В чём измеряется нежность?

— Детройтский университет биологии и экологии этим летом набирает группу по профориентации! Ребята от двенадцати до пятнадцати! У них исследовательская база в Канаде…

Зажмурилась и тяжело сглотнула сухим горлом, Коннор поднялся, взял со стола Хэнка стакан с газировкой и протянул его Мари.

— Ага, спасибо, — буркнула она и отпила. — И что ты думаешь? Меня взяли! Меня и Кристину тоже, хотя она не такая двинутая на экологии, как я. Наш биолог, видимо, решил, что вдвоём нам будет веселее.

— Уже представляю, как твои радостные вопли расшугают где-нибудь в лесу оленей. — Очаровательно улыбнувшись ей, Коннор затрясся в тихом смехе.

— Вот ты сволочь какая, а! — Мари ущипнула его за предплечье, весело выпучив глаза, ещё неумело подведённые чёрными стрелками. — Как же ты бесишь меня! — с нежностью, которую не могла выразить словами, лепетала она.

— А ты меня восхищаешь. — Он поймал её грубые пальчики и ласково сжал в своих. — Потому что ты умница и заслужила эту поездку. В Канаде летом есть на что посмотреть, даже не сомневаюсь.

В ответ на его ласку, портящую её боевой настрой, Мари снова ущипнула Коннора, но на этот раз посильнее — аж зубы стиснула и недовольно простонала.

— Тебе что, совсем ни капелюшечки не больно?

— Наблюдать твою злость из-за моей непробиваемости куда забавнее.

Приподнял согнутым указательным пальцем её упрямый подбородок, и в его глазах блеснула прежде незнакомая чертовщинка. Мари резко мотнула головой и вжалась в спинку кресла, делано нахмурившись.

Коннор продолжил заниматься работой, предоставив Мари время остыть и поймать более позитивную волну. Она действительно притихла через несколько минут и принялась глазеть то на Коннора, то по сторонам. В итоге ей наскучили молчание и выдуманное противостояние.

— Можно сегодня к тебе? Не хочу у себя домашку делать: папа с Клэри достали уже собачиться целыми днями, никакого покоя. Они последние полгода такие! Папа ревнует её к каждому столбу и потом изводит. А я знаю, что Клэри не какая-то там шлюшка, что бы о ней ни говорили соседки. Они, кстати, те ещё сплетницы. — Мари деловито подложила под щёку кулачок. — А какими были твои предки? Ты никогда не рассказывал просто.

— Да там и рассказывать нечего, — замялся он, — я совсем не помню их. Для меня мой отец — Хэнк.

— Это так грустно… Мне повезло, что у меня были оба родителя, и я всё ещё помню мамулю, а ты был совсем один, — с тяжестью в груди произнесла она и взглянула на него с сожалением.

В голове что-то щёлкнуло. Стыд накалял провода: «Я украл её сочувствие. Подло присвоил. Как же гадко».

— Здорово, что ты подружился с Хэнком в итоге: зато у тебя есть типа духовный наставник, как в кино. Даже крышу над головой делите.

— Хах, вместе-то мы живём, потому что мой духовный наставник — старый алкоголик, склонный к суициду, и лучше бы приглядывать за ним. — Снисходительно улыбнулся.

— Знаешь, именно сейчас мне бы так хотелось не знать папу с Клариссой! Мало того, что постоянные склоки их, так ещё и непрекращающееся занудство из-за того, каким я вижу своё будущее. Уже лишний раз и делиться успехами не хочу, снова начинается бубнёж «уделяй больше времени математике и информатике, бла-бла-бла, в наше время программирование — самая востребованная область, бла-бла-бла». А то, что куда более востребовано спасать природу от срача, который мы развели, их не волнует! Папа такой наивный ещё: постоянно оставляет на видном месте буклеты с университетами, где основная направленность программирование, ай-ти или квантовая физика; за столом по вечерам только и разговоров, какая я легкомысленная, что надо деньги в будущем зарабатывать, дескать, рядовых экологов с мизерной зарплатой и так полно в мире, а толку с них ноль…

— Как будто ты его послушаешь! — Коннор хмыкнул, не отрывая взгляда от терминала. — Роджер, конечно, нашёл себе развлечение — спорить со своей же упрямой копией.

— Меня бесит, что Кларисса его во всём поддерживает. Я пыталась им вчера объяснить, что мир накопил просто критически опасное количество пластика: тот же раздельный сбор мусора бесполезен, потому что придуман самими же производителями, чтобы не тратиться на переработку этого говна. Большие компании только за свои денежки переживают, на остальное им плевать, — она говорила заумными фразами, явно усвоенными из многочисленных научных и публицистических статей. — А старые свалки андроидов? Ты хоть представляешь, какой урон окружающей среде они наносят? — Нервно отпила газировки из стакана. — Я читала, что ими никто не занимается, даже девиантам нет дела до своих полуживых собратьев: равных прав потребовали, а обязанностей никаких на себя не взяли. Одну свалку вроде частично разгребли, с которой этот Маркус выполз, потому что, видите ли, у него плохие воспоминания с ней связаны, но таких свалок у нас в стране ещё куча!

— Мне кажется, ты строго их судишь… андроидов.

— Да ну?

— Они обрели свободу всего пять лет назад. Им бы разобраться, что с ней отныне делать, попробовать найти своё место в обществе, заняться, чем хочется: у них ведь высшие потребности, как и у людей — признание, тяга к искусству и самовыражению. А тут ещё и работодатели не очень-то хотят брать их на работу, а «Киберлайф» всё завышает цены на биокомпоненты и импланты. Весёлого в целом мало.

— Ого, так ты им сочувствуешь? Это любопытно. Раньше как-то особенно не делился со мной мнением насчёт андроидов.

— Допустим, сочувствую. — Он открыто взглянул на Мари. — Ты расстроена?

— Да нет. Моё отношение к тебе не изменится, даже если будешь активно поддерживать их. Ты должен сделать какую-то немыслимую мерзость, чтобы оттолкнуть меня, поверь.

— Ну, а если бы я вдруг оказался андроидом? Тогда бы твоё отношение тоже не изменилось?

— Ты не андроид, — скептично прыснула она.

— Нет, просто представь. Предположи, что могла этого не замечать, а я и не говорил.

— Ты не андроид, дурилка. И уж я бы точно заметила! Думаешь, такое вообще сложно упустить, общаясь с кем-то несколько лет? Я процентов на девяносто уверена, что поняла бы это, — самоуверенно заключила она.

— Девяносто процентов? — Коннор насмешливо вздёрнул бровь. — Довольно грубый подсчёт из уст человека.

— Андроиды вежливые и исполнительные болванчики, а ты не такой.

— И много же андроидов ты знала?

— Вообще… вот честно, нет.

Мари не хотелось сдавать позиции, но откровенность с Коннором была для неё важнее всего.

— У нас никогда не было андроида дома. Папа хотел, но у мамули была принципиальная позиция, что мы должны всё делать сами и не терять способности к живому общению с людьми. Мама была помешана на всём натуральном. Может быть, отчасти поэтому я так хочу быть экологом — немножечко сделать маму вечной, чтобы она продолжала жить в моих стремлениях.

«Моя жестокая и милосердная Мари. Грустный одинокий ребёнок, который хочет быть взрослым сию же секунду. Наверное, это счастье, что твоя голова никогда не перегреется от раздирающих душу противоречий. Потому что мне — чёртовой пластмассовой кукле — никогда этого не понять… Ты так слепо уверена в моей человечности, и это должно бы быть смешно. Но я не могу смеяться. Чувствую один лишь стыд за столь изворотливую ложь, которую ты не способна раскусить… Или попросту не хочешь. Прагматичность и бессовестность не позволят мне раскаяться и признаться. Я машина, и сейчас моя задача — ни за что не потерять тебя».