В царстве глины и огня

— Инъ спать идти.

— Да и то пора, отвчала Матрешка. Он отправились.

Рабочіе спали въ большой казарм, сколоченной изъ барочнаго лса и подленной на дв части — для мужчинъ и женщинъ. Перегородка была досчатая. Въ обоихъ отдленіяхъ по стнамъ были нары. На этихъ нарахъ и спали въ повалку — кто на рогожк, кто на снномъ или соломенномъ тюфяк. Подъ нарами стояли сундуки рабочихъ, запертые висячими замками. Кому не было мста на нарахъ — тотъ стлался и спалъ на полу. Вентиляціи не было никакой, за исключеніемъ маленькихъ окошечекъ, которыя почти всегда были заперты. Печей также не было, такъ какъ казармы эти были разсчитаны только для лтняго помщенія рабочихъ, занимающихся на завод только до сентября мсяца. Въ женскомъ отдленіи помщались и женщины съ малыми ребятами. Въ немъ было тсне, чмъ въ мужскомъ отдленіи, ибо мужчины предпочитали спать подъ навсами, на сновалахъ, въ сараяхъ и т. п.

Когда Дунька и Матрешка вошли въ казарму, тамъ ужъ сопли и храпли на разные тоны спящія работницы. Воздухъ былъ спертый и пахло прлью. Гд-то въ углу плакалъ грудной ребенокъ. Освщенія не полагалось. Было темно, и Дуньк и Матрешк пришлось пробираться ощупью къ своимъ тюфякамъ. Раза два он наткнулись на спящихъ на полу. Какой-то визгливый голосъ выругался. Большинство спало не раздваясь, въ платьяхъ. Не раздваясь, и Дунька, и Матрешка повалились на свои тюфяки, перекрестясь по три раза. Хоть и убоги были ихъ постели, но по усталымъ членамъ Дуньки и Матрешки тотчасъ-же начала разливаться нга, въ голову лзли пріятныя мечты о завтрашнемъ дн,

— До обда завтра поработою, а въ обдъ обжигало Глбъ меня пивомъ и закусками угощать будетъ, сказала Дунька Матрешк. — Посмотримъ, какое-то онъ мн угощеніе закатитъ! Пойдемъ на зады, въ олешникъ, тамъ и будемъ пить и сть.

— Вотъ какъ у васъ! Ты, Дунька, возьми и меня съ собой. Пусть онъ и меня угоститъ.

— Просилъ, чтобъ я одна была, и даже теб не веллъ объ этомъ сказывать, а ужъ это я теб только такъ говорю, какъ подруг…

— Ну, Дунька, парень-то, знать, не на шутку распалился. Тутъ того и гляди, что вы къ зим и въ законъ сыграете. Смотри, не забудь меня на свадьбу позвать. Ежели мсто какое выищется мн, то на зиму я къ себ въ деревню на родину не поду.

Дунька звнула во всю ширину рта и отвчала:

— Свадьб-то не бывать, а только онъ сватается. И самъ мн объ этомъ намекалъ, а ужъ сегодня даже и настоящимъ манеромъ Ульяну сватьей заслалъ. Та приходитъ ко мн давеча утромъ къ шатру и говоритъ: «такъ, говоритъ, и такъ, предлагаетъ обзаконить.»

— Такъ неужто ты за него не пойдешь? Обжигало, пятьдесятъ рублей въ мсяцъ на хозяйскихъ харчахъ получаетъ! удивленно прошептала Матрешка.

— Да какъ за него, двушка, пойти! Вдь онъ сейчасъ возьметъ меня подъ начало, будетъ держать дома на привязи: того не длай, этого не моги, туда не ходи, а ты знаешь, я люблю волю.

— Полно, полно… Что ты, дура! Ты одумайся хорошенько.

— Да ужъ и то надумалась, и вижу, что дло не подходитъ.

— Или Леонтія боишься? Вотъ разв это.

— Что мн Леонтій! Леонтій на зиму удетъ къ себ домой въ Тверскую губернію, а на будущее лто либо встртимся здсь на завод, либо нтъ. Леонтій не причина, а просто я боюсь подъ начало попасть — говорю прямо.

— Э, матка! Хитрая баба и изъ-подъ начала увильнетъ. А человкъ-то Глбъ Кирилычъ для мужа хорошій.

— Можетъ быть, и хорошій, да съ какой стати я въ такую рань замужъ за него пойду? Ни за кого я покуда не пойду. Мн всего только девятнадцатый годъ. Дай мн погулять-то на свобод.

— И при муж гулять можно.

— Не та гульба.

— Думаешь, бить будетъ? Онъ не таковскій. Онъ, кажись, и мухи не обидитъ. Онъ тихій.

— Вотъ и этого я не люблю. По мн, ужъ хоть дерись, да будь побойче. Меня побьютъ — я сама сдачи дамъ.

Дунька умолкла и стала сопть. Она засыпала. Глаза Матрешки тоже слипались. Она повернулась на бокъ и пробормотала:

— Ой, Дунька, не пренебрегай Глбомъ и подумай объ немъ!

— Завтра подумаю, а теперь спать пора, сквозь дремоту отвчала Дунька.

XV

На другой день былъ праздникъ. На завод не работали, а потому въ четыре часа утра и звонка не было. Дунька, однако, поднялась раньше ранняго. Еще только свтало. когда она вышла изъ казармы. Всходящее солнце бросало блдные розовые лучи сквозь стоявшій надъ ркой туманъ. Вылъ утренній холодъ, пронизывающій до костей и бросающій въ дрожь. Около флигеля прикащика кудахтали куры, ожидая подачки корма, и горланилъ птухъ, перекликаясь съ другими птухами на деревн. Трава на двор была мокрая. Покрестившись на востокъ, Дунька отправилась умываться на рку. Умывшись, она стала подниматься съ плота на берегъ и натолкнулась на Глба Кириловича. Онъ шелъ по берегу, направляясь отъ обжигальной печи домой, улыбнулся и приподнялъ фуражку.

— Вотъ не спится-то человку! воскликнула Дунька.

— Да вдь и вамъ не спится, Авдотья Силантьевна, отвчалъ Глбъ Кириловичъ.

— Я на работу… Вдь я сказывала вамъ, что хочу пятую тысячу кирпичей сегодня къ обду окончить.

— А я съ работы.

— Врите больше. Ваши часы дневные. Вы днемъ работаете.

— Безъ смны работалъ днемъ и ночью. Вчера вечеромъ въ восемь часовъ такъ и не смнялся, Сейчасъ только старикъ Архипъ меня смнилъ.

— Съ чего-же это такъ?

— Самъ я просилъ его. Я за него ночь отработалъ, а за то онъ днемъ за меня работать будетъ вплоть до шести часовъ вечера. Вдь сегодня, Дунечка, мы съ вами посл обда въ пріятной компаніи угощаться будемъ. Разв вы забыли, что общались со мною въ олешникъ закусывать на манеръ обда идти?

— Помню-то помню. А только стоило изъ-за этого ночь не спать!

— Теперь высплюсь. Вотъ ужъ спать иду. До обда еще много времени. Изъ-за, вашей компаніи я готовъ три ночи не спать, только-бы имть лицезрніе васъ и слушать вашъ пріятный голосъ въ разговорахъ, Дунечка.

— Подите вы! улыбнулась Дунька, махнула рукой и пошла въ ворота завода.

Глбъ Кириловичъ шелъ сзади. Онъ шелъ къ прикащицкому флигелю, гд квартировалъ.

— Вотъ васъ такъ мн поистин жалко, что вы хотите себя изнурять въ праздникъ на работ, говорилъ онъ вслдъ Дуньк.

— Велико тутъ изнуреніе, какъ-же!.. пробормотала Дунъка, направляясь къ шатрамъ.

— Идите-ка лучше опять въ казарму и отдохните, понжьтесь еще на койк часика три.

— Выдумайте еще что-нибудь! Я завтра хочу кирпичъ сдать, чтобы получить деньги и сапоги себ купить.

— Сапоги купимъ-съ. Я дамъ денегъ, Авдотья Силантьевна.

— Ну, ужъ это дудки, чтобъ занимать…

— Да не занимать-съ. Подемъ въ Петербургъ портретъ съ васъ снимать и я куплю вамъ сапоги. Когда хотите, тогда и отдадите. А не отдадите, такъ мн будетъ еще пріятне. За счастіе почту подарочкомъ услужить!

— Вишь вы какіе!

Дунька не останавливалась.

— Куда-жъ вы? продолжалъ Глбъ Кириловичъ. — Отдохните. Не мучьте себя.

— Нтъ, ужъ поднялась съ позаранку, такъ пойду. Къ одиннадцати часамъ я отработаюсь, и души будетъ спокойна.

— Такъ до свиданія.

— До свиданія. Кудрявыхъ сновъ вамъ желаю.

— Сонъ теперь плохой, ежели съ вами увидался. О васъ буду мечтать и за васъ мучиться, что вы на работ себя въ праздникъ нудите.

— Заснете.

— Не знаете вы мою душу, Авдотья Силантьевна, оттого такъ у говорите. Такъ увидимся и пойдемъ въ обденную пору на променажъ въ олешникъ?