Уподобляясь животному миру
Шрифт:
К черту осторожность – закончу жизнь алкоголичкой.
Застряну в этой блядски сюрреалистичной, невыносимой жизни.
Застряну в своей золотисто-белой греческой тунике, так и кричащей «трахни меня». Застряну в казино, которое раньше любила.
Застряну, навечно наблюдая за тем, как прогибается ковер под моими ступнями. Застряну, избегая «Белладжио» с садовым потолком из надувного стекла и фонтанами, из которых бьются струи воды. Застряну в лучших днях своей жизни.
Или ночах.
Превращусь в окаменелость под неоновыми лучами, окунусь в бессмысленное существование
…
Как ни странно, но на следующий день я просматриваю сайты университетов. Синий на желтом, золотистый на темно-синем, аккредитованные. Дорогие. Примечательно, что я понятия не имею, чем хочу заниматься. Одна из прежних официанток, которая до сих пор иногда приходит к нам, стала дантистом-гигиенистом. Она делает хорошие деньги. Но я не представляю себя, целыми днями возящейся в ротовой полости людей.
Скорее, я предпочла бы торчать в казино.
Возможно, ветеринарный колледж.
Тогда мне придется усыплять животных. Сомневаюсь, что сумею пойти на это.
Я закрываю браузер. Как-нибудь после, когда будет больше сил, потрачу их на это занятие.
Я принимаю душ и трачу оставшееся время на волосы, заплетая несколько кос и собирая их в корону в греческом стиле, вытащив несколько густых прядей, чтобы они обрамляли лицо. Это единственная творческая вольность, которую я разрешаю себе в силу надоедливого варианта своей формы.
Люди частенько делают мне гнусные предложения. Обычно это не те подлые бабники, от коих вы ожидали бы услышать подобное. Нет, обычно это какой-нибудь парень, какой-нибудь бедный мошенник, который не может вычислить шлюшку в группе туристов. Обычно он несмело спрашивает меня, не хочу ли я слегка подзаработать. Обычно он выглядит чрезвычайно смущенным.
Не сегодня.
Этот парень не выглядит одиноким и притом он не выглядит смущенным. И он не спрашивает.
Он ссылается на известное мне имя.
Он спрашивает, не являюсь ли я женой Каллена. Потом приходит к выводу, что меня, должно быть, надо подтолкнуть. Он кладет на мой поднос конверт. В том лежит наличка, карточка от номера и салфетка, на которой обозначен номер комнаты. Я возвращаю конверт ему, и он поднимает руки.
Ну а я приподнимаю брови.
Он улыбается:
– Он просто хочет с вами поговорить.
– Для чего же тогда наличка?
– Извините, этого он мне не сообщил.
Я засовываю конверт к себе в шкафчик и пытаюсь о нем забыть.
Но безуспешно.
…
На часах почти три утра, когда я вставляю в слот карту, сдвигаю ее и открываю дверь. Кровь бьет по ушам, когда я окликаю:
– Эй?
Собственный голос кажется мне запуганным, но в реальности, по-моему, в нем звучит дерзость. Во всяком случае, я надеюсь.
Из номера открывается вид на Стрип, и я ступаю по пустой комнате к окнам и вижу, как на тридцать ярусов ниже распыляются фонтаны «Белладжио». Невероятно, как легко можно потерять времени счет под их гипнозом. По одной из этих причин я пытаюсь забыть о «Белладжио». И потому, что здесь я оставалась с Эдвардом, когда мы поженились. Под этим скрывается миллион историей, но теперь я выше.
Наконец
я поворачиваюсь спиной к окну и бегу к двери, вытирая ладони о джинсы. Все в этой пустой комнате действует на меня совсем хреново.Мне кажется, я должна оставить записку. Доказательство своего присутствия здесь – на всякий случай. Я наклоняюсь над пригласительным блокнотом, сжимая ручку, когда открывается дверь и входит мой муж. Он замирает возле двери, ведущей в ванную, засовывая ключ обратно в карман.
– Ага. Выходит, ты шлюха.
Я бросаю ручку на стол и выпрямляюсь.
Найти правильный ответ невозможно. Не уверена, что пришла сюда только потому, что ожидала здесь его найти. Не уверена, почему почувствовала себя обязанной, увидев пару тысяч в конверте. Увидев свое имя Белль - не Белла, как все меня называют. И знакомый мне почерк.
Потому что он знает обо всем. Он нарочно так поступил.
– Судя по всему, нет. Нет, если считаешь, что я солгала.
Меня бьет нервная дрожь. Проклятье.
Как жаль, что я выпустила ручку. Как жаль, что мне нечего держать, нечего зажать в своей шаткой руке. Его глаза осматривают меня. Этот взгляд, окантованный жарким пеплом его ресниц, прожигает во мне дыру.
– Я так не считаю. Я знаю.
– Откуда? – нападаю в ответ я.
Он качает головой. В уголках его губ таится улыбка. Отнюдь не добрая. Она напоминает мне о той миниатюрной ласке, которая раньше украшала его рот, которая отбрасывала свет на его немного раскосые глаза. На один-единственный миг это выражение появилось бы у него на лице, после чего он взял бы в свою руку мою. Он потянулся бы ко мне, обхватил бы меня, прижав к своей груди, к своему аромату.
Раньше он был моим безопасным уголком.
Вспоминаю о его объятиях, о его запахе, о потерянном его утешении и вдыхаю через нос, почти отчаянно. Сжав пальцами переносицу, вижу, как раздуваются мои ноздри, но все, что чувствую - это запах пива на моих руках и сигаретная вонь от волос.
Он сокращает расстояние между нами, выражение его лица побуждает меня отдалиться. Мои каблуки шаркают по плинтусу, а лопатки вжимаются в стену. Он останавливается прямо передо мной, а я боюсь отвести взгляд от расстегнутых пуговиц у его воротника. Не знаю, что виднеется в моих глазах, но что бы это ни было, только не стальная уверенность, которая мне так нужна.
– Теперь ты чувствуешь мой запах, Белль?
Мои глаза круглые, невозмутимые и широко распахнуты. Подняв глаза вверх, вижу каждую пору на его лице, щетину на подбородке и над верхней губой, серо-зеленую мозаику радужки. Видны его зубы, его клыки, когда с его губ слетает слово «дыши».
Приказ – и я его выполняю.
Тот свитер в прозрачном пакете, хранящий слабый его аромат, становится жалким по сравнению с обрушившейся реальностью.
Острый аромат пряностей. Его пота, его мыла. Насыщенный. Съедобный. Я сжимаю зубы, желая попробовать его, желая наполниться каждой малюсенькой его частицей, которая когда-то меня касалась. В аромате хранятся его молекулы, и я могу вобрать их в себя, если буду дышать глубоко. Я могу изменить свою биохимию, лишь делая вдохи.