В душной ночи звезда

Нет-нет!

Но в голове кружились путаные мысли. Неведомая сила тянула его сесть в лодку, выплыть на середину Днепра, а там - Иванька не знает, что будет там... Просто надо сесть в лодку, уплыть подальше.... Обязательно уплыть далеко-далеко, так, чтобы не вернуться, чтобы спохватились все, вспомнили его, стали искать и не нашли...

Анну голубит другой!

...Он уже знает, где найти подходящий камень - пусть лежит на дне челна. Так, на всякий случай...

Анна не будет рядом!

...Вон там отцовская лодочка...

Анна не любит!

А он любит Анну! Он просыпался с надеждой увидеть её, услышать её голос!

Когда Анна разносила щи за столом, он ждал, что вот она подойдёт близко-близко, неся огромную миску горячих щей ему с братьями. Нет, всё равно - ему, только ему она подносила эти щи, и как нежны её маленькие-маленькие белые ручки с тонкими пальчиками, с розовыми ноготками.

Как часто он представлял себя подле неё! Как хотел лететь, выполняя её желание, служить ей! Но она ни разу, ни разу ни о чём не попросила!

...Кто там, на берегу, в одной сорочке, с подвёрнутыми ноговицами и босой склонился над мокрым неподвижным человеком? И, подойдя на расстояние окрика, Иванька узнал бортника, вставшего между ним и Анной. А в следующее мгновение узнал того, кто лежал, синий лицом, на холодной земле. Иванька подался вперёд, пошёл, как в бреду, мимо воли переставляя слабеющие ноги, захолодев от ужаса, не в силах отвести глаза от лица утопленника.

Иван, крепкий парень восемнадцати лет от роду, Иван, по которому сохли городские девки, - этот красивый парень, не успевший привыкнуть к молодой поросли на своём подбородке и верхней губе, лежал неподвижный, с твёрдым каменным лицом, с заострившимся носом, раскинув ступни в стороны носками к небу...

Что будет с матерью?!

А отец? Ведь он только начал доверять ему свои дела: отправлял заказчиков, да каких заказчиков! Как закручинятся братья, стоя над гробом, снявши шапки и опустив на грудь головы.... А сестрицы изойдут слезой, пока будет ложиться высоким горбом тяжкая земля на Иванькину могилу. Меньшие дети забьются в угол и затихнут - беда в доме!

И только Анна не будет ни плакать, ни голосить. Ледяная, снежная Анна!..

Потом на святки парни с девчатами побегут щедровать, и резвиться, и раскатывать ледяную горку. А по субботам будут собираться в медовой корчме на Успенской улице, и будет веселье - без Иваньки!

А ледяная Анна будет тянуть свою золотую нить!

Без Иваньки побежит-потечёт жизнь. Кто-то поскачет на его кауром коньке. Его инструменты, за которыми ездил с братом в Великий Киев, возьмут чужие руки. И придёт отчаянная молодая весна, а следом - лето красное, ночки звёздные, троицкие хороводы с девушками и игры на полянах, а за летом осень - свежая, ядрёная, сытая.... И новая зима с мужскими братчинами и лихими облавами на волков в окрестных лесах... И Марусечка другому скажет: "Добрый день!", выставив вперёд пухлые свои губки.

Господи! Что ж он от всего отказался? Кто этот парень, как две капли воды похожий на Ивана, сына Кондрата?! Как же так?

– О-о-о!
– упав на колени перед покойным, раскачивался Иванька, - ноги не держали его. Он трясся, как в ознобе, так сильно, что зубы стучали. Бод, втайне довольный своей выдумкой: картина будущего не нарушена - ЯВЛЕННОЕ ИСПОЛНИЛОСЬ, - и что же: теперь парнишка точно раздумал расстаться с жизнью!
– так вот, Бод обул сапоги, плотно запахнул, перепоясал зипун, сказал:

– Надо сообщить старосте, что человек утопился. Беги, Иван, наверх, созывай людей. А я пойду берегом, поднимусь у пристани.

Иванька очнулся от тяжёлого наваждения. Спокойный голос бортника, - похоже, тот не удивился странному сходству покойника и живого, - привёл его в чувство. Иван подхватился с колен и, размазывая рукавом неудержимые слёзы, зашагал вверх по склону. Пережитое потрясение сменилось нахлынувшим внезапно небывалым душевным облегчением: Иван шёл, кривя в улыбке дрожащие расползавшиеся губы и чувствуя колючий ветер на мокрых щеках.

Таким увидела Иваньку Марусечка, вылетевшая навстречу с коромыслом, к которому подвешены были две корзинки с бельём.

Марусечка выскользнула из-под коромысла, оставив свою ношу валяться поперёк дорожки, - и, раскинув руки, распахнув глаза, рванулась к Иваньке, спрашивая, что с ним, шепча его имечко...

Парень словно впервые разглядел её.

"Нельзя Марусечке видеть меня утопшим. Нельзя ни в коем случае! Иди ко мне, Марусечка! Побудь со мной, милая! Марусечка, соседушка, где же я был, я же чуть не оставил тебя, чуть не расстался со всем белым светом?!" - думал Иванька, и словил девушку в объятья, и, отворачивая её от реки, уже не разжимал руки:

– Не иди на реку, Марусечка, - прошептал Иванька, шумно дыша теплом ей в лицо и чувствуя, что его испуг постепенно отступает.

– Я бельё несла. Полоскать ...
– так же шёпотом, согрев его щеку возле уха, ответила Марусечка.

– Не надо сейчас идти на реку...
– Иванька на ходу придумывал, что бы сказать такое? Сердце билось в груди часто-часто, лицо ракраснелось, голос сел, - Потом, не сейчас....

– Отчего глаза у тебя мокрые, Иванечка?
– шепнула Марусечка.

– Я боялся... Я подумал... Мне показалось, я не увижу тебя...

– Как это?

– Не встречу тебя. А я хотел!
– Иван чувствовал ногами дрожащие коленки девчонки. И он впервые в своей жизни неловко поцеловал девушку в алые свежие губки.

Марусины губы как будто созданы для поцелуев. Её короткий носик не помешал парню приложиться к ним ещё и ещё раз. Им обоим стало тепло на холодном ветру.

Здорово!

Иван подумал, что после того, как крепко обнимал Марусечку, не сможет уже оторваться от неё, отпустить её от себя и зажить по-прежнему: всего лишь видеть её по утрам, да иногда, вечером, - за соседским забором. Даже на посиделки её не пускали ещё родители.

– Марусечка, пойдёшь за меня?
– выдохнул он, закрыв глаза, зарывшись носом в пробор на склонённой голове девушки.

У Марусечки в объятиях милого, ненаглядного от счастья кружилась голова. После первых поцелуев Марусечка ослабела и лежала на руках Ивана.

Она слабо отозвалась:

– Пойду...
– и была уверена, что теперь, когда она девушка целованная - да ещё как целованная!
– назад ей дороги нет, только под венец, а иначе и быть не может.

– Идём к отцу, идём сейчас же! Где корзинки твои? Я понесу! Потом, потом пополощем бельё... Я помогу тебе, я воды тебе наношу в баньку, чтоб не студила ты свои ручки. Марусечка!