В плену его страсти

– Послушайте, сейчас не время, мы готовим пациентку к срочной операции…

Тут койку с девушкой и правда толкают в сторону дверей, одна из медсестер раскрывает обе створки, а я ловлю этого недоврача за шкирку и припираю к стенке.

– Что здесь, мать вашу, происходит?!
– едва ли не рычу на него.
– Ты сказал, она пойдет на поправку. Какая, к херам, срочная операция?!

– Состояние ухудшается, - нервно отвечает мужик.
– И если вы будете меня задерживать, то, вполне возможно, я не успею ей помочь.

Это немного отрезвляет. Приходится отпустить его.

– Если она не выживет, считай, что ты тоже, - бросаю напоследок и выхожу из палаты. Успеваю заметить, как вытягивается лицо хирурга. Отлично, пусть знает, что его ждет.

Я не позволю еще и ее отнять у меня.

Зачем мне это, я не задумываюсь. Просто чувствую необходимость выиграть у суки судьбы, сравнять счет, или хотя бы попытаться.

Похоже, Феликс был все же прав, ему удалось то, что не смог сделать никто. И теперь я уже не отпущу ее, пока эта странная тяга не ослабнет.

Следующие несколько часов я провожу в коридоре клиники. Пропускаю, кажется, три звонка от Васи, звонок от Кагановича. Я просто жду. Отсчитываю гребаные минуты до момента, когда двери откроются.

И оказываюсь не готов к тому, что хирург, который выйдет с бледным лицом и потерянным взглядом, скажет, что все, операция закончилась.

– Как она? Что с ней было?

От моего напора он теряется, отступает, пока не упирается спиной в стену.

– Я вопрос задал!

– Там… Там забыли в ней… инструмент… не вытащили…

– Чего, блядь?! Вы там совсем охерели вконец?!
– хватаю его, встряхиваю как следует.
– Что вы там забыли?!

– Это не я! Не я! Дежурный хирург, когда зашивал, забыл вытащить…

Я едва осознаю, что практически задушил его, фиксирую просто как факт.

– Она жива?

Два простых слова. Но от того, что я услышу, зависит немало.

– Н-не… - сипит парень.
– Не…

Что-то черное, мрачное разливается в груди. И боль, что отступила совсем ненадолго, расцветает новыми красками. Я проиграл. Снова. Снова проиграл и не спас… Руки сами сжимаются все сильнее в стремлении избавиться от этой сводящей с ума боли.

– Камиль Тигранович!
– резкой окрик хирурга едва оседает в сознании.
– Подождите!

Но не плевать ли уже?

24 Алика

Мне снится мама. Она улыбается, называет меня любимой девочкой и обнимает. Словно все опять так, как раньше.

Мы вместе идем по парку, где проводили столько времени. Смеемся, кормим голубей.

И ее улыбка согревает меня. На глаза невольно наворачиваются слезы, а в груди так тепло, что меня словно распирает от счастья.

Мама…

Мамочка!

Все так здорово, пока она вдруг не становится строгой и не заговаривает о моем поведении:

– Женщина должна слушаться мужчину, Аля. Ты ведешь себя неподобающе. Эдик расстроен из-за тебя…

Имя, которое ассоциируется с ужасом, бьет наотмашь, я нервно озираюсь по сторонам. Мама больше не улыбается, зато позади меня раздается противный голос, который я ненавижу!

– Думала сбежать от меня, сучка? Я тебя получу!

Крепкая хватка на плечах лишает возможности сбежать. Мама становится все бледнее, пока не исчезает, а противный отчим - все более реальным. И он, и его гадкие прикосновения, и грязные словечки.

Я пытаюсь сопротивляться, кричать, но в горле пересыхает, и ни единого звука не выходит.

А когда отчаяние доходит до максимума, мерзкий запах пропадает, и я оказываюсь лицом к лицу с Камилем. Он словно прогоняет мой самый жуткий кошмар. Смотрит так пристально, совсем как в тот вечер, в Новый год.

Склоняется все ближе, пока между нашими лицами остается едва ли не пара сантиметров. И я совершенно не испытываю страха. Наоборот. Я будто тону в том, что происходит, чувствую, рядом с ним я под защитой, и отчим не достанет меня.

– Алика… - произносит он низким голосом, едва ощутимо прикасается к моей щеке, проводит пальцами, вызывает толпу мурашек, а затем я почти чувствую его поцелуй на губах.

Почти, потому что снова непроглядная тьма, а затем все повторяется с самого начала.

С мамы, которая улыбается мне и называет любимой девочкой.

Этот странный сон я вижу много раз подряд, прежде чем у меня получается открыть глаза.

Чтобы вновь увидеть Камиля. Правда, теперь Тагаев сидит в кресле у стены напротив и, похоже, спит.

А я пользуюсь этим, чтобы рассмотреть его. И ведь есть на что посмотреть, если уж так говорить. Тагаев довольно привлекательный мужчина. Взрослый. От него веет опасностью, но вместе с тем рядом с ним чувствуешь будто защиту какую-то. Может, конечно, это меня так кроет после сна, который на повторе воспроизводило мое подсознание, а может, дело в том поцелуе под Новый год. Или вообще все началось с того инцидента в бане, когда я впервые увидела голого мужчину. Не в принципе, а именно этого мужчину, который сейчас зачем-то сидел в моей палате и спал в неудобном положении.

Волновался? Это предположение не очень-то вяжется с тем, как Камиль вел себя раньше. Но с другой стороны - он мог и не привозить меня в клинику, или не приходить, не сидеть рядом. Я уже сообразила, что у мужчины достаточно хороший достаток - такие дома, как у него, стоят недешево. Куда проще было бы заплатить, и все. Однако я уже второй раз вижу, как Тагаев сидит рядом с моей постелью.

И это смущает, но и несколько ободряет. В моей ситуации неоткуда ждать помощи. А он помог, хоть и вел себя до этого не очень-то приятно.

Перевожу взгляд на окно - шторы по-прежнему опущены. Последнее, что я помню - чьи-то слова про операцию. Но сделали ли ее в итоге? А главное, почему? Ведь аппендицит уже удалили. Тогда что?

Первая же попытка пошевелиться приводит к тому, что Камиль мгновенно открывает глаза.

– Прости… те… - выдавливаю, теряясь под его внимательным взглядом.

– Давай на ты, - немного хрипловато предлагает он.

Растерянно киваю. Ладно, можно и так.

– Вы меня уволите?
– выразительно приподнятые брови Камиля дают понять, что я ошибаюсь.
– Ты. Ты меня уволишь?