Умершее воспоминание

Не буду скрывать: меня начинали раздражать эти сеансы. Поначалу мне казалось, что врачи пытаются мне помочь, и я даже с каким-то удовольствием приходил в больницу, чтобы поговорить с ними и понять, что мне нужно делать дальше. Но со временем эти неоднозначные взгляды, бесконечные вопросы и, главное, таблетки, которыми я начал себя пичкать, начали оказывать на меня необыкновенное давление. Я посещал врачей с неохотой и с трудом высиживал сеанс, кое-как выдерживая эти ковыряния в моей голове. Мысль о далёком, но светлом будущем, о нормальной жизни грела меня, хотя не с такой силой, как раньше. В конце концов, я убеждал себя, что лечение и бесконечные сеансы нужны не только мне, но и Эвелин; эта мысль и побуждала меня продолжать лечение.

Два часа я сидел в спальне у Джеймса, дожидаясь его пробуждения. В помещении стоял удушливый запах перегара, и потому я сразу же поспешил открыть окно. Маслоу проснулся в половине пятого утра, и то, видимо, от сильной жажды. Увидев меня, он удивлённо нахмурился и, прикрыв один глаз, почесал голову.

— Ты чего здесь? — спросил он охрипшим голосом и огляделся в поисках воды.

— А ты чего? Самому от себя не противно?

— Противно от этого дурацкого привкуса во рту… Друг, ты не видел тут воду? Куда я её засунул?..

Подняв с пола бутылку воды, я молча бросил её Джеймсу. Он поймал её и, взявшись за голову, сделал несколько больших глотков.

— Чёрт, как плохо-то, — сиплым голосом сказал Маслоу и лёг на подушки, продолжая держаться за голову. — Хочу либо сдохнуть, либо проспать беспробудно несколько дней…

— Ты, похоже, уже не первый день просыпаешься с этими мыслями.

Джеймс улыбнулся, закрыв глаза.

— Изабелла тебе, что ли, нажаловалась?

— Не нажаловалась, а попросила помочь, — раздражённо сказал я и подсел ближе к другу. — Да что такое происходит с тобой? Мне хотя бы расскажешь, а?

Он по-прежнему лежал с закрытыми глазами.

— Хочешь начистоту? — тихо задал вопрос он и, с трудом приоткрыв один глаз, посмотрел на меня. — Я понятия не имею, что со мной происходит.

— То есть как?

— Да не знаю я! — Резким движением он поднялся с подушек; его взгляд пронзала ярость. — Что-то во мне случилось, и я, видимо, сорвался! Как собака с цепи, на которой её долго держали!

— Ты просто делаешь это назло Изабелле? — не веря своим ушам, спросил я. — Из-за того, что раньше она запрещала тебе пить?

— Нет, нет, зачем мне делать что-то ей назло? Но я чувствую, что это действительно из-за неё… И она вроде как ни в чём не виновата, однако…Боже, я не знаю! Просто моя жизнь круто изменилась с того момента, как мы начали с ней встречаться… И, я думаю, какая-то часть одинокого меня пытается бунтовать. Что-то внутри меня захотело свободы.

Джеймс достал из-под кровати бутылку бренди и, открыв её, начал пить.

— Эй, дружище! — Я отобрал у него бутылку и сурово сдвинул брови. — Тебе это не нужно.

— Да Логан, я болею, мне нужно это…

Не ответив, я поставил бутылку на пол возле себя и, вздохнув, посмотрел на собеседника.

— В последний раз я видел тебя таким после Нового года, когда Изабелла улетела в Бруклин. Получается, ты был несчастлив, когда она была от тебя так далеко, но теперь, когда она с тобой, ты несчастлив тоже.

— Я счастлив… — растерянно ответил друг, пожав плечами и глядя в пол, — я люблю её, честно, всё это не из-за того, что я стал как-то по-другому к ней относиться…

— Почему ты не сказал ей всего этого, когда она спрашивала?

— А я что, похож на нытика? Нет, никогда и ни на что не жалуйся своей женщине, иначе она усомнится в правильности своего выбора. Знаешь ли, они очень тонко чувствуют, когда ты начинаешь терять уверенность.

— Одно дело не жаловаться, но совсем другое — говорить честно обо всём, что лежит на сердце…

— Да, — согласился он и, жалостливо подняв брови, протянул ко мне руку, — теперь можно мне ещё несколько глоточков?

Я с отвращением взглянул на друга, но всё-таки отдал ему бутылку. Когда он пил, я вздохнул и, переведя взгляд на окно, сказал:

— Вот, что происходит, когда они пытаются нас в чём-то ограничить.

Джеймс поперхнулся бренди и, нахмурившись, вопросительно взглянул на меня.

— Ты о девушках? — спросил он с недоумением. — Стой, что-то не так с Эвелин?

— С чего ты взял? — в свою очередь насторожился я.

— Не знаю, просто ты так сказал о попытках ограничения, что мне показалось, будто ты в чём-то её обвиняешь… Кстати, как оно?

Я с неохотой поведал Маслоу о том, что случилось в Далласе, и он, выслушав меня, искренне мне посочувствовал.

— Мне кажется, ты придал двум этим неприятностям слишком большую роль, — высказался ловелас в отставке. — Подумай, может, подобное между вами происходило и раньше? Просто теперь вы вместе, и теперь ты гораздо больше ценишь ваши отношения. Поэтому эти небольшие неурядицы, которые и ссорами нельзя назвать, ты и принял так близко к сердцу…

— В этом есть что-то, — задумчиво согласился я.

— А как она говорила с тобой сегодня? Никаких обид?

— Никаких. Всё как прежде.

— Видишь, на Эвелин это не оказало такого большого влияния, потому что она уверена, что одна снежинка — это ещё не снегопад. Она сейчас у тебя?

— Да. Спит, наверное.

Джеймс лукаво улыбнулся и спросил:

— А в Далласе вы спали уже вместе?

— Для меня всё ещё странно ложиться с ней в одну постель… — смущённо и неуверенно проговорил я, — я не спал почти всю ночь, просто сидел в кресле.

— Но рано или поздно это придётся сделать, ты в курсе?

— В курсе. Мне просто не хочется, чтобы наши отношения этим… опошлились.

— Я не узнаю тебя, — засмеялся Маслоу, и я почему-то этого застыдился. — Это не пошлость, а часть отношений! Пошлость — это вульгарность. Или грубость. Но никак не физическая близость с тем, кого действительно любишь.

— Я знаю, знаю… — устало вздохнул я и сжал двумя пальцами переносицу, — я просто представить этого не могу.

— Это по первой так, пока ещё романтика бьёт в тебе через край.