В подполье Бухенвальда

Вставив в мундштук сигарету и щелкнув зажигалкой, Сергей продолжал:

— Вот ты, Альфред, оправдываешь ненависть русских к вам, немцам. Но ведь этого не было. В нашей классической художественной литературе немцы изображались обычно добродушными, несколько чудаковатыми, честными тружениками, любителями сосисок, пива и хорового пения. Немецкие юноши были чувствительны и застенчивы. Немки обладали качествами хороших матерей и домашних хозяек. Для них пресловутые три «к» — киндер, кюхе, кирхе [31] были целью и смыслом жизни. И вот сейчас эти трафареты перечеркнуты историей. Мы видим «нежных и застенчивых» немецких юношей, которые зверски пытают свои жертвы. На фронте мы видели «добродушных» бюргеров, бросавших в огонь детей или разбивавших им черепа о булыжники. В бумажниках у них хранились семейные снимки вместе с порнографическими фотографиями проституток. Наконец, ты отлично знаешь, что из себя представляет Ильза Кох. Мы видели немецких дипломатов, которые за любезной маской скрывали звериный оскал хищника. Мы познали страну, которая под видом современного государства воскресила в своей общественной и политической практике инквизицию и средневековые пытки в таких масштабах, что знаменитый Торквемада кажется сейчас невинным младенцем по сравнению с Гитлером и его пособниками.

31

Дети, кухня, церковь. (Нем.)

Будущие послевоенные историки Германии должны заранее готовиться к тому, чтобы дать ответ, как зародилась эпидемия садизма, ставшего неотъемлемой чертой гитлеровских молодчиков, как родился тот «белокурый зверь», появления которого жаждал Фридрих Ницше.

Ну, чего ты опять прячешь лицо? Я говорю правду я хочу, чтобы ты меня правильно понял и сделал для себя соответствующие выводы.

— Скажи, Сергей, ты был большим ученым?

— Нет, я просто русский коммунист. А почему ты говоришь «был»? Я был, есть и буду. Извини, но это закон диалектики. Пусть Сергей Котов сгорит в крематории, но я все равно буду, потому что я часть советского народа. Ну, хватит. Скоро поверка. Я пошел.

— Нет, подожди. А как же с Погореловым? Мне что, просить извинения?

— Не надо, Альфред. Я сам с ним поговорю, он поймет, а тебя прошу поддержать наше предложение, чтобы нам ежедневно выделяли определенное количество шонунгов, а кому их давать, мы сами будем смотреть. Кантовщиков не будет.

Прошло три недели. Косой дождь и ветер насквозь пронизывали полосатую одежду, вода хлюпала в колодках и по кистям рук струилась из рукавов. Продрогшие, бежали мы с аппель-плаца, подставляя спины ветру. Сергея догнал Альфред и, подхватив под руку, шутя потащил за собой.

— Скорей, Сергей, скорей. Очки простудишь!

В полутемном коридоре, отряхнувшись, как собаки после купанья, закурили предложенные Альфредом сигареты. Сергей достал откуда-то из-за пояса бумажный сверток и сунул Альфреду.

— Это продолжение нашего спора. Прочтешь сам и познакомь ваших товарищей. Гут нахт [32] .

Только после отбоя, когда в столовой комнате не осталось никого, кроме ночного дежурного, Альфред в своей штубе развернул мелко исписанную самодельную тетрадь из грубой оберточной бумаги и на первом листе прочел. «Национальный вопрос».

32

Спокойной ночи. (Нем.)

— Ты мне веришь, Сергей? — спросил я как-то Котова.

— Странный вопрос. Не имею основания и причин не верить. А почему ты задаешь такой вопрос?

— Видишь ли, я знаю, что конспирация имеет свои законы, но как-то не совсем полноценно себя чувствуешь, когда неясно представляешь все, что творится вокруг.

— В этом ты, пожалуй, прав. Это одна из самых отрицательных сторон конспиративной работы. Тут многое приходится принимать на веру. А тебя что, собственно, интересует?

— Ну, вот хотя бы, как возникла подпольная организация в Бухенвальде? Ведь с чего-то началось?

— Да, началось. Началось с того, что наша партия учит нас в любых условиях и при любых обстоятельствах оставаться верными своим принципам. Ну что ж, тебе-то я могу рассказать кое-что, хотя и не полагается, так как тебе, как одному из организаторов группы «М», следовало бы заниматься только чисто военными вопросами.

— А что такое группа «М»?

— Группа «М» — это военная секция, а название от слова «милитэр», то есть военный.

Весь вечер мы бродили по узким коридорам бухенвальдских улиц и не замечали, как разорванные хлопья тумана соединяются вместе и очень мелким, словно просеянным дождем орошают толевые крыши бараков, нашу одежду и вот уже образуют лужи на дорогах.

Сергей говорит, как всегда, с большим увлечением, и из его слов передо мной постепенно вырисовывается мрачная картина истории Бухенвальда.

— Первые заключенные Бухенвальда — это немецкие коммунисты-тельмановцы. Они же сами для себя строили этот лагерь, и уже значительно позже, когда чуть ли не вся Германия превратилась в сплошной концентрационный лагерь, в Бухенвальд начинают поступать социально опасные уголовные преступники, бандиты, саботажники и прочие. После убийства секретаря германского посольства в Париже фон Рата в Бухенвальд бросают 12 500 евреев. Их, буквально как селедки в бочки, утрамбовывают в пять временных бараков, отобрав все вещи, и несколько суток совсем не открывают бараков. Без воды, без пищи, в жутких антисанитарных условиях многие из них умерли, многие сошли с ума.

После оккупации Австрии, а потом Чехословакии в Бухенвальд загоняют первых иностранных заключенных, а в начале войны с Польшей, то есть с сентября 1939 года, в Бухенвальд потоком пошли поляки и особенно польские евреи. Рассказывают, что в особую клетку в 30 квадратных метров эсэсовцы умудрились загнать 104 партизанских стрелка из Польши и через месяц из них в живых остался только один человек.

Еще рассказывают, что по случаю покушения на Гитлера в мюнхенской пивной все евреи на трое суток были заперты в своих бараках без воды и пищи, а когда немецкие коммунисты организовали попытку поделиться с евреями едой, был наказан весь лагерь. Пять суток весь лагерь не получал пищи, и в результате сразу умерло более 1200 человек. А 16 сентября 1941 года заключенные Бухенвальда впервые увидели русских военнопленных. Только не в лагере, а по ту сторону колючей проволоки. Триста человек командиров и политработников Красной Армии провели в эсэсовскую конюшню, а оттуда вывезли в крематорий несколько крытых грузовиков трупов. Впоследствии из этой конюшни и оборудовали «хитрый домик», о котором ты, по-видимому, уже слышал. Много наших людей там сложило голову. Да это и понятно, если учесть всю ненависть, которую питают гитлеровцы к нам, русским военнопленным, а причина этой особой ненависти тоже понятна. Они отлично сознают, что каждый советский солдат, воспитанный Коммунистической партией в духе высокой политической сознательности, не только военный, но прежде всего убежденный идейный противник фашизма и, следовательно, подлежит первоочередному уничтожению. В том же 1941 году в конце октября пригнали еще 2000 человек военнопленных для обслуживания лагеря. Многие из них погибли по дороге, многие уже здесь, и только часть оставшихся в живых живет и сейчас в лагере военнопленных на отгороженных проволокой блоках № 1, 7 и 13. Как ты знаешь, они не считаются заключенными, они просто военнопленные, хотя подвергаются почти такому же режиму, как и мы грешные, а вот уже весной 1942 года начали поступать русские политзаключенные, вроде нас с тобой. В основном это люди отборные, это наиболее активный боевой элемент советских военнопленных и гражданских лиц нашей Родины, партизаны, партийные и руководящие советские работники. Это люди, не смирившиеся с условиями плена или рабства на оккупированных территориях, это люди, уже закаленные борьбой с фашизмом, имеющие опыт подпольной работы и изведавшие всю прелесть гитлеровского «нового порядка» в тюрьмах и застенках гестапо. Естественно, что такие люди не могли оставаться пассивными даже в условиях Бухенвальда. Вокруг наиболее активных, энергичных товарищей, в основном коммунистов, уже весной 1942 года начинают возникать небольшие разрозненные группы. Перовыми сколотили такие группы Василий Азаров, Василий Жук, Иван Ашарин, Александр Купцов и еще ряд товарищей, не подозревая о существовании друг друга, не подозревая, что в лагере военнопленных тоже существует несколько подпольных групп, созданных Николаем Симаковым, Степаном Баклановым, Михаилом Левшенковым. Само собой разумеется, что каждая из таких групп, действуя самостоятельно, не могла добиться каких-то существенных результатов и вносила разнобой в общее дело сопротивления фашизму. Помогло то, что все эти группы искали связи с немецкими коммунистами, имевшими уже тогда сильную подпольную организацию. Руководитель интернационального политцентра Бухенвальда немецкий коммунист Вальтер Бартель дает задание чешскому коммунисту Кветославу Иннеману связаться с руководителями русских групп и попытаться их объединить. И вот в марте прошлого года Николай Симаков из лагеря военнопленных созывает совещание руководителей этих разрозненных групп, и тогда избирается состав первого политического русского центра, и работа пошла планомерно, организованно, охватив все сферы лагерной жизни. Разработанная центром программа действий подпольной организации включает в себя и борьбу за моральный облик советского человека, и оказание помощи товарищам, и проведение антифашистской агитации и пропаганды, и укрепление интернациональных связей, и вредительство и саботаж на предприятиях, и что самое главное и основное — это подготовку вооруженного восстания. За каждый из пунктов этой программы отвечают определенные люди, а центр контролирует и направляет их работу. Вот так-то, дорогой Валентин.

— Здорово! Значит, я в Бухенвальд попал уже на готовое?

— Не, совсем так. И состав центра, и его отделы несколько раз пополнялись более способными, более нужными товарищами. Кроме того, когда мы с тобой попали в Бухенвальд, шел еще организационный период и нам удалось принять самое активное участие в осуществлении общей программы. Ты что, разве недоволен своим «детищем»? Я имею в виду твой ударный батальон.

— Я-то доволен, но я могу быть пристрастным, сам того не подозревая. Ведь они мне как родные, а вот как там, в центре, смотрят на мой батальон?

— Очень внимательно смотрят и тоже довольны. Большие надежды возлагают на твой батальон, поэтому и помогают, чем могут.

— Слушай, Сергей, а тебе что поручено? Если это не секрет, конечно, — спрашиваю я.

— Ишь ты, какой. Любопытство вообще считается пороком, а здесь, в Бухенвальде, тем более.

— Но ведь я не из праздного любопытства спрашиваю.

— Знаю, поэтому и отвечаю. Меня, Николая Кюнга и Ивана Ивановича Смирнова недавно ввели в состав центра. Руководит нашим центром по-прежнему Николай Симаков. Эх, если бы ты знал, Валентин, что это за человек. Умница! Мало сказать умница, это природный организатор. Теперь наш русский центр является русской секцией интернационального центра антифашистской организации Бухенвальда. Восемнадцать таких секций входит в состав интернационального центра, а мне почти со всеми из них приходится возиться.

— А до иностранцев-то какое тебе дело?

— Самое прямое, Валентин. Самое прямое. Меня назначили руководителем подпольного политотдела организации, так как же я могу допустить, чтобы у иностранцев оставалось такое исковерканное представление о Советском Союзе и советских людях? Приходится потихоньку поворачивать их мозги в другую сторону.

— И получается?

— С трудом, со скрипом, но получается. Уж очень голова у многих забита антисоветской пропагандой. Вот сейчас, кроме немецких товарищей, я занимаюсь с французами, югославами, поляками, итальянцами. Другие мои товарищи занимаются с группами других национальностей. Мы показываем иностранцам советскую действительность, разъясняем основные моменты ленинской национальной политики, вопросы строительства социализма в СССР, основные моменты из гражданской войны и начала Отечественной войны, вопросы истории нашей партии, вопросы философии и другие. Вместе с Кюнгом и Степаном Бердниковым удалось написать несколько брошюр, и сейчас их переводят и изучают наши иностранцы. Особенно удачными получились: «Дружба национальностей СССР», «Советская конституция», «Ноябрьская революция в Германии 1918 года», «Пятилетний план развития народного хозяйства в СССР», «О героизме и фанатизме», «Разгром немецких войск под Москвой», «Две тактики» Ленина и еще ряд других.