Успехи Мыслящих

– А у вас жена, дети. Вы подумываете о супружеской измене? И при этом меня решили использовать в качестве подопытного кролика? Я для вас только материал, средство?

Старик оторопел. Вытаращил глаза, не понимая стороны, куда неожиданно свернула беседа. Его отчитывают? Его подозревают в бесчеловечном умысле? Ставят на одну доску с бездушными экспериментаторами?

Заметив в кустах, среди пучков беспорядочно громоздящейся вокруг растительности, фигурку бурно шествующей девицы, вдова как-то странно пискнула:

– Откуда ты, прелестное дитя?

Тимофей Константинович встрепенулся, ошалело, топорща седину, завертел головой.

– Вы тут пробавляетесь, а между тем ваш отпрыск... Кстати!
– шагнув внезапно в беседку, горячо воскликнула Изабеллочка.
– Что это он все Игорек да Игорек? Он - маленький мальчик, ходит в коротких штанишках, порскает? Нет, он взрослый человек, он не порскает, и ему давно пора называться Игорем Тимофеевичем.

– Но тогда и вам нечего оставаться Изабеллочкой, вы тоже не порскаете, - мрачно возразил Тимофей Константинович.

– Так чем вы здесь занимаетесь?
– выкрикнула словно бы ослепленная и измученная некой страстью девушка.
– Если чем-то предосудительным...

– А что это такое... про порсканье?
– заговорила вдова, приподняв плечи и слегка откинув назад голову.
– К чему это?

– Вы поняли, Тимофей Константинович? Если что замечу, расскажу вашей жене.

Людочка уже расслабилась, обмякла.

– Да мы роман задумали создать, - душевно заулыбалась она, - у нас первоначальный этап и, если можно так выразиться, заготовительные работы. Мы задумываем что-то принципиально новое... Пусть еще не сам роман, пусть еще лишь концепция, но ход дан, и дело идет на лад...

– А исключительное право задумывать у вас имеется?
– перебила Изабеллочка, и ее хорошенькое личико избороздила презрительная усмешка.
– Или вы его присвоили? Узурпировали?

– Мы - локомотив...
– пробормотала вдова.

– Все это чушь!

Старик побагровел:

– Не твое дело, дуреха!

– Тоже мне, ха-ха, щелкоперы выискались!
– корчила и дальше скверные гримаски Изабеллочка, не обидевшаяся, однако, на оскорбление - учла мощный возраст обидчика.

– А если сразу взять и рассмотреть с другой стороны, - как бы одернул себя Тимофей Константинович, - то я ведь, надо сказать, согласия на роман не давал. Я всего лишь тактично поддерживаю непринужденную беседу. У нас тут вообще просто-напросто интеллигентный способ существования, разумный и достойный, и в случае, когда некоторые желают врываться с криками и упреками...

– Старый вы человек!
– Девушка осуждающе покачала головой.

– Мы, так или иначе, определяемся с романом, а не всуе... Не болтаем попусту. Мы не бездельничаем, а отделываем будущую канву...
– бормотала Людочка, бормотала настойчиво, но вместе с душевностью, которую ей так хотелось открыть навстречу обитателям дачи, она выдохнула и червячка сомнения, и он, бойко шныряя между словами, уже делал свое дело.

– А тем временем ваш сын поддается церковному дурману, собирается ходить по монастырям и крестить лоб, - заявила Изабеллочка, сурово глядя Тимофею Константиновичу в глаза.
– Мыслимое ли дело, чтоб я вышла за бродягу?

Говоря о сплотившей их работе, о продвижении, путем наметок и неких озарений, к роману, вдова-секретарша чувствовала, что в недавнем прошлом так оно действительно и было - да, они с Тимофеем Константиновичем с некоторых пор горели, бились, прилагали большие творческие усилия, стало быть, преследовали вполне определенную цель. А теперь? Неожиданное появление Изабеллочки пошатнуло казавшуюся непоколебимой уверенность в себе, в своих силах и способностях, и, не исключено, загасило волю к сочинительству. Почему так, женщина не понимала. Все так хорошо складывалось, и вдруг... Однако и занявшее весьма заметное место присутствие Изабеллочки тоже сказывалось как-то неплохо.

Она видела, что не спасения - никто ведь не угрожал - ей следует искать, а быстрого и плотного приобщения к какой-то ярко зарождающейся надежде. Один светильник угас, что ж, завиднелся следующий. Но и с романом рано прощаться. Она думала о том, что теперь можно биться за сохранение намеченного и утвержденного, а будущее вовсе не сорвалось и не пропало. Внезапно запнулись, но чтоб камень преткновения... Это было бы слишком! Всегда можно найти зацепку - где запнулись, там и зацепятся. А если думать только о неизбежных ошибках, о грядущей катастрофе... Вдова оптимистически встряхнулась. Роману найдется местечко и в новых условиях постройки будущего, и когда говоришь, рассуждаешь и споришь о проблеме романа, следует жить так, как если бы ничто не мешало сию же минуту, не сходя с места, эту проблему решить.

– А ведь тут... в связи с вероятными монастырскими скитаниями... намечается, можно сказать, интересный сюжет, - покрепчала голосом Людочка.
– Этак и роман пойдет, сдвинется с мертвой точки! Кстати, - крикнула она, - мой покойный муж говаривал: было бы странно, когда б я, живя в обычном русском городе, замышлял писать о читателях, обитающих, скажем, на Сейшельских островах или разве что в разгоряченном воображении творцов мировой литературной моды. Предполагаю писать, естественно, для нашего родного отечественного читателя, а след оставить не где-нибудь, а в нашей родной литературе, но пусть при этом никого не удивляет и тем более не коробит, что я столь много говорю и толкую, а за перо никак не возьмусь. Так и помер бедный, не успев...

Изабеллочка сказала с чувством:

– В свое время я сильно... правильнее сказать, посильно... увлекалась прозой, предполагала, что в ней-то и совершается нечто на редкость важное, глубокое... а что осталось в памяти от этого увлечения?

– Вы писали, что ли? Или только читали?
– осведомилась Людочка и округлила глаза, желая поярче обрисовать и выставить на обозрение свою пылкую любознательность.

– Только читала. С пятого на десятое. Глаза мои бегло пробегали... И чуть увлечешься - тотчас начинает чесаться в разных местах, ерзаешь тогда, как на иголках. Мрачное воспоминание! Запомнила лишь что-то про картонных диктаторов, жестяных конквистадоров...

– О, это из творений нашего общего друга Тимофея Константиновича?

– А коллекция ночных горшков у Маркеса забыта?
– воскликнул Тимофей Константинович, разгорячившись.
– Не верю!.. И получается, если вас, пустозвонные вы бабенки, послушать, "Дон Кихот", написанный... вы помните - кем?.. человеком, которому в сражении оторвало руку, который много лет провел в пиратском плену и в своем отечестве тоже хлебнул горя... книга эта, получается, запомнилась куда как хорошо, да? Так в чем моя мысль? А знаменитый роман нобелевского лауреата, спрашиваю я, запечатлелся в памяти одними лишь ночными горшками? Это ведь не потому так, скажете вы, что "Дон Кихот" читан в юности, когда впечатления острее и свежее и, как следствие, дольше удерживаются в сознании. Но если бы только это было причиной! Я знаю, у вас одно на уме: физиологически набивать живот - и физиологически же опорожнять живот, безумно набивать и словно в беспамятстве опорожнять. И какой метафизики, при таком вашем обыкновении, потребует от меня даже самый взыскательный и настырный мыслитель, даже немыслимый какой-нибудь буквоед, если вы набиваете, а потом несетесь сломя голову в отхожее место, называя это делом оправки?..

– Для этого не то что одно на уме, а и вовсе никакого ума не требуется, - раздосадовано возразила вдова.

– Женщины - пустяк, - заключил Тимофей Константинович.

Изабеллочка сказала, туманно вглядываясь в череду воспоминаний, всколыхнувших внезапно ее душу:

– Да, я с младых ногтей знакомилась с книжками, а иной раз и почитывала, но это не прошло для меня даром, и намучилась я с ними, в психологическом разрезе, больше, чем получила наслаждений. Горько было, все равно как пилюли горькие, и нахлебалась я всякой горечи под завязку, чего не пожелаю и злейшему врагу. Положим, родилась веселой, прыткой девчушкой, и сейчас не могу пожаловаться - жизнерадостна, но когда была маленькой, а мой высокий, мохнатый и вечно небритый отец усаживался с книгой в руках в кресло, я роняла кукол и буквально цепенела, и ужас схватывал меня ледяными пальцами. Мои коленки дрожали, я оказывалась на грани, чтоб опростаться, ну, вы понимаете, рисковала обмочиться. Это как выкидыш у взрослых женщин. Сидром какой-то с испугу... Да и случалось...