Узники вдохновения

Осознание истины повергло Ирину в шок. Когда Майкл уехал, она позвонила мужу в Москву. Начала с нейтрального вопроса:

— Как себя чувствуешь?

— Средне. А ты?

— У меня все хорошо, не беспокойся.

— Как идет работа?

— Удачно. Работала на заказ, но тут по телевидению показали расстрел Белого Дома в Москве, я все бросила и неделю писала «Революцию»: из синего черепа поднимается вверх клубок красных змей, вокруг орнамент из белых цветов, забрызганных кровью. Но мне показалось, что недостаточно страшно, и тогда я обвила раму настоящей колючей проволокой.

— Напрасно ты переживаешь. Нет никакой революции, это политика, а она того не стоит. Просто очередное оболванивание населения.

— В России жить нельзя. Наша страна не для радости, а для страданий. Впрочем, я уехала, а страдания почему-то со мной. Но я добьюсь успеха и всех заберу сюда — и маму, и тебя.

— Лариса Марковна и я? Неплохое сочетание — она меня терпеть не может. Как Майкл?

— Почти не бывает дома, очень занят. Зарабатывает нам на жизнь и мне на краски, поэтому ему некогда сейчас заняться вплотную реализацией картин.

— Береги его. Это твоя опора и надежда. Ну, прощай, ты ведь, наверное, много платишь за телефон.

— Да, очень.

— Вот видишь.

— Но я так скучаю!

— У тебя есть цель. Ты станешь первой казахской художницей, которая войдет в историю.

Ира проплакала весь день: хотела признаться Сергею, что любит по-прежнему, а он возвращал ее к Майклу. И поделом: никто ее не неволил выбрать именно этот путь. Значит, выход один — забыть все личное и продолжать работать. Но она уже столько написала, что может заполнить своими работами целый музей! Аллах! Как продать картины? Хорошо, что Майкл нашел время, отвез в галерею хотя бы сделанное по контракту, ответа пока нет. Экспертам спешить некуда, а у нее только гонки. Но нужно ли это кому-нибудь? Сначала ради живописи она ушла от Сережи, потом уехала из России, теперь живопись стала выше всего, выше нее самой. «Кто же я? — думала она, осознавая, что ее суть — это ее картины, но боль и счастье, отраженное в них, — только иллюзия, как лицо в зеркале. — Тогда где же я сама, где моя бедная жизнь?!»

Как тяжело быть одной со своими страшными мыслями. Зачем стремиться стать великим, или умным, или богатым, если смерть одинаково уничтожает всех, в любое мгновение может отнять счастье, выстраданное и заслуженное. Значит, истина в чем-то другом. Есть ли способ преодолеть забвение?

Последняя серия картин отняла много сил, и теперь Ирина ждала, пока вновь накопится энергия и вдохновение подскажет очередную задачу. Слонялась по берегу озера, по лесу, засыпанному осенними листьями, созерцала природу. Все-таки очень похоже на Тарусу! Только там было лето, рядом мамулечка и надоедливый, но такой милый, заботливый Леня, а здесь предзимье — и пустота. Пустота вокруг, пустота в голове.

Она никак не могла заставить себя приступить к новой картине, поэтому приезду Майкла обрадовалась, как давно уже ничему не радовалась.

— Я с ума схожу одна! Когда же закончится этот выгодный заказ? Ты же говорил — к ноябрю.

Он смутился:

— Вчера я заключил еще один контракт — жаль упустить легкие деньги. Всего на месяц-полтора. Клянусь, в последний раз! Все равно впереди зима, здесь красиво. В январе озеро замерзнет — мы еще с тобой покатаемся на коньках! Зато потом сможем снять квартиру в Сиракьюз или в Чикаго, и я займусь твоими делами. Мы даже сможем пожениться, — сказал он робко.

Ира почувствовала невыразимую тоску — словно злой рок забросил ее в эту глушь и не хочет отпускать. Тяжесть жизни, непонимания и одиночества навалились на нее с новой силой.

— Господи, Майкл! Ну какая из меня жена?

Но, увидев, как погасли глаза мужчины, бросила ему надежду, как хозяин бросает любимой собаке кость из своей тарелки.

— Впрочем, всему свое время. Еще немножко, и я, наверное, созрею. А пока ты не мог бы приезжать на ночь? Последний месяц — совсем не могу спать.

— Отчего? Здесь так тихо.

— Вот именно! В этой тишине я просто осязаю, как время бежит мимо меня, насмешливо задрав хвост. У меня столько замыслов, что хватит на несколько жизней, и я ничего не успеваю.

— Вот и воспользуйся случаем, пока меня нет. Пиши больше!

— В моей комнате уже негде повернуться!

— Тоже мне проблема — займи спальню! Ведь в конце концов это все превратится в деньги! Я тебя раскручу, ты обязательно достигнешь успеха! Не сомневайся!

Ему во что бы то ни стало нужно удержать эту женщину, пока поправятся финансовые дела. Но она останется только в том случае, если будет занята живописью. И он для убедительности соврал:

— У меня уже состоялись кое-какие предварительные разговоры.

— С кем? — оживилась Ирина.

— Пока не буду говорить, чтобы не сглазить. Работай, не останавливайся. Хорошо, когда есть из чего выбирать, ведь у галеристов вкусы тоже разные.

— Ладно, — уныло кивнула Ира. — Иногда я чувствую странную слабость, словно жизненные силы покидают меня. Но я не могу умереть, не выполнив своего предназначения. Аллах мне поможет.

— Почему ты так часто стала говорить «Аллах»?

— Сама не знаю. Я воспитана в русской культуре, на Достоевском, с его глубинным пониманием христианства, но во мне сильное казахское начало. Творец, конечно, един, и главное — не образ Его, а вера. Разве имеет значение, как я называю Бога, если поступаю по совести? Мой Бог — это мой Бог, а не Бог толпы, и это наша с ним отдельная, тайная любовь, моя главная опора в этой гонке. Ах, Майкл, я так устала! Не имею передышки, одна работа и одиночество!

— Скоро мы не будем расставаться ни днем, ни ночью. А хочешь пригласить на следующие выходные знакомых?

Ирина обрадовалась:

— Действительно! Ты тоже кого-нибудь из своих нужных людей захвати. И привези баранины и побольше помидоров — сделаем шашлыки на воздухе. Как на даче в России!

Она позвонила Алехиным, те обещали позвать фотографа Брюса, а Голованов и Синельников сами напросились. «Пусть тоже приедут, — думала Ирина. — В конце концов, не такие уж они плохие. У всех есть слабости, и не мне судить».

Всю неделю в ожидании гостей художница работала, как одержимая. Таруса! Именно Таруса, светлая, далекая, занимала сейчас ее воображение. Ирина сидела за мольбертом, видела перед собой бескрайнюю стихию Онтарио, высоко парящих в небе крикливых чаек, а писала такую родную синюю речушку, в которую смотрятся березовые рощи с соловьями, и плакала. Пейзаж — трава и полевые цветы, кусты и лес на противоположном берегу — в отдельной рамке внутри картины, а на его фоне — рыжая женщина в рыжем полупрозрачном платье, все с той же осиной талией, тяжелой грудью и высокими плечами. Она стоит на первом плане, а рукой опирается на дерево в пейзаже или сидит в пейзаже на подоконнике, а ноги спустила в картину. И откуда-то взялись и перспектива, и светотени, и новый изобразительный ряд. Ирина делает робкие попытки преодолеть узость своего метода и выйти на «воздух», которого еще не знает и использует интуитивно. Но о выражении лиц по-прежнему можно лишь догадываться.

Тарусские мотивы — «наивный» реализм, условность которого подчеркнута рамой в раме. Эта двойственность, вообще свойственная художнице (у нее даже есть работа под названием «Раздвоение»), не сразу бросается в глаза, но состояние души отражено очень образно: она видит родную природу лишь в фантазиях и не верит, что вернется в родные края. На всех картинах — солнечный день, и фигура светлая, солнечная, казалось бы, на душе Ирины тоже светло. Но оптимизм перечеркнут такими знакомыми неживыми цветами, примятыми ногой женщины, словно это метка преступника, который хочет быть понятым и узнанным. Художник словно напоминает: за радугой красок нельзя забывать о драме жизни, пора задуматься о ее смысле. Тарусская серия — высшая точка тоски Ирины по родине и по утраченной радости.