Узники вдохновения

Врач определил у нее двустороннее воспаление легких, назначил инъекции антибиотиков. Майкл накупил лекарств, три раза в день ездил из церкви делать ей уколы, поил соками и куриным бульоном, ставил круговые горчичники. Он был сноровист и все умел, а у нее не хватало сил стыдиться своего голого тела с кисловатым запахом нездоровья. Они почти не разговаривали: он ни о чем не спрашивал, а она ничего не рассказывала, только благодарила глазами. Черные, бездонные, они блестели то ли от сдерживаемых слез, то ли от высокой температуры. Наконец больная начала выздоравливать.

Лежа целыми днями одна, в чистой постели, Ирина думала о том, как тяжелы удары судьбы, которая вдруг стала к ней жестока. Оказалось, что страдания совсем не очищают, не облагораживают, а только унижают человеческое достоинство. Этот добрый малый вылечит ее и назовет затраченную сумму, потом выгонит. Документов у нее нет, квартира, без сомнения, обворована, хозяин потребует денег через суд. Помощи ждать неоткуда, к Левайнам на поклон она не пойдет, лучше удавиться. Самое главное, неизвестно, сохранились ли картины. Об этом лучше не думать, так страшно было потерять все, ради чего она претерпела столько мытарств и чуть не погибла. Но чем расплачиваться за спасение? Молчать дальше просто непорядочно. Однажды она собралась с духом и коротко сообщила Майклу, где жила, чем занималась, как оказалась без денег, полуголой, в бреду на пороге храма.

— У меня нет ничего. Могу отплатить лишь своим телом, если за время лечения оно тебе не опротивело.

Мужчина встал и, не произнеся ни слова, вышел из комнаты. Она слышала, как он завел автомобиль и уехал. Куда? За полицией? Надо бежать, спрятаться, но у нее нет ни одежды, ни сил. Покончить с собой? Наверное, это не будет грехом — загнанных лошадей пристреливают.

Пока Ирина размышляла, сомневалась, искала выход из патовой ситуации, вернулся Майкл и начал вносить в комнату картины. Она вскочила с постели и бросилась ему на шею, не в силах унять рыданий. Худенькое тело так судорожно сотрясалось, что у мужчины от жалости чуть не разорвалось сердце. Он гладил и целовал ее плечи.

— Не плачь. Я люблю тебя. Неужели ты не поняла, что я давно люблю тебя и готов сделать все, чтобы ты была счастлива?

— Я боялась поверить в чудо, — сквозь рыдания говорила Ирина. — Меня столько раз обманывали.

— Я не обману, — сказал Майкл. — Ты единственная, кого я люблю так же сильно, как любил свою мать.

— Прошу тебя — люби меня преданно! Ты так мне нужен! Бог послал тебя как спасителя в самый трудный для меня момент.

Майкл смутился.

— Ладно, ладно. Я привез твои документы из больницы, где тебя бросили умирать, и вещи, которые остались в квартире. Хозяину я уплатил, но договорился, что в последний раз. В комнате все перевернуто вверх дном, и в банке с рисом драгоценностей нет.

Ирина махнула рукой: нет, значит нет. Главное, мошенницы ничего не понимают в живописи и оставили картины.

Целый месяц влюбленные провели в угаре неослабевающего взаимного влечения. К Ирине быстро возвращались силы, и Майкл взял отпуск. Они не размыкали нежных объятий с утра до вечера, а ночью шли к океану и продолжали ласкать друг друга под звездами на не остывшем еще песке и в теплых соленых волнах. Ирина просила:

— Кричи, шепчи, говори мне, что любишь, что не можешь жить без меня! Посмотри, наши руки и ноги переплелись в узор, который зовется любовью! Я не устаю благодарить Бога, что он дал мне великое счастье снова любить и быть любимой! Ты подарил мне радость — познать большую любовь. В этом слове такая красота! Я мечтаю выразить ее в живописи, хочу, чтобы мои картины отогревали сердца в наше трудное время, когда многим не до любви. У того, кто любит, сердце становится мягче, а глаза добрее.

Майкл не привык к подобному речевому стилю, даже иногда ощущал неловкость, но понимал, что перед ним необычная женщина, и любил ее с полной отдачей, на пределе чувств. Иру восторг взаимного притяжения захватил целиком, вобрал мысли и ощущения, она стала видеть светлые и радостные сны и даже перестала писать в дневник, словно боялась доверить бумаге свои мечты и спугнуть удачу. Время словно остановилось, а зло затаилось.

Утолив первый голод страсти, они поведали о себе все и испытали еще большую нежность — у каждого несчастий оказалось с избытком. «Почему в мире торжествует зло и людям посылаются непомерные испытания?» — думала Ира. Философы в своих книгах по-разному отвечали на этот вопрос, но ни один ее не убедил. «Наверное, нужно просто отдаться на волю Бога — Он знает какой-то более глубокий, сокровенный смысл жизни, которого нам не постичь».

В мае Ирине исполнилось тридцать четыре года. Сакраментальная цифра «33» отрезана от ее жизни целительным скальпелем. Катастрофы остались (должны остаться!) в прошлом. Впереди другая дорога, рана затянулась. Но почему душа не ликует празднично?

Дату отметили вдвоем. Майкл повел ее в ресторан, подарил модные часики на позолоченном браслете и букет темно-красных роз. Как он угадал? Такие цветы дарил ей только Сережа. Ира не могла сдержать слез.

Майкл вытер ей глаза своим платком:

— Хочу, чтобы ты никогда не плакала. Только радовалась.

Она улыбнулась печально:

— Так не бывает. Это не в человеческой власти.

И добавила непонятное ему:

— Мы истерзаны жизнью. Чем дальше, тем потери больнее.

Время шло, налаживались почти семейные отношения, и Ирина начала испытывать чувство запоздалой вины. Майкл удивительно похож на Сережу, поэтому ей с ним так легко. А как же сам Сережа? Неужели она перестала его любить? Но где она, а где он? На разных планетах. И жизнь, и цели у них разные. В Москве была одна Ира, а здесь другая, которая, чтобы не умереть, должна жить по другим законам — Сережа ведь не знает, как близко была смерть. Она испытывает благодарность и любовь к своему спасителю, он ее бой-френд, как говорят американцы, и надо лишь страстно желать, чтобы его любовь продлилась — здесь у нее больше никого нет.

Усилием воли, пробежками вдоль океана и плаванием до физической усталости Ира заглушала неприятные мысли. Так больной уговаривает себя, что именно его опухоль — незлокачественная.

Однажды Майкл проснулся и не обнаружил женщины рядом. Он встал и выглянул на террасу, что шла вдоль всего этажа. В старом линялом купальнике, на который не польстились воровки, художница стояла перед мольбертом, широко расставив босые ноги, и писала масляными красками. Майкл обнял ее за плечи, поцеловал тяжелые волосы, спускавшиеся ниже лопаток.

— Тебя надо постричь. Я умею, в армии научился. Завтракать будешь?

Ирина отвела его руки. Бросила коротко, не отрывая взгляда от рисунка:

— Нет. И обедать тоже.

— Может, мне съездить в магазин за продуктами?

Она обернулась и посмотрела на своего друга, как смотрят слепые:

— Делай, что угодно, но когда я работаю, не становись за спиной. И вообще, не мешай.

Майкл понял, что пора возвращаться на стройку. Поздно вечером он застал любимую в нервном возбуждении, на незаконченное полотно была наброшена мокрая тряпка.

— Я так мало сделала за день! — сокрушалась она. — Совсем потеряла сноровку за время болезни! С завтрашнего дня встаю в шесть, нужно наверстывать упущенное.

— Успеешь. Кто тебя гонит?

— Послушай, — сказала Ира и вдруг побледнела. — А вдруг я утратила свой дар?

В объятиях Майкла она немного успокоилась, но поднялась с рассветом, когда он еще спал, и принялась за дело — осознание того, что она способна быть выше и лучше, подхлестывало. Мужчина решил ее не тревожить и уехал в храм, где его ждали рабочие. Ирина задумчиво помахала отъезжающему автомобилю кистью — она была целиком захвачена новой картиной. На глубоком сине-зеленом фоне две цветовые плоскости: ярко-желтая — фигура крупного, физически развитого мужчины с рыжими волосами на небольшой голове; спиной к нему прислонилась ярко-красная женщина с тонкой талией, но сильными бедрами; их ноги переплетены, мягкие изгибы высоко поднятых округлых плеч и локтей образуют форму сердца, а все четыре руки сходятся в интимном месте.