В чём измеряется нежность?
Шрифт:
— А? Чего? — сонно всхлипнула Мари и принялась усердно тереть глаза.
— Просыпайся и давай-ка на кухню, поешь чего-нибудь.
Мари приподнялась и села, не открывая глаз, обхватила руками себя за плечи, склонила набок голову в сонной неге и чуть слышно хихикнула. Солнце подсветило золотом её спутанные волосы, тени заплясали под ресницами и в складках голубой ткани.
— Твоя рубашка всю ночь обнимала меня, — шёпотом произнесла она и шкодливо открыла один глаз. — Так хорошо и безопасно, как будто я в доспехах.
— Жаль, что в качестве настоящих доспехов она бесполезна.
Мари качнула головой и уткнулась лбом в его плечо.
—
— Ты уж потерпи ещё четверть часика меня, домой вернёшься — станет легче.
— Ну, разумеется, станет: я ведь с тобой только из жалости общаюсь. — Она отстранилась и шаловливо подёргала его за кончик носа. — Ладно, пусти меня уже, расселся тут! — Засмеялась и стала толкать его с дивана. — Я сейчас описаюсь!
— А, ну, да… — Коннор поднял вверх руки, капитулируя, и встал с дивана, пропуская её.
«Мне этого не понять», — мысленно продолжил он.
Через десять минут все четверо, включая Сумо, сидели на кухне. Хэнк доедал оладьи с кленовым сиропом, запивая их чёрным крепким кофе, Мари баловалась, пригубив какао из чашки, и пускала на поверхности напитка пузыри, успев пару раз облиться. Ей до неприличия нравилось, что ни Коннор, ни Хэнк не обращали на это внимания, продолжая обсуждать работу: отец давно сделал бы тьму замечаний и пристыдил её. Прикончив какао, Мари вдруг заострила внимание на Конноре, подле которого не было ни тарелки, ни полупустой кружки: «Хм… А я ведь никогда не видела, чтоб он что-то ел. Может, это и дурацкая мысль, но ведь правда же! Мы уже год дружим и даже ни разу вместе не обедали нигде».
— А ты что, уже поел?
Не выдержала потока нахлынувших вопросов.
— Кто? Я? — Изобразил удивление он. Мари показалось, что в его голосе прозвучал испуг. — Да. Да, я без вас…
— А, понятно, — буркнула она недоверчиво.
Коннор ощутил тяжёлый взгляд Хэнка, уместивший в себе сотни неудобных серьёзных разговоров. Растревоженное сознание, вместо того, чтобы планировать деликатный путь к откровенности, изобретало новую ложь — сложнее и запутанней. Он не допустит, чтоб она узнала, ни за что не потеряет свою Мари.
«Выбранный товар оплачен и будет доставлен в течение двух часов. «Киберлайф» благодарит вас за покупку!» — обработала заказ система.
— Соринка в глаз попала? — заботливо поинтересовалась Мари, заметив, как Коннор принялся отрывисто моргать.
— Да, — солгал по привычке, — но уже порядок.
Напряжение Хэнка словно передалось по воздуху и проникло в сознание Коннора. Он уже прокручивал в голове, с какой интонацией прозвучат упрёки Андерсона, под каким углом будут нахмурены седые брови и как много убедительности тот постарается вложить в свою гневную речь. Ни в коем случае нельзя поддаваться, муки совести сейчас излишни. Они помешают выполнить задачу.
«Какой же он всё-таки лжец и дипломат. Был и есть, — поймал себя Хэнк на давно выброшенной из головы мысли, впившейся вновь под кожу подобно отравленной игле. — Я могу считать его сыном, могу быть убеждён, что он способен на любовь, могу видеть в нём такой уровень эмпатии, какой некоторым человеческим индивидуумам просто не доступен, но он никогда не переставал быть тем, кем его создали. Разница между Коннором-машиной и Коннором-девиантом лишь в том, что второй может испытывать муки совести, прежде вообще не предписанные программой… Хах, хотя, может, и они были предписаны! Может, именно это и входило в планы говнюка Камски. Как бы
мне ни хотелось думать иначе, порой я забываю, что девианты не люди — по-прежнему машины, и даже в их нелогичных поступках всё равно есть холодный, машинный расчёт».Во дворе послышался скрип колёс, стих звук двигателя, хлопнула дверь автомобиля, следом раздался элегантный стук каблуков, а за ним настойчивый звонок.
— Кажись, за тобой, мелочь. — Хэнк кивнул в сторону двери.
— Домой совсем не хочется…
Спустила ноги со стула, влезла в большие драные «ходули» Андерсона и побежала открывать входную дверь.
Хэнк продолжал буравить взглядом Коннора, но тот сделал вид, якобы не заметил этого: спокойно поднялся и убрал со стола грязную посуду. В прихожей началась возня, и внезапно раздался испуганный женский крик.
— Господи, это что, медведь?!
— Это собака, Кларисса, сенбернар — порода такая. Он вообще безобидный, не бойся ты так, — успокаивала сквозь смех Мари.
Коннор вышел навстречу миссис Эванс, застав её боязливо вжавшейся в стенку и прижимающей к себе золотистый клатч. Оглядев её с ног до головы — от стильного красного жакета до лакированных туфель — он спросил себя: «Интересно, как так вышло, что эта эффектная женщина выбрала мистера Эванса? Визуально они само воплощение мезальянса». Вернув себе самообладание, Кларисса поправила выбившиеся из причёски пряди и суетливо подошла к падчерице.
— Мими, я так переживала за тебя! Как проснулась, места себе не находила. И как только Роджер ещё на работу смог после этого спокойно уйти? — Она с сочувствием взъерошила светлые волосы Мари.
— Папа однажды мне сказал, что он доверяет Коннору, думаю, поэтому и не стал паниковать.
— Спасибо, что присмотрели за ней, мистер Андерсон. — Кларисса обернулась к Коннору с выражением подлинной благодарности на своём красивом точёном лице.
Коннор на долю секунды прикрыл веки и едва заметно мотнул головой: к нему редко обращались подобным образом, и это всё ещё казалось чем-то необычным. Он ответил миссис Эванс скромным кивком.
— Ладно, я переоденусь тогда быстренько, и поедем. Принеси, пожалуйста, мои вещи из машины.
Мария направилась в сторону ванной комнаты.
— Ой… ты знаешь, Мими, я что-то совсем про них забыла. Собиралась в спешке и всё оставила дома, — сбивчиво стала оправдываться Кларисса. Взглянув на падчерицу, она ощутила неминуемое приближение шторма.
— Да ты всегда так! — Капризно сжала кулачки Мари, и её щёки залило краской. — Постоянно не обращаешь внимания на что-то действительно важное для меня! — она перешла на крик, её глаза наполнились влагой. — Ну, я же попросила тебя…
— Мими, детка, прости меня, глупую. Я просто вся на нервах была, я…
— Ненавижу тебя! Вечно всё портишь! Как же ненавижу! Ненавижу!
Прижала ладони к лицу и громко зарыдала.
— Мари… — Коннор поначалу оторопел, уставившись на её воющую содрогающуюся фигурку, затем медленно протянул к ней руку.
— И ты тоже отстань от меня! — огрызнулась она на него, как дикий щенок. — Не смей меня успокаивать! — предугадав его намерения, продолжала изводить саму себя злостью.
Мари казалось, что хуже и быть не может: вчерашний ужас, километры босиком, растерянность, теперь ещё Кларисса со своей забывчивостью, а Коннор с манипуляциями её настроением — всё вокруг окрасилось в мутно-кровавый цвет, все и всё — угроза. Единственное, что осталось в её власти — это крик. И она кричала.