В гостях у турок
Шрифт:
— Сафаръ, сафаръ! — твердилъ Николай Ивановичъ, выходя изъ экипажа. — Сафаръ. Вотъ какъ мняла-то по-сербски. Надо запомнить.
Вышла и Глафира Семеновна. Они вошли въ лавочку. Запахло чеснокомъ. За прилавкомъ сидлъ среднихъ лтъ, черный какъ жукъ бородатый человкъ въ сромъ пиджак и неимоврно грязныхъ рукавчикахъ сорочки и, держа въ глазу лупу, ковырялъ инструментомъ въ открытыхъ часахъ.
— Молимъ васъ мнять русски деньги, — началъ Николай Ивановичъ ломать русскій языкъ, обращаясь къ ковырявшему часы человку.
— Размнять русскія деньги? Сколько угодно. Люблю русскія деньги, — отвчалъ
— Вы говорите по русски? Ахъ, какъ это пріятно! воскликнула Глафира Семеновна. — А то здсь такъ трудно, такъ трудно съ русскимъ языкомъ.
— Я говорю, мадамъ, по-русски, по-сербски, по-нмецки, по-болгарски, по-итальянски, по-турецки, по-французски, по-венгерски… поклонился мняла. — Даже и по-армянски…
— Ну, намъ и одного русскаго довольно, перебилъ его Николай Ивановичъ.
— Нтъ, въ самомъ дл, я на какова угодно языка могу… Я жилъ въ Одесса, жилъ въ Константинополь… Ривка! крикнулъ мняла въ комнату за лавкой, откуда слышался стукъ швейной машины. — Ривке! Давай сюда два стулъ! Хорошіе русскіе господа пріхали! Такъ вамъ размнять сторублеваго бумажку на сербская бумажки? Сегодня курсъ плохъ. Сегодня мы мало даемъ. Не въ счастливый день вы пріхали. А вотъ позвольте вамъ представить моя жена. По русскому: Софья Абрамовна, указалъ онъ на вышедшую изъ другой комнаты молодую, красивую, но съ грязной шеей женщину въ ситцевомъ помятомъ плать и съ искусственной розой въ роскошныхъ черныхъ волосахъ. — Вотъ, Ривке, наши русскаго соотечественники изъ Одесса.
— Нтъ, мы изъ Петербурга, сказала Глафира Семеновна.
— Изъ Петербурга? О, еще того лучше!
Ривка поклонилась Какъ институтка, сдлавъ книксенъ, и стала просить приссть постителей на стулья.
— Стало быть вы русскій подданный, что называете насъ своими соотечественниками? спросилъ Николай Ивановичъ, садясь и доставая изъ кармана бумажникъ.
— О, я былъ русскова подданный, но я ухалъ въ Стамбулъ, потомъ ухалъ въ Каиръ, потомъ ухалъ въ Вна… Я и самъ теперь не знаю, какой я подданный, отвчалъ мняла, улыбаясь. — Въ самомъ дл, не знаю, какой я подданный. Жена моя изъ Румынія, изъ Букарестъ, но говоритъ по-русски. Ривке! Говори, душе моя, по русскому.
— Теперь въ Петербург очень холодно? задала вопросъ Ривка.
— Да, когда мы недли полторы тому назадъ ухали изъ Петербурга, было десять градусовъ мороза, отвчалъ Николай Ивановичъ и вынулъ изъ бумажника сотенную новенькую бумажку.
XIV
— Вамъ что же: серебромъ выдать. золотомъ или банковыми билетами? спросилъ мняла, любуясь на новую сторублевую бумажку.
Николай Ивановичъ замялся.
— Да куда-же все серебромъ-то? Это ужъ очень много будетъ. У меня и въ кошелекъ не влзетъ, отвчалъ онъ. — Дайте золотомъ, серебромъ и билетами.
— А по скольку? Здсь въ Блград курсъ разный! На золото одинъ, на серебро другой, на кредитнаго билеты третій. Золотомъ даютъ сегодня за сто рублей 263 1/2 динара, серебромъ 266, а билетами 270.
— Бери билетами и серебромъ. Вдь это-же выгодне, сказала мужу Глафира Семеновна и спросила мнялу:- А билеты везд
берутъ?— Везд, везд, мадамъ. Какъ въ Россіи ваши кредитные билеты везд ходятъ отлично, такъ точно здсь билеты сербскаго банка. Разумется, вамъ и билетами выгодне платить. Я вамъ дамъ такъ: на десять рублей серебромъ, а на девяносто билетами, обратился мняла къ Николаю Ивановичу. И такъ, какъ вы мой соотечественникъ, то и серебро и билеты буду считать по 270 динаровъ за сто. Это я длаю для того, что люблю русскихъ.
— Ну, давайте.
— данъ, два, три… началъ отсчитывать мняла, звеня серебряными динарами. — Седамъ, осамъ, деветъ… данаестъ, дванаестъ… тринаестъ… двадесять, двадесять и данъ, двадесять и два… Тутъ вотъ есть съ маленькаго дырочки, но въ Сербіи и съ дырочки серебряные динары ходятъ, сказалъ онъ и, отсчитавъ серебро, ползъ въ ящикъ прилавка за билетами.
Вскор сербскія деньги были отсчитаны. Мняла далъ на два динара и цинковыхъ размнныхъ монетъ по двадцати, десяти и пяти пара, объяснивъ, что въ динар содержится сто пара.
— Какъ во Франціи во франк сто сантимовъ, сказала Глафира Семеновна. — Понимаемъ.
— Да вдь динаръ тотъ-же франкъ, но только сербскій. Здсь французскова система, кивнулъ мняла. — А теперь, если вы любитель старинныхъ монетъ, не желаете-ли вы купить у меня самаво рдкова монетъ отъ Бизанцъ?.. обратился онъ къ Николаю Ивановичу. — Есть отъ императоръ Теодосій, есть отъ Константинъ.
— Нтъ, нтъ. На кой он мн шутъ!
— Для своего русскаго соотечественникъ я дешево-бы продалъ.
— Богъ съ ними. Прощайте. Подемъ, Глафира Семеновна, сталъ звать жену Николай Ивановичъ.
— Постойте трошечки, ваше превосходительство, удержалъ его еврей. — Тогда часы англійскова съ музыкой не хотите-ли купить?
— Не надо. Ничего не надо, махнулъ рукой Николай Ивановичъ.
— А то самый древній кадильнаца есть отъ Бизанцскій царства?
— Нтъ, нтъ. Не затмъ пріхали.
— Да вы посмотрите прежде. Такова кадильница въ парижскомъ музеумъ нтъ!
И еврей-мняла вытащилъ изъ-подъ прилавка какую-то ршетчатую серебряную чашку съ крышкой и съ изображеніемъ на ней креста.
— Спасибо, спасибо. Мы пріхали не покупать, а погулять. Пойдемъ, Глаша!
Николай Ивановичъ направился къ двери.
— Но вы посмотрите хоть, каково у меня перстень есть съ большого аметистъ отъ царь Палеологъ, загородилъ ему дорогу еврей-мняла.
— Спасибо, спасибо. Мы путешественники, а не собиратели рдкостей.
— Тогда, можетъ быть, для мадамъ сшить чего не надо-ли? Моево жена портниха и по послднево парижскаво мода шьетъ. Ривке! Да что-же ты стоишь! Покажи благороднова дам своя работа, — крикнулъ еврей-мняла на свою жену.
Та бросилась было въ комнату за лавкой, но Глафира Семеновна крикнула ей:
— Не трудитесь показывать! Я вс наряды въ Вн для себя закупила.
Супруги вышли на улицу съ экипажу. Еврей-мняла выскочилъ за ними, усадилъ ихъ въ экипажъ и сталъ разспрашивать о чемъ-то возницу по-сербски.
— Трогай! крикнулъ Николай Ивановичъ возниц. — Айда!
Лошади помчались. Еврей-мняла покачалъ головой и крикнулъ:
— Ай, какова вы экономный генералъ!
При слов генералъ Николай Ивановичъ самодовольно улыбнулся.