Умножители времени

дипломатом немного. Если честно, заседания Сената, бывало, прогуливал. То

раздвоение себе учинял, то глаза отводил. И подпись его на бумагах

"нечистых" не осталась. Бывает, гневается государь: "почто не подписал?". А

он: "Да вот она". А потом и исчезает подпись-то! Но Президентом Берг -

коллегии исправно прослужил. Нравилось инженерные, горнорудные,

металлоплавильные дела обустраивать. Он - слуга государева дела, а не холуй

царский!

33

Уйдя в отставку, Яков Вилимович заскучал. Он - человек, кипящий

энергией. Но бесстрастный, в отличие от любимого Петра Алексеевича.

Поселился он, переехав из Петербурга в Москву, с Марфушкой в Немецкой

слободе, в старом своём доме. Да не обустроишь в городском доме ни

лабораторию, ни обсерваторию. А без них никак. Но повезло: сенатор

Долгоруков продавал свое подмосковное имение в Глинках. Ха, из

воспитателей Петра Второй в тести к нему наметил! Яков Вилимович

скорейшим образом оформил сделку купли-продажи. Усадьба-то близко, в

сорока двух верстах от Москвы. Хоть барский дом и хозпостройки все пришли

в негодность, энергичного Брюса сие обстоятельство не смущало. Он все

перестроил по-своему, на современный лад, в европейском стиле. И главный

усадебный дом, и парк. Ему не нужны архитекторы, ему нужны покой и

секретность.

Надо сказать, что подобная по замыслу и стилю, но небольшого размера

дача у него уже была. Близ Финского залива. Теперь он построил усадьбу,

достойную фельдмаршала... И ученого-оккультиста, с сетью подземных ходов,

тянущихся аж до озера.

Ах, жена, ах, Марфуша... не уберег, не смог помочь... Брюс был в эти

дни, когда Марфа Андреевна заболела и вдруг скончалась, на Финской даче. На

этой даче он много лет тайно хранил забальзамированные особым образом, по

его методике, тела двух любимых дочек, умерших в детстве. Но умерших для

всех, в обыденном смысле, а для него, алхимика Брюса, уснувших до времени.

Он уже нашел, нашел у тех же Авиценны, Парацельса и других гениев

медицины древности и средневековья новый, надежнее прежнего рецепт

оживления, но не был уверен. Не был уверен, так как и прежний метод, и новый

были разработаны и опробованы (и им тоже!) на собаках и людях, хоть и

старых, совершенно одряхлевших, но живых. А тогда, в апреле одна тысяча

семьсот двадцать восьмого года, ему нужно, крайне важно было быть на даче и

вместе с лекарем Иоганном, присматривающим за телами, да и всем

34

хозяйством, собирать апрельскую росу. Но что-то мешало ему сделать

операцию, и он вернулся в Глинки. Ехал он от Петербурга до Москвы с

хорошими мыслями, что вот готов, совсем уже готов его новый дом, любимое

детище - усадьба, и будут они с Марфой там жить дружно и счастливо. Мысли

были хорошими, а на подъезде к Москве заныло сердце. Почувствовало утрату.

Её, жены, уже нет на земле четвертый день, она в земле, а накануне были

третины. Гонца, мужика местного, сразу послали за Брюсом, да где-то

разминулись. Яков Вилимович весь день пробыл на могиле, казнился, винил

себя. Но поделать уже ничего не мог. Нет! Нет! Его пронзила мысль: "Это

судьба взяла с него Плату за спасение, возрождение двух других жизней,

дочерей". Он будто услышал голос жены из могилы: "Езжай! Спасай!

Умоляю!"

Как подброшенный, вскочил он в коляску и менее чем за двое суток

доехал до дачи. Опешившему Иоганну велел готовить инструменты.

Каждую из дочек требуется прооперировать в течение не более получаса.

Серьезной операции на сердце с одновременным вскрытием черепной коробки

организм человеческий выдержать не сможет. Нет пока у Якова такой

возможности. Да, тела законсервированные, будто неживые. Но суть его метода

– встряска головного мозга и сердца практически одновременно с

энергетической поддержкой. Значит в сердце, точнее в предсердие - укол, но

сначала вены освежить кровью с росой. В какой дозе? Это "узкое" место... И

ещё есть одно самое сложное при манипуляциях в мозгу. Яков Вилимович

поставил перед собой на подоконник склянки с росой. Темнеет, нужно

торопиться. Иоганн на столе уже готовит первую девочку, разложил все

инструменты, материалы, порошки и бальзамы. "Сколько?..." Две, три или

четыре склянки влить? У Парацельса неясно по поводу дозы изложено. Имя-то

какое чудное: Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм. Пять склянок

и возьму! Да, этот гениальный Бомбаст "взорвал" всю древнюю медицину.

Многое там пересмотрел. Но, главное, ввел в медицину химию и алхимию! И

35

энергию тонкого мира! Он называл её "внутренней звездой". Мысль становится

материальной. Да, надо "вселить" и в мозг, и в сердце разум и душу.

На подоконнике в углу истерично билась бабочка, мешала Брюсу

окончательно сосредоточиться. Вдруг эта бабочка сложила крылья и замерла.

Умерла? Яков нахмурил брови так, что складка-трещина на лбу у переносицы

стала горячей. "У древних греков душа явлена в образе бабочки или крылатой

девушки. Эх, что же ты...". Но вот крылья бабочки вздрогнули, и она их

расправила, вспорхнула и вылетела в окно.

...Вот и все. Операции закончены удачно! Есть дыхание, сердцебиение,

циркуляция крови. То, что его "принцессы" будут теперь жить, Яков почти не

сомневался, а вот сколько лет. Авиценна считал, что при постоянной

"подпитке" росою организм будет функционировать нормально до 300 лет, но

Агриппа советовал ещё постоянно "зажигать световую искру", творящий мир

импульс, творческую способность воображения, чувствующую вибрацию

далеких звезд. У розенкрейцеров герметика была удачно замешана с иудейской,