Уподобляясь животному миру

Как же больно.

Каждый миг моей жизни без него причиняет боль. Слишком сильную.

Я ставлю папку в свой шкафчик и беру десятиминутный перерыв. В комнате для отдыха сидит Джейк, и когда я спрашиваю его, могу ли закурить, он смотрит на меня так, словно на переносице у меня вырос третий глаз.

– Ладно-у, Белла, - говорит он со своим сильным тягучим акцентом. – Но я и подумать не мог, что ты куришь.

– Я не курю.

Дрожащими руками я пытаюсь зажечь эту гребаную сигарету. Руки трясутся мелкой дрожью, тогда как сама я еле стою на подкашивающихся ногах.

Затяжка и кашель.

Почувствуй, как никотин входит в твой кровоток.

Потрясение чуть рассеивается.

– Белла, ты бледная-я-я. Все нормально?

Я делаю еще одну глубокую затяжку, на сей раз не закашлявшись, как дилетантский школьный курильщик, и говорю:

– Да. Охерительно клево.

Какая же я сука.

Мы с Джейком молча курим, расположившись вокруг пластикового стола. Он сгорблен, на его поврежденном глазе - повязка. Это вина Вегаса. Он жестоко обошелся с ним за эти годы. Пятидесятилетний швейцар, выглядящий на все восемьдесят. Я, неподвижно замерев, смотрю, как медленно поднимается к потолку дым. Я знаю, что моя десятиминутка окончена. Знаю, что время подходит к концу. Я должна вернуться в зал. До того, как на меня напишут докладную.

Я благодарю Джейка, и он протягивает мне жвачку.

– Не за что, чика.

Оставшуюся ночь я провожу, пытаясь не смотреть на них. Но он высокий, а голос его слишком громогласный. Я помню, как на заре наших отношений мы засиживались допоздна. Мы курили травку и трещалио музыке. Без умолку болтали о путешествии во времени и стихах. О философии и политике. Его голос, сильный, громыхал. Именно он подарит ему известность.

Поэтому я слышу его.

Слышу у себя в голове, даже находясь на другом чертовом конце зала. И вижу их. Ее волосы как животное, задавленное на дороге, его – как старый пенс. Ее поза вынужденная, слишком небрежная сутулость. Его – прямая как у солдата. Он всегда возвышается в поле моего зрения.

Они практически не разговаривают. Мне хочется думать, что если бы на ее месте была я, мы бы сидели перед автоматами, но лицом друг к другу. Он махал бы руками, с губ его свисала бы сигарета, пока он забрасывал бы меня своими мыслями. Я бы кивала и пыталась украдкой коснуться его. Всегда.

Даже после восьми совместно прожитых лет. Так бывает, если вы замужем за второй половинкой.

Извечная необходимость касаться друг друга.

Но я поняла, что некоторые отношения не равны. Некоторые отношения не задушевны. Бывают родственные души по привычке. Рабы души. Связанные договором. Пленники.

Он был моим пленником.

Декларация независимости, мать ее.

Они по-прежнему не разговаривают друг с другом, когда заканчивается моя смена.

Я блаженно стаскиваю с себя костюм и запихиваю его в шкафчик. Глазею на папку и рассуждаю, не оставить ли ее здесь. Подумываю, не завалить ли ее вещами. Как ланч, о котором я вполне могу забыть на несколько недель. Или дать ей состариться и намокнуть у меня в сумке, испачкать свежую папку и покончив со всей таящейся в ней правовой силой.

Да пошел ты и та хиппи, которую ты подцепил на дороге.

Но я не осуществляю задуманное.

Я забираю папку домой.

Бросаю ее на обеденный стол и смотрю на нее. Погруженная в свои мысли.

Я не могу преследовать его через Фейсбук. Я знаю, где он находится и чем занимается. Знаю, о чем загруженные им песни. Они все. Все. Не про меня.

Я понятия не имею, что с собой делать.

Потому открываю папку в поисках его почерка.

Его почерка, маленькой, крошечной частички его души, которой я пока могу… коснуться.

И вот она. Рядом с крестиком. Под моим именем. Под глупой фамилией по мужу, с которой теперь я вынуждена буду распрощаться. Вынуждена буду снова стать Свон… чего чертовски не хочу.

Но здесь нет его имени.

Признай, что ты солгала.

Что за хрень?

Откуда он знает?

Да и как мог узнать?

Сейчас? После стольких лет?

Я переворачиваю страницу, где он должен был поставить свою подпись под Декларацией независимости.

Признай, и я подпишу.

Сукин сын.

…

Следующий день – выходной. Я по-быстрому заканчиваю с делами, взмокнув под слишком ярким солнцем. Обычно, когда я иду на работу, оно начинает снижаться к горизонту. Я люблю солнце. Хоть и скучаю по Тахо, прохладному и покрытому зеленью, порой я нахожу наслаждение в полном отчуждении от того места.

Но не сегодня.

Сегодня продуктовый магазин кажется мне форпостом Тарантино, в котором надо мной насмехаются бобы в жестяных банках. Они, и морковь со срезанной зеленой верхушкой, и вялая кинза. Все кажется давнишним, вернувшимся из прошлого и негодным к употреблению.

Находясь здесь, он оскверняет мой город. Он нарушает мой распорядок, портит мне аппетит, отравляет мое желание провести ночь, запершись в своей угнетающей квартире с кремовым пирогом, бутылкой водки и приносящим счастье набором из контрабандных таблеток всех цветов радуги.

Какое же я херово ничтожество.

Откуда мне черпать решительность? Как согласить на что-то второсортное, когда он там? Когда я знаю, что он существует и делает это с невообразимо непринужденной мужской грацией? Как я могу обмениваться парочкой фраз с кем-нибудь в этом мире, когда все они лишь автоматы нижайшего качества? Или, возможно, все дело во мне.

Подпиши и увидишь, как я уйду.

Признай, что ты солгала. Признай, что ты солгала.

Ну и какого черта я добьюсь?

Очевидно, развода.

Ладно.

Я должна покончить со всем этим. Должна идти дальше.

Я включаю ноутбук и открываю электронную почту. Посылаю ему сообщение. Я ввожу только адрес, и Gmail просит меня подтвердить, что я хочу отослать сообщение без темы.

Я солгала. Теперь подписывай.

Единственно приятное в этой комнате с присоединенными к ней душем и кухонным уголком – наличие балкона. С него видна Лас-Вегас-Стрип. Ничего сверхъестественного – в этом городе Стрип видно практически отовсюду. Наверное, я и из могилы ее увижу.

Я беру бутылку и иду смотреть на вид. Коричневые холмы вдалеке скрыты в фиолетово-оранжевых сумерках. Обстановка вокруг меня гнетущая, перевешенная надвигающейся ночью. Кажущаяся бесконечной, как и оставшаяся часть моей жизни.

Как и оставшаяся часть моей жизни, в которой не будет места, где я смогу от него спрятаться. От его музыки и воспоминаний о нем. Не будет места, где я хотела бы оказаться. Но я должна найти свой путь.

Я делаю глоток прямо из горла. Содержимое обжигает горло и глаза. Пахнет как медицинский спирт, вкус – соответствующий. И мне нравится.