Утопленник
Шрифт:
Жуткий скулёж полился с новой силой и неожиданно стих, будто кем-то нещадно оборвался.
— Прибили бедненького пёсика. — Полюбовавшись в зеркале, Максим послала себе воздушный поцелуй и собралась подняться к себе в комнату. Столько ярких впечатлений нужно передать в дневник, столько важных мыслей и идей нужно занести, чтобы впоследствии воплотить. Возможно, сегодня случился переломный момент в её жизни. Они освободили мир от небольшого куска грязи. Хоть чуть-чуть свет просветлел, хоть немного мрак расступился. В тень современного чумного мира влилась капелька чистоты.
Кто-то где-то глубоко безгласно рассмеялся. Уши Максим не могли слышать этого смеха. Никто пока не мог слышать.
— Джипси, джипси, где твоё пепси? — Покривлялась Макс и замерла перед зеркалом, расширила глаза, вспыхнувшие синевой от яркого
— Что это было? — спросила Максим у отражения в зеркале. — Макс, что это было? А если бы Потап увидел? — В её сознании будто что-то щёлкнуло, переключилось, она с ужасом начала понимать, что, наверное, даже этого хотела. Ужас от мыслей быстро сменился на бунт, укор, переродился в лёгкое осуждение и перешёл в приятное непонимание своих низменных чувств. А через двадцать секунд — это были не низменные, а сладостные мгновенья. — А как же мама? — прошептала она. — Ведь это её муж. — Максим увидела в зеркале торс Потапа, склонившегося на ней. Нагая она лежала на кровати их спальни, раскинув волосы на подушке, высоко задрав ноги и сомкнув ступни на его спине, что привело её в невероятное возбуждение.
Она глубоко вдохнула и выдохнула, приводя себя в нормальное чувство, которое ей чаще всего свойственно — холодное, рассудительное. Если только не впадала в гнев. Но такое происходило редко.
— Глупости, — оправдала себя Максим. — Несуразные фантазии девушки. — Она вспомнила, что ей, как месяц исполнилось восемнадцать. — Молодой женщины. Ведь никто никогда не узнает, правда же, Макс? — Её глаза повеселели, на сердце отлегло, оккупационного стыда и след простыл. Она ткнула пальцем в зеркало, этим жестом говоря отражению, утверждая: «Ты — глупышка». Только сейчас Максим увидела записку на резном столике, где каллиграфическим почерком мама сообщала, что её бабушка умерла.
— Ну и что?.. — Максим равнодушно пожала плечами. — Я её всё равно узнала поздно и не любила. Слишком большой разрыв поколений… Жалко, конечно. Но сердце не кольнуло. — Она зевнула. — Ладно зеркало, наговорилась с тобой… И не только. Тсс. — Она прижала палец к губам, почувствовала, как краска лёгкого стыда вновь заливает лицо. — Знаем только мы с тобой. Конечно, где знают двое, там знает весь космос. Если что… разобью, так и знай.
Максим поднялась на второй этаж, её беспечный взгляд наткнулся на атланта. Она в замешательстве застыла, осматривая рельеф мышц, атлетическое сложение крепкого титана. Никогда прежде она не рассматривала и не оценивала эту скульптуру как мужчину — всего лишь мифический герой. Но и сейчас она не восторгалась образом его силы, а лишь пошлые, неординарные мысли понеслись в её голове. Ей захотелось подглядеть, рассмотреть, что там у него под бедренной повязкой. Взять кувалду, разбить бетонную — или из чего она? — накидку и посмотреть, дьявол его побери!
Беззвучный смех навис над домом. Но Максим, кажется… — показалось или не показалось? — но слышалось.
Тебе восемнадцать, а ты ещё девственница, Макс! В наше время такое нереально — лет так шесть, как… Ты безгранично молода, но безграмотно старомодна. С твоим положением в свете, с деньгами твоих родителей — Максим, ты упустила жизнь! Ты опаздываешь на целую вечность! Нагоняй, девочка, догоняй упущенное. Бери от жизни всё и упивайся. Опустись на колени перед ним и пусть он войдёт в твоё лоно. Тебе от природы дано впускать. Пусть сладострастие окутает тебя. Умри в томлении, погибни молодой. Разве ты желаешь дотянуть, когда глубокие морщины избороздят твоё тело, широкие сухие вены опутают дряблые члены, а твои чресла покроет ржавчина? Твои дети забудут тебя и оставят помирать в затхлости старого дома полного
одиночества. Ты ль не насладишься распутством молодости? Юность твоя ушла. Ты погубила её, словно спрятанный от солнца цветок, запертый в темнице. Так не упусти сейчас. Примкни к легиону, впусти в душу Чёрную Матерь. Цепеней, торжествуй, насладись.Голова кружилась, Максим не понимала, что происходит. Сотни силуэтов кружили вокруг. Женщины и мужчины — прозрачные, будто призраки, сошедшие с картин средневековья, ласкали её языками, безграничная любовь к их нагим телам поселялась в сердце.
— Но я не хочу быть швалью! — гневно закричала Макс. — Отстань! Кто ты?!
Она сидела на полу с широко расставленными ногами, куртка и юбка валялись поодаль за спиной, в кулаке зажаты собственные трусики. Жар присутствовал в голове и теле.
— Что произошло? — прошептала Максим. Только что она взошла по ступеням на второй этаж, взглянула на титана и… уже сидит голая перед комнатой родителей. Тут же она в миллионный раз мысленно одёрнула себя, пояснила, что Потап ей не отец. Она осмотрела себя неспешным изучающим взглядом и, опомнившись, мысленно панически закричав что есть силы: ведь сидит совершенно голая! — вскочила и влетела к себе в комнату. Макс прислонилась спиной к двери, истерично рассмеялась.
— Что это было? Как?.. Когда успела себя раздеть? — спрашивала она себя. Когда забежала в комнату, взгляд мгновенно уловил, что в комнате что-то не так: кто-то заходил. Она посмотрела на стол и сразу поняла — нет фигурки Геббельса.
— О, мой Геблер, — простонала Макс и хохотнула.
Неизвестно, по какому наитию она перевела глаза на приоткрытое окно и сразу определила, что бюстик выбросили на улицу. И даже догадалась — кто. Она поразмышляла: «Сходить сейчас поискать или оставить на завтра?» За окном заморосил дождь. Завтра обязательно пожалуется матери на профессора. А что, если сказать, что он её домогался? Пусть до скончания веков с кинжалом в зубах перед ней на коленках вытанцовывает, прощение вымаливает. Максим швырнула трусики в открытую дверь ванной комнаты.
— Вот старый педофил, наверняка копался в моём дневнике. Зато, теперь он знает, кем является. — Макс выглянула за дверь, удостоверилась, не сошёл ли атлант с «пьедестала» и не хочет ли её отыметь. Она рассмеялась, не прекращала задаваться вопросом: «Как оказалась голой перед громадной, белой как смерть, статуэткой?»
— Держи потолок лучше, пошлая свинья.
Ей было весело. И захотелось есть. Но спускаться к холодильнику — лень.
Максим расстелила постель, сходила в душ. Заносить новые мысли в дневник она не стала. Из платяного шкафа достала бас-гитару, побила большим пальцем по толстенным струнам, без усилителя и колонок было не «найс». Ещё пару лет назад они мечтали с Решкой-Рамси создать свою рок-группу, назвать, что-то типа «Вэмпайр Айс» или «Вэмпайр Вижен» и разъезжать по миру, гастролировать. Макс грустно улыбнулась, слёзы в глазах тужились, собирались рожать. Не хватало впасть в меланхолию. Милые мечты: приходят вихрем и исчезают ураганом. А когда-то любимыми её игрушками были юла и матрёшка. Кажется, вот-вот, совсем недавно, а так бесконечно давно. А сегодня… А уже сегодня они убили.
Совершённое злодеяние всецело завладело мыслями Максим. Она начала вспоминать, просматривая себя со стороны, смаковала свои действия. Иногда она ужасалась и сразу упивалась содеянным, её собственная безжалостность умиляла разум. Та запретная грань «не убий», порог нечеловеческой жестокости, переступлены, а само преступление — ужасающие кровавые подробности вдохновляли на новые подвиги. Максим вновь и вновь возвращала образ бродяги и беспощадно вонзала в его тело — нож.
Возле стеллажей справа от фортепьяно скрипнул паркет, бронзовая статуэтка на полке, изображавшая «фак», сдвинулась. Макс не услышала, а если и услышала, то решила, что снова показалось. Обманула себя. Она лежала в постели. Течение мыслей остановилось. Почувствовав между ног невероятный прилив возбуждения, она томно вздохнула, запустила пальцы во влажную плоть лона. В голове помчались притягательные образы разгульных мужчин. Максим приоткрыла губы, затряслась и тихо пискнула от сладкого изнеможения. И если ещё недавно она думала о каком-то величии, о предназначении жизни в индивидуальной миссии для всего человечества, избранности, то сейчас её полностью и бесповоротно захватили мысли о сексе.