Умница для авантюриста

Слова его звучали обречённо. Падали на сердце пеплом — невесомыми пушинками, но придавливали не хуже мраморных плит.

— Таких, как ты, нет на Иброне, — сорвалось с губ то, о чём я неустанно думала в последнее время.

— Может, и есть, как знать. Мир огромен и полон сюрпризов. Но да. Ты и в этом права. Я откровенен намного больше, чем мог бы. Просто хочу, чтобы ты знала и не мучилась. И ещё. Ты действительно не приз и не вещь. И я постараюсь вести себя правильно. Как друг. Как напарник, на которого ты всегда можешь рассчитывать. Не бойся больше ничего, Рени. Мы войдём в механический замок и добудем проклятые игрушки для дона Педро. А потом ты вернёшься в Лидли, освободишь отца и забудешь обо всех неприятностях.

Я встала с кресла и подошла к окну. Голуби всполошились, забили крыльями, но от кормушки не улетели. Наверное, протяни я к ним руку, сели бы, вцепились лапками.

Он прав. Нужно просто идти вперёд. Сосредоточиться на главной цели и не отвлекаться на мелочи. Я так и сделаю. Обязательно. Завтра придёт новый день. Другой. Не похожий на этот. Я сделаю всё правильно, как нужно. Но это будет завтра. А сегодня…

Я повернулась так резко, что платье закрутилось вокруг моих ног. Захлопали громко крыльями встревоженные птицы. Только Гесс сидел спокойно. Очень спокойно и даже отстранённо. Я поймала его взгляд и попросила:

— Поцелуй меня, пожалуйста.

Глава 28. Бесконечное расстояние

Гесс

Невыносимо. Немыслимо. Больно. Куда больнее, чем полосы лжи. Моё мучение — рядом. Стоит протянуть руку — и всё изменится. Расстояние глубиною в пропасть. Расстояние длинною в жизнь.

В её просьбе — упрямство и беззащитная ранимость. Невозможно отказать и нельзя согласиться.

— Рени, — встаю я с кровати и делаю шаг ей навстречу. Она качнулась в мою сторону, как магнит, который не может бороться с притяжением. О, Старбог, я чувствую то же самое. Даже больше: вижу тонкие нити, что оплетают нас невесомой паутиной. Это то, чему не сопротивляются, но я пытаюсь. Плохо — знаю. Потому что не могу развернуться и уйти, скрыться или избежать.

Всего один раз. Ещё немного её присутствия. Провожу ладонями по волосам. Зарываюсь пальцами в пряди. Умираю от её запаха. Возрождаюсь, касаясь её лица. Почти невесомо очерчиваю скулы. Любуюсь каждой чёрточкой, крохотным штришком. Шрамиком на губе. Пушистыми ресницами. Карими глазами, что смотрят взволнованно. Ловлю её дыхание — частое и неровное. Чувствую, как бьётся её сердце в трепещущей жилке на изящной шее.

Я дышу ею до головокружения. До темноты в глазах. И не смею прикоснуться. Сделать то, что она просит.

— Нет, Рени, — произношу одними губами и не узнаю собственный голос. Как у меня только язык не отсох сказать то, что её обидит?

— Нет?.. — повторяет она растерянно. Взмах ресниц. Слёзы в глазах. Блестят, но не прорываются. — Почему нет? — ей и здесь нужны объяснения.

— Потому что не остановлюсь, — пугаю своей откровенностью. — Потому что есть границы, которые нельзя пересекать.

— А я думала, ты сейчас прочитаешь мне лекцию, что порядочные девушки так себя не ведут, — прячет Рени свою горечь за улыбкой. Наверное, она должна быть насмешливой или презрительной, а получается трогательной и печальной. — Тогда я пойду. До свиданья, Гесс.

И я не нахожу в себе мужества ни кивнуть, ни ответить. Прячу взгляд за ресницами. Стою, не в силах пошевелиться. И тогда она протягивает руку и касается моего лица. Почти так же, как только что делал я. Подушечки пальцев у неё немного шершавые. Не нежные ручки праздной девушки, но от этого ещё острее её притягательность. Вот в этой неидеальности. В этой непосредственной бесхитростности, когда не играют, а искренни до нюанса, до верно звучащего аккорда.

Её губы на моей щеке — лёгкие, как крылья мотылька. Ей не страшно от собственной дерзкой смелости. Ей не важны условности, потому что она так чувствует и хочет подарить эти ощущения мне.

А затем Рени уходит. Неслышно выпархивает из комнаты, и я не сразу понимаю, что её больше нет. Прихожу в себя от воркованья голубей за окном. До боли стиснуты челюсти и кулаки. Деревянное тело и воронка в груди — пустая и бесконечная.

«Так лучше», — твердит разум.

«Что ты наделал?» — вопрошает сердце.

Я падаю на узкую кровать, и тёмное отчаяние заливает меня с головой, как глубокие воды океана. Хочется рычать от боли. Разбивать кулаки в кровь о стены. Мечтаю исчезнуть навсегда. Сейчас. Сию секунду. Но продолжаю лежать неподвижно, глядя в потолок. Я отдал бы жизнь, лишь бы она была счастлива. Я готов умереть, понимая, что всё равно делаю её несчастной своими словами и отказом.

Я не знал, что бывает так. Посмеивался, когда другие рассказывали об этом. Не верил. Считал это выдумками и блажью. Легкомысленно отмахивался: может быть, когда-то. В далёком будущем. Но не точно, не наверняка. Да в это и нельзя поверить, пока не почувствуешь. А сейчас нет сомнений: это оно, то самое, настоящее. Навсегда.

Я и иномирная девушка. Я и простая смертная. Опутаны, оплетены, привязаны друг к другу. Но, наверное, ещё можно что-то сделать. Пока не свершилось окончательно, пока не проросло из одного тела в другое. Разорвать связь, чтобы не мучить её. Стереть воспоминания, чтобы забыла, а если и вспоминала, то как друга.

Я буду по ней скучать. Невыносимо. Но лучше умереть от тоски, чем лишить её привычного мира и родных. Впервые за то время, что я находился здесь, мне хотелось плюнуть и не искать портал. Не возвращаться назад. Остаться. Но что я мог дать ей, ни живой ни мёртвый? У нас даже детей не может быть.

Кровочмаки не стареют. Она будет меняться, а я останусь прежним. Одинаковым. Можно, конечно, поддерживать личину, внешне стареть вместе с ней. А потом она уйдёт, а я окажусь один, в чужом мире, где мне нет места. Где я превращусь в тень, когда её не станет…

Мысли, одна мрачнее другой, рождались в моей голове. Я сгущал краски, изводил себя, но так и не сумел найти убедительные аргументы, что всё делаю правильно. Разум хладнокровно атаковал, наносил смертельные удары, а сердце принимало боль и не хотело сдаваться. В нём вопреки всем доводам жила надежда.

Измученный, растерзанный, я метался и не находил выхода из лабиринта собственных запретов. Я то видел свет, то погружался во тьму. Кровочмаки не болеют. Но сейчас я чувствовал жар во всём теле. Словно в лихорадке цеплялся за обрывочные мысли и начал терять связь с окружающей действительностью.

Умом я понимал: это истощение. Последствия «умирания» от смертельных пуль. Невозможность нормально восполнить энергию. Мне нужна была кровь, но я настолько подавил жажду, что она стала слабой, как и я сам. Сердце не хотело жертв. Особенно в этот момент. Сердце хотело, чтобы Рени была рядом. Не секунду и не час, а всегда.

Не знаю, что со мной случилось. Может, я впал в забытье. А может, меня настиг сон. Тело боролось и искало пути восстановиться. Я нуждался в передышке, и я её получил. Пусть и ценой провала в небытие.