В душной ночи звезда
Шрифт:
Чародей позвал за собой Тополю:
– Не надейся на глаза.
– сказал Бод.
– Они тебе нужны только, чтобы не напороться на деревья. Помнишь девушку хорошо?
– Константин кивнул.
– Представляй её так ярко, как только можешь. Думай, что хочешь, главное, зри её подробно и точно. Ты меня понял? Чем больше чувства будет в твоём образе, тем скорее найдём!
Тополя зашагал в лес, стонавший и сотрясавшийся от порывов ветра. Бод последовал за ним, махнув рукой Юзефу, чтобы стоял при повозках. Боду оставалось только внимательно следить за Тополей. Тот шёл долго, гораздо дольше, чем рассчитывал Бод.
"Ушла так далеко? Неужели верна моя догадка? Вот она, беда!.." - нахмурился чародей.
Константин остановился
Тут же белой маской стало лицо несчастного Константина. Он с трудом, медленно, перевалился через вековечный ствол обратно, изо всех сил стараясь, чтобы внезапный приступ слабости не подкосил его. А Бод представил, сколько мужества проявила юная девушка, - не каждый мужчина способен на такое! И опустился на колени: благодарил небо за дар, который, - даст Бог!
– поможет спасти эту славную, не по годам мудрую девочку.
Тополя с мёртвой Терезой на руках уходил прочь из леса, но заблудился бы в метели, если бы не подоспел Бод. Вместе они вышли со страшной ношей из темноты к пятну света от латунного монастырского фонаря. Мужики-подорожники смотрели в их сторону, готовясь в скорби снять шапки...
...Скоро трое селян со своим скарбом торопливо отъехали, возвращаясь назад. Теперь метель ревела им в спину, и они надеялись, что успеют оказаться в селе пана Халецкого раньше, чем туда придёт весть о непонятной Лихой болезни.
Под пологом леса остался маленький тарантас и повозка, накрытая рогожами. В тарантасе слегла в жару Зося. Бод велел Юзефу нести девочку в повозку к больным Ладусю и Терезе. Честный старый настоятель сказал ему:
– Пусть остаётся, на всё воля божья!
– Спасибо, отец, - отвечал Бод.
– Я знаю, что делаю. Забирай, Юзеф, сестру.
Он приказал всем, кто пока здоров, обмотать лица чистыми онучами из запаса белья, закрыть нос и рот. Повязки не снимать! Тополя сел на козлы тарантаса: возница сбежал от них с уехавшими мужиками. Юзефа Бод просил править твёрдо и ничему не удивляться. Прежде чем тронулись с места, дал каждому по глотку воды из фляжки: воду лил им в ладонь. Окропил повязки, делавшие людей похожими на страшную нежить. Сам сел в повозку, склонился над больными. Вручил мальчику Стасю рожок, потребовав трубить без перерыва, от этого зависит их жизнь. И действительно, пока звучал рожок, путешественники в повозке не чувствовали ни метели, ни бешеных порывов колючего ветра.
Странная маленькая процессия двинулась.
Скоро показался Горваль*- крепость князей Сангушек, но въезд в местечко уже заложили на ночь жердями.
– Куда править?
– обернувшись, прокричал с передка тарантаса Константин.
Узнают, что везут больных, не пустят ни на один двор. А могло быть и хуже: по-прежнему, случалось, в яму живым закапывали первого заболевшего человека. Правда, в Речице этого уже не делали давным-давно, закапывали чёрного петуха. Но здесь - другое место, другие люди... Бод показал знаками Тополе забрать левее: объехать местечко. За Горвалем, Бод это чувствовал, им найдётся приют.
Они въехали во двор заброшенного хутора. Когда-то мастера здесь добывали поташ*, но прекратили дело, оставив пустовать строения. Константин Тополя вздохнул с облегчением: Пресвятая Дева, есть стены, в которых можно укрыться от ветра!
Они с Юзефом собрали деревянный хлам, нашли даже дрова. Очаг оказался в порядке, и скоро путники сидели у огня, ожидая, что вот-вот прогреются стылые стены. Бод всё это время был при больных. Ещё в пути он понял, что странная хворь поразила и Станислава: мальчик тоже стал покрываться пятнами и с трудом дул в рожок. А рожок этот, между прочим, звуком защищал повозку от ветра и метели, словно невидимый щит. Из Букавецких держались пока только Юрась и Юзеф, но вряд ли надолго. Бод не мог заняться замёрзшей Терезкой,
потому остановил её время, как недавно проделал это для себя.Здоровые скорбно смотрели на девушку: недвижимую, захолодевшую. Только настоятель помнил, что недавно видел такой же труп бортника и, сидя у изголовья дщери божьей, тихо читал молитвы, перебирая свои четки.
Скоро слег Юзеф, а следом - Юрасик. Бод метался между горячечными больными, лечил и, не слишком таясь, чародействовал. Поглядывал на старика Матеуша и волновался за безотказного Тополю, хозяйничавшего в доме. Если он не убережёт здоровых, может потерять всех: просто не справится. Мужчинам давал пить наговорённую воду, надеясь, что этого хватит и болезнь обойдёт их стороной.
На следующий день стал вопрос о еде.
Константин кипятил и кипятил воду для отваров, рубил дрова, поддерживал огонь, но охотиться не умел. Да и зайцы в такую погоду залегли. Боду пришлось оставить больных, идти в местечко. Константин не мог "туманить", а слух о Лихой болезни докатился и сюда. Местечко закрылось, отгородившись от пришлых: и конных, и пеших.
Бод вернулся к полудню: осунувшийся, усталый. Он очень спешил. Привёл старую корову, на которую взвалил узел, полный твёрдого сыра, хлебов и холодной речной рыбы. Раздобыл клюкву и немного круп. Повозка нагружена была сеном и овсом для пяти их лошадей. И ещё Бод привёз четырёх куриц несушек. Деловитый Константин, - молодец, книжник!
– зарезал корову, разделал тушу: они могли продержаться на этих запасах долго. Сам чародей отказался от еды. Он отложил себе часть клюквы, у ксендза оказался мёд, и Бод первый день своего поста подкреплялся кипятком с клюквой и мёдом, а затем отказался принимать пищу. Тополя не переставал удивляться, глядя на необыкновенного речицкого бортника. Знал, что бортники ловки и, как все лесные люди, умеют выжить и не пропасть. Но диковаты и тугодумы. По крайней мере, принято считать их такими. А этот человек не просто умён - мудр, сноровист, и явно ведает то, что крещёному ведать не должно! Но ведь творит благо: и добро и приятие исходят от него, как бывает, когда находишься рядом с душевным, понимающим тебя человеком. Как было недавно Константину рядом с юной Терезой....
Без бортника пропали бы в этой глуши!
И Тополя молчал, помогая день и ночь. И надеялся, что не аукнется ему эта дорога обвинением о соучастии в ереси и колдовстве. А сам падал с ног от усталости. Но больше всего он извёлся, видя мёртвую Терезу, которую Бод и не думал хоронить. Константину казалось, он сойдёт с ума! Бод ночью застал его, бьющегося головой о стену... Пришлось успокоить, привести к ладу мятущиеся мысли книжника: как бы не навредил себе в горести своей. И Бод подумал, что с недавних пор стал хорошо понимать людские страсти.
На третий день болезни стали поправляться Владислав, Юзеф и Юрась. Оставались в жару Стась и Зося. Бод решил, что оттягивать "возвращение" Терезы больше нельзя. Он призвал на помощь настоятеля: молитвы должны звучать над девушкой так долго, как это будет нужно. Вместе с Матеушем они читали, каждый своё, теряя силы и уже ничего не замечая вокруг себя. За остальными ухаживал Константин.
Через много часов их бдения Тополя приблизил испуганное лицо к лицу Бода. Его глаза были широко раскрыты. Прошептал:
– Зося умирает!
Бод ни на миг не прекратил странное свое, журчащее, как вода, бормотание, и только тихо и скорбно покачал головой. По его заросшим щекам покатились скупые, жгучие от бессильной жалости слёзы, а рука невольно заскребла ногтями по тёмной лаве, загоняя под ногти старую труху...
...Как только перестало биться сердечко маленькой Зосечки, вернулась из небытия Тереза.
***
Так же неожиданно и быстро, как навалилась на людей загадочная хворь, - так быстро она и отступила. Только Тереза, чудом возвращённая к жизни, поправлялась медленно.