В царстве глины и огня

— Ну, ну… Вы, кажется, ужъ хотите меня совсмъ въ батрачки закабалить, опять перебила его Дунька.

— То есть какъ въ батрачки? Для себя-же, для своего хозяйства. Вдь вы, вотъ я вижу, свой кофейникъ, изъ котораго кофій пьете, какъ начищаете! Всегда онъ горомъ горитъ. Вдь я вижу, когда вы съ Матреной кофеи-то распиваете.

— Это не я, это Матрешка чиститъ. Ейный кофейникъ, она его и чиститъ, а у меня даже и кофейника нтъ. Я только къ ея кофейнику приснастилась, потому что мы чай и кофей вмст покупаемъ и вмст пьемъ.

— Ну, чайную посуду хорошо моете. У васъ чайная посуда всегда въ порядк.

— Да опять таки Матрешка, а не я. У Матрешки и чаи съ кофеями наши общіе хранятся, она и хозяйничаетъ насчетъ горячаго.

— Вздоръ. Я видлъ, когда вы посуду перемывали.

— Да разв одинъ-то разикъ, а то я, ей-ей, хозяйничать не люблю.

— Полюбите, Авдотья Силантьевна, когда свой уголъ будетъ. А я всякихъ эдакихъ ложекъ, плошекъ въ лучшемъ вид накуплю и будемъ мы полнымъ домомъ жить. Кофейникъ мдный вамъ куплю, расписныхъ чашечекъ.

— Вотъ чашечки хорошенькія я люблю. Вы купите такія, какія въ трактир подаютъ, сказала Дунька, оживляясь.

— Даже еще лучше. Вамъ куплю чашку съ птицами и съ ягодами. Я видлъ въ город въ одномъ мст въ лавочк на окн стоитъ — вотъ такую и куплю. Сахарницу куплю хрустальную.

— Ну, спасибо вамъ.

— Хозяйство будетъ полное, продолжалъ Глбъ Кириловичъ. — Вдь вотъ сколько тутъ у насъ теперь грибовъ въ округ по лсамъ. Ходите вы по грибы и такъ зря они у васъ уходятъ.

— Я ихъ Алексвн отдаю, а она когда изжаритъ, то за это ими меня потчуетъ, перебила Дунька.

— Ну, тогда будете ужъ себ собирать, для своего дома. Наберемъ и солить, и сушить ихъ будемъ на зиму. Я, Дунечка, такъ разсуждаю. что ежели мы до будущаго года доживемъ и опять на завод работать будемъ, то не стоитъ вамъ такъ ужъ очень на кирпич неволиться, потому лучше дома по хозяйству заниматься. На заводъ хоть и будете ходить, но неволить себя зачмъ-же?.. Въ легкое подспорье мужу заработаете немного, да и въ сторону. При моемъ жалованьи и не надсажая себя проживемъ. На наряды себ отработаете — и будетъ съ васъ. Ахъ, да… Давеча утромъ вы изволили говорить насчетъ покупки новыхъ сапоговъ. Въ воскресенье мы съ вами въ Петербургъ подемъ и сапоги вамъ будутъ отъ меня въ презентъ. Даже польскіе сапоги вамъ куплю.

— Зачмъ-же это? Я и на свои могу купить. Въ субботу я получу разсчетъ, возразила Дунька.

— Нтъ, нтъ, не отговаривайтесь. Теперь ужъ я, какъ женихъ, могу покупать и вы не имете права отговариваться.

— Купите, а потомъ и начнете попрекать да командовать… «Я-де теб сапоги купилъ, такъ ты обязана слушать мою команду».

— Дунечка! Да неужто я такой человкъ! воскликнулъ Глбъ Кириловичъ. — Ахъ, не знаете вы меня! Да я чуть не готовъ молиться на васъ, а вы вдругъ такое слово: «попрекать». Моя мысленность, чтобъ все приданое вамъ сдлать, нарядить васъ, какъ куколку. Виннымъ малодушествомъ на завод я не занимался, сто десять рублей за лто прикопилъ — вотъ это и пойдетъ вамъ на приданое. Да и еще прикоплю. Кирпичъ къ Александрову дню перестанутъ длать, а вдь заготовленный-то сырецъ я всю зиму обжигатъ буду. Каждый мсяцъ попятидесяти рублей получать буду. А мн самому-то на себя много-ли надо? Самые пустяки. Только на папироски. Одежи у меня достаточно, сапоговъ дв пары, и сапоги новые, только недавно сшилъ. Мамашу вашу на свадьбу выпишемъ. Въ посаженные отцы просите прикащика. А я хозяина и хозяйку въ посаженные отцы съ матерью просить буду.

Раскинувъ передъ Дунькой планъ будущей жизни, Глбъ Кириловичъ умолкъ, любовно взглянулъ на нее, улыбающуюся, обнялъ и притянулъ къ себ.

— Заживемъ, Авдотья Силантьевна, на славу заживемъ! проговорилъ онъ. — Эхъ, жалко, что вы кофейничекъ съ собой не захватили и кофейку съ сахаркомъ да сливочекъ. Чудесное-бы дло было теперь посл закуски кофейку напиться! прибавилъ онъ въ припадк счастія. — Развели-бы мы огонекъ…

— Да вдь пиво есть. Когда пиво есть, то мн кофею и даромъ не нужно. Я объ немъ и не вздумаю, отвчала Дунька.

— А я такъ больше насчетъ чаевъ и кофеевъ. Любезное дло! Ну, да на нтъ и суда нтъ, закончилъ Глбъ Кириловичъ и сталъ прислушиваться.

Съ завода доносились крики. Слышны были десятки мужскихъ и женскихъ голосовъ. Крики все усиливались и усиливались.

— Ахъ, это хозяинъ, должно быть, на заводъ пріхалъ и заводскіе съ нимъ насчетъ гнилыхъ харчей разговариваютъ, сказала Дунька. — Врите-ли, миленькій, вдь насъ вчера совсмъ тухлой солониной кормили; капуста промозглая и воняетъ, хлбъ съ пескомъ и матка наша совсмъ его не пропекаетъ. Просто какъ замазка, даже сть нельзя. Пойдемте послушаемте, чмъ кончится. Вдь вчера у насъ смнили старосту, а на хозяина рабочіе ршили становому и мировому жаловаться.

— Ахъ, Дунечка! Здсь такъ съ вами хорошо, что все остальное прахъ и тлнъ, и я на весь заводъ-то наплевалъ-бы, отвчалъ Глбъ Кириловичъ. — Посидимте, поворкуемте…

— Ну, вотъ… Вамъ хорошо, коли васъ изъ прикащицкаго котла кормятъ, а намъ-то каково! Да и не вкъ-же здсь сидть. Поговорили, помиловались — и будетъ. Пива всего только одна бутылка осталась. Допьемъ ее, соберемъ вс остатки закусокъ, да и пойдемте, послушаемте. Нельзя-же голову хозяину подставлять. Ну, пейте.

— Посидимъ еще, Дунечка, посидимъ, мой ангелъ небесный, упрашивалъ Глбъ Кириловичъ.

— Да мы придемъ еще сюда, придемъ. Дайте только послушать и посмотрть. Хозяину хотли тухлой солониной прямо въ носъ тыкать — вотъ что интересно. И наконецъ, нельзя-же отставать отъ товарищевъ. Ну, я выпила свою порцію пива, пейте вы теперь, настаивала Дунька, торопливо собирая остатки провизіи въ мшокъ и собираясь бжать на заводъ. — Пейте и идемте.

Глбъ Кириловичъ повиновался.

XIX

Дунька и Глбъ Кириловичъ шли къ заводу. По мр ихъ приближенія, шумъ усиливался. Галдли мужчины, кричали и женщины, визжали и дти. Все сливалось въ одинъ нестройный вой. Словъ не было слышно.

— Виноватъ хозяинъ, что гнилью рабочихъ кормитъ, а еще пуще того виноваты старосты, что гниль принимаютъ, сказалъ Глбъ Кириловичъ. — Хозяинъ, конечно, норовитъ купить провизію плохенькую, подешевле, а старосты не должны принимать.

— Еще-бы! отвтила Дунька. — Что старосты у насъ, что матка стряпуха — оба были подкуплены хозяиномъ. Это какъ пить дать. Отъ хозяина, понятное дло, имъ положеніе идетъ, чтобы не браковали. Иначе изъ какихъ доходовъ матка-то вонъ у насъ шерстяное платье и суконное пальто себ справила?

У завода на дорог имъ представилась слдующая картина. Прижавшись къ забору и покуривая сигару, стоялъ хозяинъ завода, осанистый купецъ съ русой бородой, въ пальто, въ шляп котелкомъ и въ брилліантовомъ перстн, который такъ и игралъ на солнц. Рядомъ съ нимъ помщался прикащикъ, юркій человкъ въ пиджак, сапогахъ бутылками и въ картуз. На нихъ напирала цлая толпа рабочихъ, на половину уже полупьяныхъ. Передніе держали куски мяса.

— Нтъ, ты, Иванъ Вонифантьичъ, прежде попробуй, самъ попробуй эти фрикадели! говорилъ рыжій мужикъ въ картуз съ порваннымъ козырькомъ, протягивая хозяину кусокъ солонины. — Попробуй, будешь-ли сть. Вдь за версту тухлятиной несетъ.