Уподобляясь животному миру

Я стискиваю зубы, изо всех сил стараясь не замечать его тихих восхищенных возгласов, пока он пощипывает и сжимает кончики моих грудей. Его макушка появляется в поле моего зрения, и я понимаю, что он планирует посасывать их. Отворачиваюсь, огораживаясь от реальности, не смотря.

Я не плачу. Не стану.

Я прижимаюсь лицом к покрывалу, надеясь, что этого окажется достаточно, чтобы промокнуть слезинку, застывшую в уголке глаза, прежде чем она соскользнет вниз, после чего затеряется в волосах.

Я стараюсь не думать о конверте с деньгами, что лежит на полке. Не из-за них я согласилась на все это. Совсем не из-за них. Это для меня точно вызов.

Вбираю в легкие воздух.

Я ощущаю собственный гнев. Я ощущаю детскую раздраженность. Часть меня, что всегда права и уверена в своей правоте, кипит от несправедливости. Ярость клокочет прямо под поверхностью. Я думаю о случайном, но все же заинтересованном взгляде Мисс Дреды, стоящей рядом с моим мужем – моим – вот кто из нас двоих фактически нарушил супружескую верность. В конце концов, он еще не подписал необходимые бумаги.

Он может злиться на меня, но, несмотря на всю детскость моего поступка, всё, что я сделала, я сделала для него.

И я ненавижу, тоже.

Отстраняю Джеймса, освобождая грудь от влажных причмокивающих посасываний его рта. Он откидывается таким образом, что оказывается сидящим на ногах, с покрасневшей шеей и криво повисшим галстуком. Мои попытки взять верх над ним глупы, стрела берет свое начало из лука. Наши рты сливаются, сталкиваясь зубами, тем временем как я тяну его за галстук, пытаясь его стащить. Его руки, теплые, обжигающие, сдавливают грудь, и он опускает голову, чтобы коснуться вздымающихся холмиков губами.

Наблюдаю за ним, стягивая резинку с его «конского хвостика», а затем, позволяя упасть ей на пол, нахожу взглядом Эдварда. Через плечо Джеймса смотрю на сидящего в тени Эдварда, раздраженно глядящего на меня. Я взглядом, точно ножом, наношу ему удар прямо в лицо, тем временем позволяя пальцам скользить по жестким светлым волосам Джеймса.

Я просто хочу, чтобы Эдварду стало не наплевать. Пусть только на какое-то мгновение. Хочу, чтобы он вспомнил, кто я и что когда-то значила для него. Всего лишь на секунду.

Я обвиваю шею Джеймса руками, не отрывая его от его действа, и слегка откидываю голову, открывая тем самым шею и при этом удерживая взгляд Эдварда.

– Пошло все лесом.
– Только я изрекаю это, как мои губы сминают с животной страстью.

К моему удивлению, он поднимается.

Звук удара стекла о мраморную столешницу невероятно громок. И весьма решителен.

– С меня хватит.

Джеймс застывает напротив меня. Я не отпускаю его. Внезапно нервничая больше, чем в любой другой момент до этого; вся моя ярость испаряется, точно дыхание в пустыне.

Стараюсь успокоить хаотичный марш своего сердца, тяжело дыша и дрожа от рваных вдохов и выдохов.

– Джеймс, - его голос тих, но таит в себе угрозу. – Я ошибся. Отпусти мою жену.

– Нет, нет.
– Я удерживаю Джеймса всем телом, пытаясь не позволить ему отпустить меня. Но ему это удается. Встает на ноги, лицом к Эдварду, робот готов к его следующим указаниям.

От этого я отчетливо ощущаю себя девкой разового применения и дрожащими пальцами натягиваю чашечки бюстгальтера.

– Уходи.
– Эдвард кивает головой в сторону двери. Джеймс подбирает галстук на кровати и направляется к выходу, зажимая для меня даже мимолетный прощальный взгляд.

А с чего ему одаривать меня таковым?

Степень, с коей я ненавидела себя три минуты назад, возросла в геометрической прогрессии. На порядок больше.

– Какого черта?

Эдвард рукой обхватывает свою шею, едва заметно туда-сюда покачивая головой. Говорю не в пустоту комнаты, застывшую пред ним.

И тогда он наталкивается взглядом на меня.

Он смотрит с отвращением.

И со злостью.

Лицо нахмурено, глаза пылают. Он подходит ко мне, медленно, и я отползаю, пятясь от него.

Останавливается, направляя свой кинжал-взгляд в сторону груди, кромсая в клочья все, что могло выжить от нашей прежней близости.

Внезапно он подходит ко мне, грубо сжимая руку жесткими пальцами, – впервые за два года он касается меня – накрывая мое украшение другой рукой. В кулаке его сжаты наши кольца, он дергает, и цепочка беззвучно рассыпается. Он отшвыривает ее, и она падает на пол с металлическим лязгом, проскальзывая и замирая у стены.

– Я, нахер… блядь, как я ненавижу тебя. – Он трясет меня. – Вот единственное, о чем я думал, что чувствовал. Кроме раздирающего отчаяния и боли. Меня от тебя выворачивает. Как. Мать твою. Ты могла?

Я вырываю руку, но он вновь стискивает ее.

– Знаешь, что я пережил, Белль? Нет никаких гребаных… никаких гребаных путей для меня вернуть время вспять. Понимаешь? Два долбаных года. Я думал, что ты трахнулась с тем парнем. Ты позволила мне так думать… и знаешь… Только одно может быть хуже этого. Это, мать твою, узнать, что ты этого не делала!

Вена его раздраженно раздувается, прорезая лоб.

– Ты этого не делала. Ты этого не делала… Но я-то… моя Белль. Я думал, может… у тебя должно было быть… что-то. За два гребаных года. Что-то! Кто-то. И я думал. Думал, что смогу… вынудить тебя… и я не могу, нахер, сделать это.

– Что? О чем ты, Эдвард?

Он же, кажется, не слышит меня. Продолжает, не отвечая мне, все еще борясь с моими попытками вырвать руку.

– Ты чертовски лживая сука… Ты знаешь, какого это, понимать, что ты потерял все – зря? А?

Я киваю, и это выводит его.

– Нет, черт возьми, ты не понимаешь. Белль… ты никогда не испытывала этого. Ни разу. Осознание, что есть любовь… Ты думаешь, что любовь – это счастье. Ты не знаешь.

Он акцентирует внимание на этом, отпуская меня с небольшим толчком.

– Ты – не знаешь, - цежу я ему в ответ.

Комната становится одним расплывчатым пятном, детали сжимаются в эмоциях, отраженных на его лице. Ярость затуманивает взор, становясь под вытянутыми бровями убийственной. Волосы в диком беспорядке ниспадают на лицо.