В ожидании рассвета
Шрифт:
— Сколько-сколько? — спросила Ирмитзинэ. — Как… как вы скрывали от нас всё это столько времени? Как вы вообще смотрите нам в глаза после такого?
— Ну вот, решили рассказать, — развёл руками демон. Пасти на его запястьях оскалились.
— Ты решил, — заметил Норшал.
— И все должны быть мне за это благодарны. Где же аплодисменты?
— Ближе к делу, пожалуйста, — сказала Ирмитзинэ.
— Итак, кшатри давно восьмого ранга, хоть и не знают об этом. Они вообще неуязвимы для оружия.
— Я зачаровал их лунники, — вставил Норшал. — Никто ведь не должен
— К чему я и вёл разговор! — заключил демон. — Этот эксперимент надо прекратить. Завтра кто-нибудь из них спьяну проболтается, как брать силу из людей. Они же молчали триста лет, представляете, как им свербит? Все тут же начнут резать друг друга и пить энергию! Или один из этих кшатри потеряет зачарованный медальон, купит новый, и увидит восемь лун? Они могут попытаться устроить переворот.
Судьи задумались, но Ирмитзинэ нарушила молчание.
— Но все они одной касты — кшатри? Ведьма, каким бы мастерством она ни владела, не могла даровать четырём кшатри силу… Да ещё такую громадную.
— Сначала я думал, что это была аномалия, — сказал Норшал.
— Тогда почему она произошла не в городе, где каждый день творят сотни заклинаний? — перебила его Ирмитзинэ.
— Вот именно. Потом я пришёл к другому выводу. Эту силу трем мальчикам и одной девочке дала сама Тьма. Они — потенциальные борцы… против нас. Вот я и решил их приручить.
— Даже так… Но если вы правы, то почему там было четыре кшатри, а не кшатри, тридан, маг и сморт?
— Не забывайте, что Тьма стихийна, — вставил Гардакар. — У неё лишь подобие разума, а не Разум. Тем мы и отличались от неё, именно это подвигло нас отделиться. Или вы думаете, что Тьма понимает тот уклад, который мы устроили, дав ей плоть? Потому она так затянула с исполнением своего приговора. Для неё даже не существует времени!
— Лично я тут уже ничего не понимаю, — с этими словами смортка отправилась к дальнему в зале окну и принялась отламывать от цельного металлического узора, украшающего стекло, тонкие завитки.
Нельжиа забегал туда-сюда, интенсивно растирая виски. Описав круг по периметру залы, он остановился и изрёк:
— Всё равно не сходится! Судей ведь пятеро! Или, дражайший Гардакар, Тьма вас не считает Судьёй?
Демон, надо полагать, улыбнулся — его оскал немного изменил форму.
— Не может быть такого, чтобы великая сила не взяла меня в расчёт. Повторяю, разум Тьмы стихиен. Не исключено, что в будущем она попытается создать ещё одного… Пока это не произошло, надо уничтожить тех четверых кшатри.
— Они бессмертны, как мы! Вы забыли? — спросил Норшал.
— Вечно я вас спасаю! — сказал демон. — Вы уже научили их ходить в мир Земли? Прекрасно. Теперь надо, чтобы они полезли на свет, но по своей воле. Если мы заставим их, они могут оказать сопротивление. Нельжиа, вы могли бы сочинить пророчество, а мы напишем его где-нибудь в руинах… Остаётся выбрать место. Как насчёт Туилина?
Смортка подала голос.
— Не делайте вид, будто не знаете, что Туилин цел.
— Это пока.
— И вместо того, чтобы защищать моих граждан от сумасшедших демонов, я обсуждаю
с вами беспочвенные теории…«Туилин ещё цел? Неужели я в прошлом?» — подумал Фарлайт. Тем временем великий северный маг повернулся к зеркалу и поправил на себе мантию. Этого времени хватило, чтобы Фарлайт успел заметить разницу во внешности Норшала из прошлого и Норшала из настоящего. Увиденное отражение энергичной личности лишь издали ассоциировалось с высохшим, подозрительным судьёй, которого они с Нефроной встретили в столице.
— Я вам ещё не сказал? Туилинский бунт и есть то, что я уже предпринял.
— Так это твоих рук дело, грязный чёрт? — вскричала Ирмитзинэ. — Мерзавец! Второй по значимости город на Востоке!
Она вынула из складки тёмно-серой рясы горгулью, пробормотала заклинание, и её втянуло в статуэтку. Горгулья мгновенно выросла, ожила и, взмахнув кожистыми крыльями, вылетела в окно, разбив стекло и раздробив железный узор решётки.
— Один словом — Птичка, — потешался демон.
< image id="img13.jpg" l:href="#"/>Толстая тетрадь раскрылась на первой странице, и карандаш начал заполнять пустые страницы аккуратным, фигурным почерком.
«В последние дни со мной произошло столько всего! Меня чуть не уволили, я узнал подробности о моей семье, отправился в путешествие и, кажется, влюбился. Её зовут Нефрона. Если ничего не путаю, „Нефронон“ на древнем языке — особый, запоминающийся. Какое прелестное имя, оно ей так подходит! Но я не уверен, ответит ли она мне взаимностью. Посвящу ей следующий холавилеим. Не успел я выдержать время скорби, как в мою душу ворвалась Н. сияющей мерцалкой… Я даже не могу удерживать в голове мысли о работе… Мне надо пойти к старейшине, выяснить, почему в бумагах об уплате дани куча неувязок, но могу думать лишь о Ней. А деревенщины, как оказалось, говорят на вполне понятном языке, мне даже не пришлось доставать словарь. Они не так уж плохи, если забыть о том смраде, что от них исходит…»
Запись пришлось прервать, потому как предмет мечтаний вошёл в комнату. Мирт со вздохом закрыл тетрадь и спрятал её в мешок. Он взглянул на Нефрону и бросился к ней.
— Почему твоё лицо опечалено? Почему мрачное облако осенило тебя своей тенью? Кто-то тебя обидел?
— Дело не в том. Ты что, не слышал шум?
— Нет, я был занят размышлениями…
Мирт ожидал, что девушка спросит: «Размышлениями о ком?», но услышал совсем другое.
— Странно. Был такой грохот. Полдома снесло.
Тридан соскочил с кровати и натянул куртку.
— Кто-то напал?
— Не совсем. Наш «великий» устроил скандал.
— Да? — заинтересовался Мирт. — Чем же ему не угодили?
— Сьялас Гран застал свою дочку с ним на одной постели… Не думаю, что там что-то было, но старейшина решил с утра порасспросить его, и когда он разбудил Фарлайта, тот так наорал на него, что бедный Сьялас сам не рад. На этом не закончилось. Говорят, Фарлайт разбил всё, что попалось ему под руку, и успокоился, только когда часть дома взлетела в небо.