В одном шаге

Договорить Матусевич не успел — с броненосца стали стрелять противоминные пушки, вразнобой, и раздались крики:

— Минная атака с правого борта!

Повернувшись, адмирал увидел, как из начавшейся сереть «молочной» пелены тумана, края которой раздвинулись уже на три-четыре кабельтова, стали появляться одно-двух трубные приземистые корпуса приземистых корабликов, на флагштоках которых развевались хорошо знакомые всем русским морякам красно-желтые полотнища. И успел подумать, что оказался прав — японцы были где-то рядом и поспешили на звуки ночной стрельбы, по наитию выбрав правильный курс…

Глава 18

— Что, не понравилось, собаки сутулые?! Запоздали вы с атакой, раньше надо было, на полчаса раньше!

Матусевич чуть ли не прорычал, разглядывая небольшие японские миноноски, которые лихо выскочили из предрассветного тумана. Вот только на броненосцы наготове стояли расчеты у всех противоминных пушек, да и башни были готовы открыть стрельбу сегментными снарядами в любую секунду. Все бодрствовали, хотя началась та самая «собачья вахта» — четыре часа утра, когда спать больше всего хочется. Но сейчас лето, пусть и вторая половина — ночи еще не продолжительные, светает рано. Да и возвращение домой нисколько не расслабило экипаж, наоборот, все прекрасно знали, что японцы обязательно бросят в атаку свои миноносцы, которыми кишмя кишели здешние воды, каждую ночь воды перед входом в Порт-Артур минировали. И орудия загрохотали, причем не только на «Цесаревиче», послышался грохот и с идущего следом «Ретвизана». Затем «заговорила» артиллерия «Севастополя» и «Полтавы» — попытавшиеся выйти в атаку вражеские миноносцы встретил буквально шквал огня. По ним стреляли из всех имеющихся стволов, за исключением главного калибра, потому что из двенадцати дюймов бить по миноносцам крайне неэффективно, лучше поберечь заряды.

— Все, капец котятам! Да, впечатляюще…

Результат оказался потрясающий — две миноноски буквально разнесло в клочья, на них взорвались котлы. Третья запарила, потеряв ход, но тут ухнула правая носовая башня — и в кораблик попал шестидюймовый фугас, второй дал всплеск прямо у носа. И этого хватило — миноноску разломило на две части, и они в течение полуминуты скрылись под водой. «Цесаревич» ощутимо накренило — в ходовой рубке переложили руль, начав поворот. За кормой тот же маневр начал проделывать «Ретвизан» — на всякий случай, а вдруг еще по выходу из тумана вражеские миноносцы свои торпеды начали выпускать, вахтенные этого могли и не заметить.

Но вроде ничего страшного не случилось, да и сигнальщики были настороже — не закричали о приближении торпеды. Матусевич машинально попытался вытереть пот со лба и рассмеялся, совершенно забыв, что перебинтован как мумия, и доставать из кармана платок не стоит. И повернувшись к командиру броненосца, произнес:

— Светает, Николай Михайлович, вроде ночь пережили, все шесть кораблей целы. Нет только крейсеров и миноносцев, но они должны подойти к самому Артуру. Так что можно ход увеличить до десяти узлов, хотя трубы в факелы превратятся, больше вряд ли наберем.

Матусевич посмотрел на свой флагманский броненосец, хмыкнул — тот имел вид корабля вырвавшегося из самого адского пекла — борта покрыты дырками и «оспинами» от разрывов, надстройки частично искорежены, фок-мачта держится на «честном слове» чуть покачиваясь, а трубы вообще превращены взрывами в сплошное непотребство — там даже не дырки, зияют огромные проломы. Да, удивительно, что в таком состоянии не только генеральное сражение прошли, но победили там японцев — а как иначе рассматривать их судорожное отступление под прикрытием самоубийственной атаки миноносцев. И то удивительно, что корабль остался боеспособным — артиллерия практически не пострадала, оба броневых пояса не пробиты, затоплений нет. По большому счету все эти повреждения страшны только на вид, режут глаз, как говорится, внимательному наблюдателю. Но на самом деле, за исключением несчастного «Пересвета», которому досталось больше всех, все остальные броненосцы пострадали меньше «Цесаревича». Но так и японцы стреляли в первую очередь по флагманским кораблям, стараясь их поскорее выбить, как и русские по «Микасе».

— Угля больше потратим, с пустыми ямами придем, но двенадцать узлов на пару выдать сможем, ваше превосходительство. Тогда вовремя придем, еще прилив будет, и сможем пройти в гавань, иначе следующего утра дожидаться на внешнем рейде придется.

— К черту такое удовольствие — нам ремонт нужен, угля пока хватает, — Матусевич отмахнулся, но тут в голову пришла настолько безумная чужаямысль, что Николай Александрович ошалел, и даже помотал головой, пытаясь ее отогнать. Но куда там — та словно вбитым гвоздем прочно засела, тем самым, который кувалдой забивают насмерть. И состояние такое, будто крутым кипятком ошпарили в горячей бане. И видимо лицо адмирала в этот момент перекосилось, так что командир броненосца немедленно спросил с прорезавшимся беспокойством в голосе:

— Что с вами, ваше превосходительство?! Вам худо?!

— Ничего страшного, видимо, вчера сильно контузило, оглушило взрывом — вот и сказываются последствия.

Матусевич от честного ответа увильнул, и командир броненосца вроде бы это понял, отведя взгляд, но тут Николай Александрович взял Иванова под локоть, и, наклонившись, негромко произнес:

— Очень вас прошу, Николай Михайлович, не терять времени и как можно быстрее подготовить броненосец к выходу в море через сорок восемь часов. Ладно, пусть будет трое суток. За семьдесят два часа возможно управиться? Поверьте, это очень важно.

Иванов молчал, ничего не отвечал адмиралу, а только неподвижным взглядом уставился на изуродованные трубы. И когда пауза затянулась, и стала для Матусевича невыносимо тягостной, командир броненосца негромко, но очень уверенно произнес:

— Через семьдесят два часа корабль будет готов к походу и бою, ваше превосходительство. Сколько угля грузить прикажите?

— Две трети от нормального запаса, не больше — перегруза всячески избегать, его быть не должно. Главный броневой пояс должен выступать из воды как сейчас, это имеет первостепенную важность.

Матусевич говорил очень осторожно, слишком безумная мысль, но именно она позволила ему под совершенно другим углом взглянуть на ход войны. И понимая, что каперанг начинает догадываться о замысле, решил его сразу поставить в известность — тут секрет хранить без надобности, не та ситуация, и не тот человек перед ним.

— Три дня нам хватит на подготовку, а вот адмиралу Того нет, — негромко произнес Матусевич и улыбнулся. Негромко заговорил, хотя все отошли от них на достаточное расстояние и не могли подслушать.

— Неделю не будет главных сил, мы им крепко наподдали. Им ход до Сасебо, там короткий ремонт, загрузка боеприпасами и углем, потом обратно идти. На это неделя уйдет никак не меньше. И этим моментом надлежит воспользоваться, атаковать Дальний, захватить все тамошние склады и высадить десант. Если мы сделаем это, то бесповоротно изменим ход неудачно начавшейся для нас войны. Вся японская армия в Маньчжурии «питается только через два порта, и главный Дальний! Что скажите, Николай Михайлович, нам стоит рискнуть тремя броненосцами? Ведь вышибать нас придут 'Асахи» и «Сикисима», возможно «Касуга», и вполне вероятно «Асама» и «Якумо». Но это все — крейсеров Камимуры не будет, они просто не успеют подойти.

— Я на вашей стороне, Николай Александрович — через семьдесят два часа вы выведете в море три броненосца. «Пересвет» вряд ли можно восстановить за столь короткий срок, как и «Ретвизан», но за неделю вполне успеют привести в боеспособное состояние. Для броска трех броненосцев вполне хватит, мы там все разнесем вдребезги и пополам, в руины превратим…

— А вот этого не надо, зачем нам собственную базу уничтожать? Да там припасов и снарядов столько навезено, что Квантун сможем полгода собственными силами удерживать. По приходу я найду способ уговорить генерала Стесселя, и одной дивизией мы просто запрем перешеек.