Утопленник

— Вчера было всё нормально. — Потап зажал пальцами нос. Из зелёной густоты сочных примятых стеблей выглядывала лапа и кончик морды дохлого пса. Потап подошёл ближе, присвистнул: «Это не просто пёс… Это какой-то телёнок». Он повнимательнее рассмотрел: «Какая-то смесь алабая с гампром, но только намного крупнее». Пёс источал то зловоние, которое задушило всю округу. «Откуда это взялось?» Потап искривил в неприязни лицо, осторожно обошёл мёртвую псину. Тёмно-коричневая морда рассечена глубоким старым шрамом, видно, ещё при жизни кем-то или чем-то была жестоко обижена или наказана. На боках в некоторых местах отсутствовала шерсть, будто кем-то срезана, оголённые рёбра кишели белыми червями. Открытый левый глаз покрылся сухой светло-серой плёнкой, второй глаз отсутствовал, как раз сквозь него проходил уродливый шрам. Повсюду хаотично носились мухи, особо назойливые липли к лицу, лезли в нос, норовили подлезть под сжатые губы. Потап не успевал отмахиваться. От трупа животного поднимались почти невидимые испарения, горячее марево колыхалось под жарким солнцем. Потап не знал, как подступиться: нужно срочно вынести это чудовище, и главное, чтобы детей отстранить от созерцания. Он ещё раз обошёл труп изувеченного пса, что-то прокатилось под тонкой подошвой мокасины. Не заострив внимания, Потап пнул в сторону твёрдый предмет. Боковое зрение уловило, как чёрный продолговатый комочек отлетел к кромке цветника и снова откатился на дорожку. Потап подошёл к морде пса и толкнул ногой.

— Как эту падаль сюда занесло? — Он осмотрел двор: с левого угла дома голубая вода в бассейне переливалась под ясным небом; чёрный джип «Инфинити», который он сам называл «бегемот», уткнул морду в ворота гаража, сквозь тонированные стёкла грел салон в золотых лучах солнца; стройные пирамиды кипарисов бросали тени на ровное поле сочной травы. «Ничто не предвещало ураган». Зелень млела в летнем мире.

«Надо принести лопату, плёнку, скинуть туда мертвечину и увести поскорее, закопать где-нибудь на кладбище». Потап решился зайти на клумбу ближе к трупу и посмотреть, решить, как лучше всё убрать. В мыслях он задался вопросом: «Кто бы мог подкинуть дохлятину? Вряд ли дети, тем более такую тушу на руках не притащить?» Но ничего не пришло на ум, и вроде врагов у него нет, чтобы таким образом выказать ему предупреждение. Или угрозу. Потап поостерёгся руками двигать тушу. Щурясь от слепящего солнца, носком ноги он поддел под ребро мёртвого пса — не сдвинулся ни на сантиметр. Рой мух взметнулся в воздух, куски бардовой грязной шерсти прилипли к коже мокасины. В нос ударил немыслимый смрад, желудок свело, и Потап выхлестнул из горла поток желчи вперемежку с кофе и съеденным пирожным на зелёные листы цветов.

— Вот погань! — воскликнул Потап, вытер ладонью губы, набрал по мобильнику номер Анжелы, собирался сказать, чтобы пока не выпускала девочек гулять, а сама пусть подойдёт, захватив из гаража полиэтиленовую плёнку. И сразу отключил, подумав, что и самой Анжеле не стоит видеть столь отвратительное зрелище. Он постоял и ещё раз поразмышлял: кто устроил ему такую пакость? Так ни на кого не смев подумать, он решил, что это злой рок случая, пнул со злостью дохлое тело. Пёс издал скулёж. Потап почувствовал, как все волосы на теле встали дыбом, волны холодного пота покрыли с головы до пят. Нога провалилась в гнилые рёбра, густая шевелящаяся масса опарышей утопила ступню с мокасином. Из пасти волкодава вытекла серо-бурая масса, ассоциативно напомнив о пятнах от гниющих ран на бинтах и простынях в военном госпитале. Яростно ругаясь, Потап попытался выдернуть ногу: сломанные рёбра пса не выпускали, острые концы тыкались в лодыжку, ранили до крови.

— Не хватало заразу прихватить, — почти рыча произнёс Потап. Он старался ногой раздёргать брешь пошире в боку мертвечины. Новая волна тошноты подступила к горлу, готовая вот-вот выплеснуться наружу. Да зачем он пнул это проклятое тело пса? Потап отчаянно взглянул на дом. Мухи роились над головой, старались влезть в любую щель, и больше всего выводило, когда бились в открытые глаза. От тошноты в сознании потемнело, казалось, от невыносимого смрада он сейчас упадёт без сознания. И как может одна мёртвая тварь источать столько неимоверного зловония, отравлять воздух на сотни метров, если не сказать — на километры? Воткнув кулак псу в рёбра, ближе к острым краям, Потап надавил. Под неприятный хруст, проломив дыру шире, рука окунулась в кишащую белую массу почти по локоть. Потап вытащил ногу и руку из капкана, созданного злобным волкодавом. Между пальцев ладони извивались белые мелкие черви: он дёргано с отвращением поскидывал их другой ладонью. Торчащую пятку мокасины в пробоине из гнилых рёбер и кишащих опарышей Потап не посмел выдернуть. Прихрамывая на голую ногу, он направился к гаражу. Когда поравнялся с густым кустом высокого мирта, не дойдя метров десять до ворот стального цвета, Потапа охватила неудержимая рвота. Было настолько плохо, что хотелось упасть в прохладную траву под тень куста и отключиться. Встав на четвереньки, он некоторое время ждал, когда полностью утихнут позывы тошноты, желудок перестанет выворачивать наружу так, будто грозные великаны выжимали его как половую тряпку. Липкая слюна с губы протянулась к асфальтированной дорожке, переходящей в брусчатку. Потап постарался скинуть нить со рта, не применяя руки. Он мотнул головой в сторону: возле ступеней входа под нависающей цветочной урной увидел мотоцикл.

«Так вот, наверное, откуда ноги растут. Нужно расспросить Максим, возможно, знает, какая мерзостная химера приволокла к нам в сад чудище поганое». Непонятно для себя самого, Потап радостно хохотнул. «Лишило бедного парня пары летней обуви. Теперь нужно, где-то денег наскрести. А, ещё счастливый мобильник нырнул во внутренности псу. Сколько удачных сделок с него совершил. Пол-Европы обеспечил…» Хрустнула сухая ветка розы. Потап дёрнул голову на звук. Перед ним стоял мёртвый волкодав, заглядывал в его лицо единственным глазом с разворочанной морды, из раздробленной пасти стекала всё та же серо-бурая густая жидкость, белые кости изломанных рёбер торчали с обоих боков.

Мир уходил из-под ног Потапа, божий свет заиграл тёмно-серыми полосами помех. Он не понял откуда, где-то над верхушками кипарисов, возник и надвинулся детский плач. Волкодав мгновенно отреагировал: повернувшись, задрал морду, в боку зияла сквозная дыра, словно насквозь пробитая снарядом. Буквально на глазах пёс растворился в воздухе.

Гробовая тишина поселилась в мыслях, разуме, сердце, душе Потапа. Он сел на тёплый асфальт и подогнул колени, долго, часто моргал, рассматривая и наблюдая за происходящими движениями вокруг: будто со стороны, будто полностью выпал из физической реальности, и его здесь не было — никогда. А движения были такими — совершенно ничто не двигалось, всё намертво замерло. Потап передвинулся в прошлое. Он видел пулю, пробившую череп друга, от которой сам увернулся, когда они попали в окружение. Он видел кости, разлетавшиеся от пули, и успел рассмотреть каждый осколок, перед тем как они грохнулись кровавыми кусками на скалы. Он переместился на несколько километров по дороге и видел каждую гранату, выпущенную из гранатомётов и пробивающую несчастный бронетранспортёр. Он видел кровь, выбивающуюся фонтанчиками из дыр, пробитых пулемётом «ДШК» — видел каждую каплю и даже посчитал. Он видел отрезанную голову, катящуюся с горы, и пока она достигла подножия, тело медленно падало, фонтанируя кровью из шеи. Он видел глаза, наблюдавшие с горы, и шепчущие губы в клятве — отомстить. Он отчётливо услышал слова той клятвы и видел слёзы, скатившиеся из-под медленно моргнувших ресниц. Он даже различил цвет глаз. Он поднял лицо к беспощадному солнцу и долго неумолимо смотрел на, выжигающий глаза, свет. И вот теперь, возвращаясь, но ещё не вернувшись в реальность, он услышал назидательный шёпот: «Вот этот — отшельник».

Что-то безмерно знакомое было в том молодом лице. Но с ним были ещё солдаты. Что значит — вот этот? Кто отшельник? И кто такой — отшельник? Зачем нужно знать? Кто шептал клятву? И что, вообще, сейчас произошло?!

Тихими, осторожными шагами Потап подошёл к цветнику, где совсем недавно валялся дохлый пёс: волкодав лежал на том же месте, никаких следов или намёков, что тело сдвигалось, не было. Снова продолговатый комочек попал под голую ступню. Потап выругался, пнул и наморщил переносицу от боли: отбил пальцы об выступающий уголок плитки. Он поспешил отойти подальше, или вновь захлестнёт приступ тошноты: и так уже весь желудок выворочен наизнанку.

«Не было никакого пса, не подходил он ко мне. Верно, отравился трупными газами и поймал галлюцинацию, ничего себе, вынести такой смрад, попав в такую ловушку. Теперь век не смогу смотреть на цветы. И на собак». Потап остановился, будто перед ним неожиданно разверзлась бездна. На асфальтированной дорожке, в нескольких десятков сантиметров от его рвоты источала не меньшее зловоние лужа серо-бурой слизи, которая несколькими мгновениями назад истекала из пасти волкодава.

— Вы что, многоголовые? Или многотелесные?

Глава 10

1

Потап отмылся в ванной, сменил одежду, зашёл на кухню, на задумчивом хмуром лице рисовался лёгкий страх. Анжела стояла возле окна, прислонив к столешнице упругий зад, обтянутый белой джинсой. Она скрестила локти на груди, задрала голову к левому плечу и смотрела печальными глазами в небо через стёкла закрытого окна. Диана меланхолично, даже больше с отвращением, ковыряла вилкой козий сыр в греческом салате, запивала томатным соком. Стрельнув взглядом, который не понравился Потапу, Максим склонилась к уху сестры и шепнула, нездоровая, плотоядная улыбка натянулась на её губах, указательный палец помешал в высоком бокале газированную воду, выгоняя пузырьки.

«Что не так с ней? — задался вопросом Потап. — Или только кажется?» Он ещё раз посмотрел на жену. Анжела изображала вид, что глуха, нема и ей до всего нет дела.

— Папа, — радостно вскрикнула Диана, выскочила из-за стола, обняла Потапа. — Так поедем сегодня летать на планах? Ещё надо заехать на конюшню, давно Орлика не видела.

Потап не ответил, лишь одарил дочь поглаживанием по волосам и поцелуем в щёку. Диана недовольная вернулась к столу и ещё более угрюмо скосила глаза на тарелке. Максим ехидно надула пузырь из жвачки и шумно втянула обратно. Никогда, никогда Макс не жевала жевательную резинку. И откуда взяла? Непонятно из-за чего, напряжение висело в доме. Ещё только вчера он никогда не натыкался на все эти осуждающие, недовольные взгляды. А сейчас молчание гремело громче колоколов. Потап выжидательно смотрел на Анжелу, но та продолжала дуть губы и рассматривала небо так, будто углядела в космосе улыбающегося бога. Он сел за стол, рядом с Максим, загремев стулом, щелчком сбил высокий узкий стакан, лишь тогда Анжела бросила на него небрежный, но снисходительный взгляд. Она втянула щёки, вытянула губы бантиком и с загадочным видом — вообще! — повернулась спиной. Потап нервно постучал пальцами по столу, не зная, как завести разговор: но ведь нужно как-то убрать псину?! Сквозь запахи еды и совсем лёгкого аромата духов Анжелы, он чувствовал на себе зловоние мертвечины, хоть и переоделся, и тщательно отмылся. Поведя носом, он обнюхал себя и покосился на девочек — так ли отреагировали, а то неправильно поймут. Возможно, вонь присутствует только в его воображении. Потап закрыл глаза и прикрыл сверху ладонью.

«Вот этот — отшельник, — гудел голос в его голове. — Вот этот — отшельник». Кто такой отшельник? Почему по дороге… они были вместе на одних боевых?.. Участвовали в одной боевой операции? Потап услышал, как пододвинулся стул, тёплое прикосновение легло на его ногу. В удивлении он открыл глаза. Ладонь поднялась по его штанине и застыла на молнии. Медленно Потап перевёл взгляд в сторону. Максим нагло вперилась на него и вовсе не собиралась сводить взор, будто пробивала на прочность, исследовала его и собственные чувства, проламывала новые неизведанные горизонты. Потап стрельнул глазами на Анжелу, и Диану: не дай бог увидят. Жена — словно о них на вечность позабыла, продолжала осматривать погоду. А Диана и вовсе вся сжалась, сгорбилась и пробовала протолкнуть в зубы оливку на вилке, бегая глазами по потолку.