил.

Дианна смотрела на меня с сожалением во взгляде.

– Но всё, что ты говорил, это ведь твои мысли? – тихо спросила она.

– Да, – безрадостно ответил я, – в общем-то да… Это мои мысли.

– Тогда зачем я должна их забывать?

Я пожал плечами.

– Наверно, потому, что я не хочу, чтобы ты помнила, что в моей голове живут такие мысли…

Дианна хотела встать, но сломанная нога помешала ей сделать это, поэтому девушка опустилась обратно в кресло.

– Иди сюда, – со слабой улыбкой позвала меня она, и я покорно подошёл к ней.

Дианна протянула ко мне руки, и я обнял её. Девушка прижалась ко мне изо всех сил и вздохнула; я не мог не заметить, что её дыхание дрожало.

– Ты же знаешь, Логан, что я думаю по этому поводу, – тихо проговорила она мне на ухо. – Я хочу помнить каждую твою мысль, и мне совершенно неважно, насколько она резка, необдуманна, груба… И я хочу, чтобы ты знал, что я всё понимаю… Мне не за что тебя прощать, потому что ты ни в чём передо мной не виноват.

Я молчал, не зная, что ответить. Дианна всегда выказывала необыкновенную поддержку и понимание по отношению ко мне, особенно в те моменты, когда моя болезнь давала знать о себе вспышками ярости, и я часто благодарил Дианну за это. Но теперь мне казалось, что мои слова за ужином как-то повлияли на неё, негативно настроили её против меня, ввиду чего её понимание представлялось мне каким-то автоматическим, неискренним.

Моя девушка отстранилась и посмотрела на меня. Её глаза блестели от слёз.

– Дианна, – проговорил я с сочувствием в голосе, – не надо…

– Я давно хотела сказать тебе, – прервала меня она, – вернее, меня давно посетила эта мысль… Я думаю, что тебе нужна помощь.

Я понимал, к чему клонила Дианна; она довольно долго подводила меня к этому разговору.

– Рядом со мной есть люди, оказывающие мне помощь, – спокойно ответил я. – Я чувствую её.

– Я не об этом, Логан… Ты не считаешь, что тебе нужно обратиться к специалисту?

Меня всегда раздражали эти разговоры, но я не знал истинную причину своего раздражения. Первоначально я не видел смысла в моём обращении к врачам только потому, что ни в какую не желал признавать свою болезнь. Со временем, конечно, убеждение в том, что я болен, окрепло в моём сознании, но для окружающих я оставался в слепом неведении, непонимании того, что со мной действительно происходит что-то страшное. Суждения близких о моём расстройстве нередко злили меня, и я, приблизительно зная, что могут сказать по этому поводу врачи, не спешил к ним обращаться. К тому же я прекрасно понимал, что неврологи могут направить меня на сеанс к психологу, и это было, наверное, самым веским аргументом против моего обращения к врачам. Я и сам никогда не любил разбираться в своих мыслях, чувствах, поступках, не любил анализировать их; а уж копаться в моей голове постороннему человеку я бы ни за что не позволил.

Поэтому, когда Дианна завела этот разговор, я разозлился и, сурово сдвинув брови, отошёл от своей девушки. Она смотрела на меня всё теми же блестящими глазами. Понимал ли я, что Дианна больше всего на свете хотела мне помочь? Наверное, нет. Я понимал лишь то, что она мешала мне жить, делая выбор за меня, и не видела те границы, за которыми начиналась моя личная жизнь. Что я, наконец, не в состоянии сам разобраться, что мне делать? Не могу ли я сам решить – обращаться мне за помощью специалистов или не обращаться?

– Нет, я так не считаю, – холодно ответил я, и Дианна покачала головой.

– Я понимаю, Логан, что тебе тяжело признать это, но…

– Что ты можешь понимать?! Что я, больной на голову, даже не осознаю своего положения? Конечно! Только настоящий идиот не понимает, что он идиот!

– В чём тогда твоя проблема? – тем же повышенным тоном спросила она. – Ты понимаешь, что тебе необходима помощь, но отвергаешь её! Для чего? Разве тебе не хочется наконец избавиться от мыслей, преследующих тебя всю жизнь, разве не хочется?!