В душной ночи звезда
Шрифт:
– Догадайся!
– Ты - местич, ты - бортник, ты богат. Ведь, правда, ты богат?
– Конечно, лада моя.
– Ты угощаешь Золотого Змея яичницей*?
– засмеялась она.
– Дался вам этот Золотой Змей!
– загудел Бод.
– Я бы разорился, выкармливая эту скотину яичницей! Змей, судя по моим доходам, немаленький и работать ему приходится ой как много.
Анна приложила палец к его губам:
– Тихо! Больше ничего не говори про то. Так кто же ты?
– Я, милая, хуже, чем волшебник. Волшебнику с такой хорошенькой Лёлей* не справиться, я уже это понял. Я мужчина, Анна! Как хорошо - прямо просветление в голове. Да, я просто мужчина! И я хочу тебя! Берегись, я могу
– Ах, ты так? Я знаю чародея, а простого мужчину не знаю, - как этот незнакомец попал в мою светлицу? Сейчас же позову на помощь!
Но Бод и не думал отпускать гибкий стан.
– А не пожаловаться ли мне в магистрат на красавицу, которая мучает меня?
– Тебе нужно быть очень убедительным, чтобы доказать, что я тебя замучила!
– Ха, это очень просто. Я покажу лавникам, как меняюсь от одного воспоминания о тебе: мужчины увидят - поймут, посочувствуют!
– О, боже!- прошептала, краснея, Анна, не решив: опять отшутиться, или стыдиться такого напора? И, почувствовав, что вот он, повод сбежать, рванулась прочь.
– Нет-нет!
– словил, задержал её Бод, и силой притянул к себе, зная, чувствуя, что сейчас произойдёт между ними.
– Ты моя!
– Выдохнул, закрывая глаза, - Анна!!!
Она побледнела, губы задрожали, дыхание сорвалось, - Бод понял, что испугал и, ослабив объятия, поддержал, чувствуя, что ей плохо.
Анна отстранилась: как во время первой встречи смотрела прямо на него, и цвет её глаз неуловимо изменился. Опять между ними неожиданно возник мост, и мысли полетели навстречу друг другу:
"Прости!!!"
"Со мной так нельзя!"
"Прости меня! Обещаю, клянусь - я буду уважать тебя! Просто я мужчина, Анна, пойми!"
"Зачем мне просто мужчина? Я полюбила чародея, и хочу любить чародея! Знаешь, кто такие просто мужчины? Просто мужчины ночью небрежны, а днём - днём им тоже не до женщин с их заботами, - они слишком заняты своими тщеславными помыслами! Просто мужчины тверды, и сурова их любовь! Просто мужчины не только боятся дарить нежность, но и боятся принимать женскую ласку: тогда они сразу становятся подозрительны и ревнивы, и чем сильнее любит их женщина, тем скорее усомнятся они в её верности, ещё и обвинят в колдовстве - так боятся уронить себя, боятся любви, как собственной слабости. Они бывают жадные и корыстные, эти просто мужчины, бывают злые и жестокие, и думаешь: Господи, люди ли это? Нет-нет, мне не нужен просто мужчина! Где он, мой мудрый чародей?"
"Я понял... Чародей здесь, рядом с тобой, любимая. Простишь?"
Всё опять неуловимо изменилось. Анна пришла в себя, ресницы затрепетали, взгляд снова стал бархатным. Боду показалось: солнышко вышло из-за туч и отогрело тело, отчаявшееся дождаться ласковых лучей.
Теперь только он понял, что творилось в её душе. Анна, ласковая, женственная, - с тем, прежним, боялась раскрыться. Там, где покорность, нет места настоящему чувству. Тот человек, - её прежний муж, и отец её детей, - останься он жив, - засушил бы её. И нельзя его обвинять - редкий мужчина, воспитанный в это время, понял бы Анну, через которую в этот мир готова была пролиться щедрая, как благодать, как свет белого дня, любовь. Лишь с чародеем могла она не опасаться того, чего следовало бояться с другим - грязных подозрений в ответ на страсть.
О! Он подождёт, он будет терпелив. Скоро хорошо, очень хорошо будет им вместе: у него достанет мудрости принять и оценить такую любовь.
– Анна! Что мне сделать для тебя? Чего ты хочешь?
– Бод подумал, что теперь не находит ничего дивного в обещаниях всех влюблённых достать звёзды с неба для своей милой.
– Того же, что и ты, - сказала она примирительно, затягивая на груди красные шнурки станика*, шитого туго,
как корсет; эти нарядные шнурки с кутасами* он успел распустить - так силён был порыв.– Скорее перенеси меня через порог своего дома. Этот дом не наш, он строился для другой пары, для другой любви... Я живая и тёплая, и голова кружится, когда встречаю тебя, а работа валится из рук... Поэтому я сейчас ухожу, и снова буду ждать тебя, лада мой.
И она умудрилась и при расставании осчастливить его прикосновением и нежным взглядом. Бод теперь был уверен, что понял природу её необыкновенности: Анна, не задумываясь, не отдавая себе отчёта, просто излучала на него немыслимое обаяние, потому что таков был её, и только её выбор - ни больше, ни меньше.
"Нет, пока не женюсь - невозможно с ней разговаривать! Мысли не могу собрать, кровь стучит в голову, - посетовал Бод, опять уходя из дома Кондрата ни с чем.
– Спрошу Кондрата, - пусть посоветует, как скорее справить свадьбу? И как её, свадьбу, вообще справляют?"
***
Под старой грушей с качелей спрыгнули Лизаветка и Катеринка, подбежали, вежливо попискивали, называя Бода папенькой. Девочки очень гордились тем, что их мама выбрала такого замечательного дядю-чародея, и были счастливы повиснуть на полах его длинной свиты. Только в этот раз не заглядывали в глаза; прильнув с двух сторон у него под мышками, говорили с Бодом, низко опустив головы. Чародею стало интересно: почему? Он достал из кошеля на поясе два серебряных гроша, сказал:
– Смотрите!
– И, крутнув монетки в пальцах, достал их у себя из уха.
– О?!
– восхитились дети, открыв от удивления рты, засмеялись, и Бод увидел, что у этих хорошек выпали передние зубы. Да, лучше бы они не улыбались.
Катерина и Лизавета, спохватившись, закрыли рты, и опять опустили головы - застеснялись. Мальчики Кондрата, Кастусь и младший, Стёпка, успели
задразнить их до слёз, и они решили признаться в этом.
– Скажите ребятам, что за каждый ваш зубик, который мамка кладёт под печь, Домовой даёт вам серебряный грошик, и покажите им вот это.- Бод отдал двойняшкам пару серебряных монеток.
– И верьте мамке: зубки отрастут лучше прежних.
А у самого в синих глазах отразились белые облака, плывшие над Кондратовой грушей: он вспомнил, как давным-давно, как будто в другой жизни, он смертельно перепугался, когда у него расшатался и выпал первый молочный зуб. Он не знал, что с ним произошло? В храме не было мальчиков ровесников ему. Все дети были или младше, или значительно старше, и мало общались между собой, постигая мудрость каждый со своим наставником. Он решил, что чем-то прогневил Великого Оанна. Стал прятаться, и придумывал из известных ему заклинаний нечто, что могло бы помочь отрастить зуб на месте выпавшего, и тем самым скрыть своё прегрешение. Но когда он тайком проделал всё задуманное, у него вырос очень болезненный нарост на лбу. И бедный ребёнок, в ужасе и отчаянии решив, что проклят, предстал с объяснениями перед Великим Жрецом.
Великий Жрец, вникнув в суть происшествия, призвал к себе Первого Мудрейшего. Повёл кадуцеем в сторону испуганного маленького ребёнка-единорога. Спросил:
– Встречал ли Ты, о Мудрейший, дитя, которое в этом возрасте сумело так остроумно соединить простое заклинание для сращивания костей со священным пожеланием здоровья и роста?
– И оба заклинания сработали, о Великий! Вот чему удивляюсь я! Счастье, что рог не вырос на месте зуба, как пожелал того мальчик.
– А я удивляюсь, что мы чуть не проглядели это дитя. Обратите внимание: на его ладони две чётко очерченные линии жизни, - не одна, а две. А между ними - звезда. Можешь ли ты истолковать этот знак?