В царстве глины и огня

— Проспите.

— Лучше жизни лишусь, чмъ просплю.

— Пива-то не забудьте съ собой захватить на променажъ.

— Какъ сказано. Никакого угощенія для васъ не пожалю. Гд встртимся?

— Ахъ, Боже мой! Да я съ завода никуда не убгу!

— Ручку дайте. Чтобы крпко было.

— На-те.

Дунька обернулась и хлопнула Глба Кириловича по рук.

— Какое счастье-то мн сегодня будетъ! вздохнулъ тотъ, пожимая руку Дуньки, но Дунька кокетливо вырвала у него руку и побжала къ шатрамъ.

Глбъ Кириловичъ посмотрлъ ей вслдъ и тихонько отправился къ себ домой. Ему отворила дверь заспанная кухарка прикащика.

— Неужто сейчасъ самоваръ? спросила она его.

— Не надо. Потомъ.

Онъ прошелъ къ себ въ каморку, снялъ пиджакъ, сапоги и завалился на койку. Какъ ни былъ онъ уставши, но ему не спалось. Образъ Дуньки такъ и стоялъ передъ нимъ. Нервы были возбуждены, сердце трепетало усиленно.

«Увижусь наедин и объясню, вылью душу».. мечталъ онъ. «Такъ прямо и скажу: „ежели не противенъ и желаете тихой жизнью жить, то примемъ законъ. Вотъ вамъ сто рублей на приданое. Посл Александрова дня свадьба

Онъ закурилъ папиросу и это нсколько успокоило его. Глаза начали смыкаться, но онъ встрепенулся и слъ.

„А ежели не согласится съ Леоятіемъ покончить“? мелькнуло у него вдругъ въ голов и сильная струя крови, приливъ къ сердцу, словно обожгла его. „Нтъ, пока Леонтій на завод, толку не будетъ, сказалъ онъ самъ себ. "Разв просить прикащика, чтобы онъ разсчиталъ Леонтія? Прикащикъ долженъ для меня это сдлать. Я нашъ кирпичъ въ славу пустилъ, до меня такого хорошаго кирпича на здшнемъ завод не было, обжигали кирпичъ чортъ знаетъ какъ. Ахъ, когда-бы согласилась забыть Леонтья! Вдь не дура-же она набитая, вдь понимаетъ-же она, что Леонтій баловство, а я законъ предлагаю. Да и такъ: вдь я обжигало, а онъ простой рабочій, я вдвое больше его получаю, втрое. Да нтъ, она не корыстная на чужое, не польстится на это. Вонъ въ праздникъ спозаранку работать побжала, возражалъ онъ себ и мучился. «Но вдь законъ, законъ… Я законъ предлагаю, чтобъ свадьбу съиграть и ужъ на вкъ… Законъ-же должна она оцнить», успокаивалъ онъ себя. «Каждая женщина стремится къ закону».

Наконецъ Глбъ Кириловичъ заснулъ, но спалъ недолго. Прикащикъ и его семья уже встали и заходили, хлопая дверями, громыхая дровами около печи, звеня посудой. Когда онъ проснулся, былъ девятый часъ. Наскоро напившись чаю, онъ отправился на деревню въ мелочную лавочку за покупками для угощенія Дуньки.

XVI

Дунька работала у своего шатра. Работа кипла. Полки все наполнялись и наполнялись кирпичами, выстланными въ рядъ. Дунька разгорячилась, раскраснлась отъ работы, хотя утро было холодное, росистое. Пришла она на работу въ байковомъ платк, надтомъ на плечи и завязанномъ по таліи концами назадъ, но спустя часъ она уже сняла этотъ платокъ. Ей было жарко. На деревн проигралъ пастухъ въ берестяной рожокъ, вызывая со дворовъ коровъ. Слышно было, какъ хлопалъ его бичъ, длая удары подобно ружейному выстрлу.

«Семь часовъ. Въ праздникъ коровъ въ семь часовъ выгоняютъ въ поле», подумала Дунька, окинула взоромъ полки, сосчитала сдланный сегодня кирпичъ и сказала сама себ: «Къ одиннадцати часамъ всю свою препорцію кончу».

Въ девять часовъ на сельской колокольной зазвонили къ обдн. Дунька набожно перекрестилась.

«Девять часовъ», опять сказала она себ. «Кончу, кончу къ одиннадцати часамъ. Всего только около полутораста кирпичей осталось додлать», предвкушая отдыхъ, улыбнулась она и еще усиленне заработала.

За шатромъ раздались шаги. Звякнула гармонія… Дунька подняла голову. Изъ-за угла показался Леонтій. Это былъ молодой парень лтъ двадцати семи, здоровый, рослый, съ подстриженными блокурыми усами и плохо растущей маленькой бородкой, съ серебряной серьгой въ ух. Одтъ онъ былъ въ новую ситцевую рубаху, въ жилетку съ стеклянными цвтными пуговками, въ суконный картузъ съ глянцевымъ козыремъ и сапоги бутылками. Въ рукахъ онъ держалъ гармонію и тихо перебиралъ лады. Сердце Дунъки непріятно екнуло. Ей даже не хотлось сегодня видться съ Леонтіемъ, хоть она и любила его компанію. Она уже ршила избгать сегодня Леонтія и отдать свой день Глбу Кириловичу. Леонтій, увидавъ Дуньку, воскликнулъ:

— Ахъ! И въ самомъ дл работаетъ! Чего это ты, Дуняша, взбленилась въ праздникъ на работу! Ищу, ищу по всему заводу — нтъ моей Дуни да и что ты хочешь. Думаю: «ужъ не къ обдн-ли пошла грхи замаливать»? Встрчаю Матрешку. Одна мотается. «Матрена! Гд Дуня»? «Она на работ». Чего это, дура ты эдакая, теб приспичило?

— Не всмъ-же съ ранняго утра съ гармоніей ахальничать, отвчала Дунька. — Я вдь сказала теб, что буду до обда кирпичъ додлывать.

— Да я думалъ, что ты въ шутку, лягушка тебя заклюй. Кто-жъ въ праздникъ работаетъ!

— Пройдись по шатрамъ, такъ увидишь, что Марина Алексвна съ дочерью работаютъ; вашъ-же боровичскій Андрей на работ.

— Марина Алексвна съ дочерью — купорось извстный; Андрей пропился и ежели ему не налечь, то придется пхтурой идти на родину въ деревню, а ты-то съ чего, коза въ серьгахъ, за работу принялась?

— Да вотъ захотла. Теб-то какое дло? Не прошеніе-ли теб подавать, чтобъ на работу въ праздникъ уволилъ? Что ты мн такой за начальникъ и указчикъ? раздраженно проговорила Дунька.

— Ой, ой, ой, какіе разговоры! покачалъ головой Леонтій. — Чего это ты на меня, какъ цпной несъ, набросилась?

— А ты чего мшать пришелъ?

— Я не мшать, а поздоровкаться. Ищу, ищу — нтъ Дунечки. Гд это, думаю, моя гладкая? Здравствуй, Авдотья Силантьевна!

Леонтій положилъ на землю гармонію, подошелъ къ Дуньк, схватилъ ее въ охапку, покачалъ изъ стороны въ сторону и, освободивъ правую руку, звонко ударилъ ее по спин ладонью.

— Пусти, ахальникъ! Пусти, чертъ! Чего ты лзешь-то! кричала Дунька, отбиваясь отъ него. — Ну, пусти, а то, ей-ей, глаза выцарапаю!

Она мокрой отъ глины рукой мазнула его по лицу. Леонтій оставилъ Дуньку и отшатнулся.

— Туда-же глиной мажется, курносая! Вишь, жиру-то сколько нагуляла на заводскихъ харчахъ — нигд не заколупнешь, проговорилъ онъ, отираясь рукавомъ.

— Мой жиръ, а не твой, и нтъ до него теб заботы. Ну, чего сталъ? Ступай! Не мшай мн, сказала Дунька, принимаясь за работу, сдлала строгое лицо, но не выдержала и улыбнулась. — Уходи-же, Леонтій, прибавила она.

— А ежели мы приссть желаемъ и гармоніей васъ потшить? отвчалъ Леонтій, переминаясь съ ноги на ноту.

— Ты желаешь, да я-то не желаю. Проваливай!

— Ахъ, Дунька, Дунька! Немного намъ съ-тобой погулять осталось. Посл Александрова дня разсчетъ получимъ, котомку на плечи, машина — фю! и прощай, Дунька!

— И рада буду, когда ты провалишься, то есть такъ рада, что и сказать нельзя.

— О!?. Вишь какіе разговоры! А кто говорилъ, что любитъ?

— Мало-ли что наша сестра зря болтаетъ.

— Неужто забудешь?

— Да конечно-же. И съ чего тебя помнить? Удешь — и былъ таковъ.