В гостях у турок

— Мы, милая собарица, звали кельнера, а не васъ, обратился къ горничной Николай Ивановичъ.

— Вотъ ужъ ты сейчасъ и «милая», и все… поставила ему шпильку жена.

— Да брось ты. Какъ теб не стыдно! Съ прислугой нужно быть ласковымъ.

— Однако, ты не называлъ милымъ вчерашняго эфіопа!

— Кафе намъ треба, кафе. Два кафе. Скажите кельнеру, чтобы онъ принесъ намъ два кафе съ молокомъ. Кафе, молоко. масло, хлбъ, старался сколь можно понятливе отдать приказъ Николай Ивановичъ и спросилъ:- Поняли?

— Кафе, млеко, масло, хлбъ? Добре, господине, поклонилась горничная и удалилась.

— Сейчасъ мы напьемся кофею, однемся и подемъ осматривать городъ, сказалъ Николай Ивановичъ жен, которая, все еще надувши губы, стояла у окна и смотрла на улицу.

— Да, но только надо будетъ послать изъ гостинницы за извощикомъ, потому вотъ ужъ я сколько времени стою у окна и смотрю на улицу — на улиц ни одного извощика, отвчала Глафира Семеновна.

— Пошлемъ, пошлемъ. Сейчасъ вотъ я позвоню и велю послать.

— Только ужъ пожалуйста не вызывайте этой собарицы!

— Позволь… Да кто-же ее вызывалъ? Она сама явилась.

— На ловца и зврь бжитъ. А ты ужъ сейчасъ и улыбки всякія передъ ней началъ расточать, плотоядные какіе-то глаза сдлалъ.

— Оставь пожалуйста. Ахъ, Глаша, Глаша!

Показался кельнеръ и принесъ кофе, молоко, хлбъ и масло. Все это было прилично сервировано.

— Ну, вотъ, что на нмецкій манеръ, то они здсь отлично подаютъ, проговорилъ Николай Ивановичъ, усаживаясь за столъ. — Вотъ что, милый мужчина, обратился онъ къ кельнеру:- намъ нужно извощика, экипажъ, чтобы хать. Такъ вотъ приведите.

— Экипаже? Има, има, господине! — и кельнеръ заговорилъ что-то по сербски.

— Ну, довольно, довольно… Понялъ и уходи! махнулъ ему Николай Ивановичъ.

Черезъ часъ Николай Ивановичъ и разряженная Глафира Семеновна сходили по лстниц въ подъздъ, у котораго ихъ ждалъ экипажъ.

XII

— Помози Богъ! — раскланялся швейцаръ съ постояльцами.

— Добро ютро! — робко произнесъ малецъ въ опанкахъ, который былъ въ подъзд около швейцара.

Затмъ швейцаръ попросилъ у Николая Ивановича на нмецкомъ язык дать ему визитную карточку, дабы съ нея выставить его фамилію на доск съ именами постояльцевъ. Николай Ивановичъ далъ.

— Никола Ивановичъ Ивановъ, прочелъ вслухъ швейцаръ и спросилъ:- Экселенцъ? (То есть: превосходительство)?

— Какое! — махнулъ рукой Николай Ивановичъ. — Простой русскій человкъ.

— Эфенди? — допытывался швейцаръ. — Официръ? Съ Петроградъ?

— Ну, пусть буду эфенди съ Петроградъ.

Экипажъ, который ждалъ супруговъ у подъзда, былъ та же самая карета, въ которой они пріхали въ гостинницу со станціи, на козлахъ сидла та-же баранья шапка въ длинныхъ усахъ, которая вчера такъ долго спорила съ Николаемъ Ивановичемъ, не принимая русскаго рубля. Увидавъ карету и возницу, супруги замахали руками и не хотли въ нее садиться.

— Нтъ, нтъ! Что это за экипажъ! Неужто вы не могли лучшего намъ припасти! — закричалъ Николай Ивановичъ, обращаясь къ швейцару. — И наконецъ, намъ нужно фаэтонъ, а не карету. Мы демъ смотрть городъ. Что мы увидимъ изъ кареты? Приведи другой экипажъ.

— Не на другой.

— Какъ: не на? Намъ нуженъ открытый экипажъ, фаэтонъ.

— Будетъ фаэтонъ, — сказалъ возница, слыша разговоръ, соскочилъ съ козелъ и сталъ превращать карету въ фаэтонъ, такъ какъ она изображала изъ себя ландо, въ нсколькихъ мстахъ связанное по шарнирамъ веревками. Онъ вынулъ ножъ, перерзалъ веревки и сталъ откидывать верхъ.

— Добре буде. Изволите ссти, — сказалъ онъ наконецъ. сдлавъ экипажъ открытымъ.

Супруги посмотрли направо и налво по улиц, экипажа другого не было, и пришлось садиться въ этотъ.

Экипажъ помчался, дребезжа гайками и стеклами.

— Куда возити? обратился къ супругамъ извощикъ.

— Семо и овамо, отвчалъ Николай Ивановичъ, припоминая старославянскія слова и приспособляясь къ мстному языку. — Смотрть градъ… Градъ вашъ видити… улицы, дворецъ.

— Градъ позити? Добре, господине.

Прохали одну улицу, другую — пусто. Кой-гд виднется пшеходъ, рдко два. Женщинъ еще того меньше. Прошелъ офицеръ въ сро-синемъ пальто и такой-же шапочк-скуфейк, гремя кавалерійской саблей — совсмъ австріецъ и даже монокль въ глазу на излюбленный австрійскій кавалерійскій манеръ. Онъ посмотрлъ на Глафиру Семеновну и улыбнулся.

— Чего онъ зубы скалитъ? спросила та мужа.

— Душечка, у тебя ужъ крылья очень велики на новой шляпк — вотъ онъ должно быть…

— Да вдь это послдній фасонъ изъ Вны.

— Все-таки, велики. Ты знаешь, въ карету ты и не влзла въ этой шляпк. Вдь каланча какая-то съ крыльями и флагами у тебя на голов.

— Выдумайте еще что-нибудь!

Въхали въ улицу съ магазинами въ домахъ. На окнахъ — матеріи, ковры, шляпки, мужскія шляпы и готовое платье, но ни входящихъ, ни выходящихъ изъ лавокъ не видать. Прошла черезъ улицу баба, совсмъ наша русская баба въ ситцевомъ платк на голов и въ ситцевомъ кубовомъ плать. Она несла на плеч палку, а на концахъ палки были глиняные кувшины съ узкими горлами, привязанные на веревкахъ. Прошелъ взводъ солдатъ, попался одинъ единственный экипажъ, еще боле убогій, чмъ тотъ, въ которомъ сидли супруги.

— Вотъ теб и маленькая Вна! Очень похожа! иронически восклицала Глафира Семеновна. — Гд-же наконецъ дамы-то? Мы еще не видли ни одной порядочной дамы.

— А вонъ на верху въ окн дама подолъ у юбки вытряхаетъ, указалъ Николай Ивановичъ.

Дйствительно, во второмъ этаж выбленнаго известкой каменнаго дома стояла у окна, очевидно, «собарица» и вытрясала выставленный на улицу пыльный подолъ женскаго платья. Немного подальше другая такая-же «собарица» вывшивала за окно дтскій тюфякъ съ большимъ мокрымъ пятномъ посредин.

Выхали на бульваръ. Стали попадаться дома съ лпной отдлкой и выкрашенные не въ одну только блую краску. Зданія стали выше. Прошмыгнулъ вагонъ электрической конки, но на половину пустой.

— Какая это улица? Какъ она называется? спросилъ Николай Ивановичъ у извощика.

— Княже Михаила, а тамо Теразія улица… отвчалъ извощикъ, указывая на продолженіе улицы.

Улица эта со своими зданіями дйствительно смахивала немножко на Вну въ миніатюр, если не обращать вниманія на малолюдность, и Глафира Семеновна сказала: