В поисках Дильмуна

Так называется местная воинская часть во главе с английскими офицерами, призванная охранять мир среди воинственных племен здешних княжеств. Мы встречались со «скаутами» в их цитадели, в оазисе Бурайми, и там услышали рассказ, который позвал нас в Диббу. Будто бы во время учений в районе Диббы «скауты» рыли окопы и наткнулись на следы древнего селения — черепки и множество осколков орнаментированных сосудов из стеатита. Мы посетили штаб «скаутов» в Шардже и не без труда добились от ворчливого полковника разрешения посетить Диббу и осмотреть находки. Полковник явно считал, что Дибба отнюдь не подходящее место для штатских.

На огороженной плетенкой веранде офицерской столовой в Мусафи, за кружкой теплого пива, мы узнали, почему полковник так неохотно давал нам свое согласие на посещение Диббы. Дело в том, что в горах на мысе Мусандам обитают шиху — племя пастухов и земледельцев. Эти свободолюбивые люди — смелые воины и фанатичные мусульмане. Они хотя и признают власть маскатского султана, однако на своих землях не желают терпеть чужаков.

Я следил за рассказом командира «скаутов» с интересом, потому что уже слышал про шиху и раньше. Много лет назад, когда я еще служил в нефтяной компании, мне о них говорил Рон Кокрин. Рон представлял нашу компанию в Дубае и изучал малоизвестные диалекты арабского языка. Его заинтриговал слух, будто Шиху говорят на языке, который не понятен ни одному арабу. Заинтересовался этим и я как будущий археолог, занимавшийся в прошлом клинописью. В этом самом удаленном уголке Аравийского полуострова могло сохраниться что угодно, подобно тому как в Уэльсе и в горах Шотландии сохранился кельтский язык, а в Пиринеях — баскский. Может быть, мы выйдем на следы шумерской речи или неведомого до сих пор языка Дильмуна.

С великой осторожностью и не без риска Рон наладил знакомство с жителями Рас аль-Хайма на границе территории шиху, которые поддерживали связи с «затерянным племенем», познакомился даже с двумя-тремя представителями этого племени, покинувшими родные земли и поселившимися в Рас аль-Хайме. Он записал около шестидесяти слов языка шиху и приобрел два маленьких железных топорика на длинном крепком топорище, какие носят мужчины этого племени. Нас ожидало разочарование: язык оказался персидским диалектом. Как археолог, я должен был догадаться об этом еще раньше, ведь носители индоевропейских языков (к числу которых относится персидский), распространившиеся в Европе и Азии во II тысячелетии до н. э., были также носителями боевых топоров. И если считать шиху «пережиточным» племенем, то железные топорики говорят о том, что они — пережиток этой волны переселенцев.

Последнее время, по словам командира «скаутов», шиху скапливались в горах над Диббой. Границы Маската, Шарджа и Фуджайры встречались как раз у Диббы, и демаркация не удовлетворяла ни одну из сторон. Шиху утверждали, что Шарджа захватила часть их земель, и грозились отомстить с оружием в руках. Вот уже два месяца подразделение «скаутов» стояло лагерем на равнине к югу от Диббы, надеясь, что страсти остынут и угрозы сменятся переговорами. Однако в любую минуту племена могли начать войну.

Мы двинулись дальше, и ландшафт изменился. Западные склоны Оманских гор, откуда мы ехали, более отлогие, а восточные круто обрывались к побережью. Почти сразу мы оказались в узком вади, и вот уже по обе стороны нависали высокие скалы, почти совсем заслоняя солнечный свет. Затем ущелье чуть раздалось, и мы миновали лепившиеся к крутым склонам глинобитное дома небольшой деревеньки. Далее дорога стала стала уже и круче. Это была не дорога, а скорее нагромождение булыжника, сквозь которое пробивался маленький ручеек — все, что осталось от могучих потоков, некогда прорезавших в горе эту борозду. Мы двигались чуть ли не ползком, то и дело останавливаясь, чтобы осмотреть путь впереди, проверить высоту обрыва, закрытого очередным валуном, и податься назад, объезжая коварный непроходимый участок. «Лендровер», словно мул, пробирался через валуны, царапая отвесные стены ущелья, кренясь и выписывая немыслимые зигзаги. На каждой осыпи, в каждом просвете между скалами можно было увидеть засеянные просом клочки земли размером не более оконного ящика для цветов. Почву подпирали каменные стены, и через кручи, пересекая наш путь, тянулись искусно оборудованные каналы, неся воду миниатюрным полям.

Казалось, нашему спуску не будет конца. Но вот каньон вдруг резко повернул в сторону, и скалы расступились. На десять километров вперед, до самого моря, простиралась покрытая травой каменистая равнина, образованная выносами из ущелий вроде того, из которого мы только что выбрались.

Лагерь «скаутов» располагался на берегу, и мы символически окунули наши лопаты в Индийский океан, подобно тому как Саргон Аккадский, Хаммурапи и Тиглатпаласар окунали мечи в Средиземное море, отмечая начертанные природой пределы своих империй. На востоке, в 800 километрах от нас, лежала Индия. Возможно, нам только показалось, что Индийский океан синее Персидского залива, но уж совершенно точно у наших ног лежали великолепные раковины — пятнистые и розовые с оторочкой из длинных шипов, — каких никогда не было в мелких водах залива, но какие мы то и дело находим в наших раскопах, из чего видно, что пристрастия мореплавателей, посещающих индийские берега, мало изменились за пять тысяч лет. Далее на север и на юг горы обрывались в море крутыми мысами: гравийную равнину Диббы с трех сторон обрамляют горы, и попасть сюда можно только морем, да по рискованному маршруту, которым прибыли мы.

Отправившись на закате осматривать место, где были сделаны находки, мы обнаружили, что оно ничем не отличается от окружающей его однообразной равнины. На поверхности — никаких указаний на то, что кроется под землей. И однако же на дне вырытых зигзагом окопов, на глубине около метра, торчали из земли кости и черепки. Интерпретировать увиденное было непросто. Трудно представить себе менее научную картину, нежели старый раскоп, где четкий абрис размыт выветриванием и осыпавшимся песком и многослойные разрезы прокалены летним солнцем до однородной белизны. Эти окопы вырыли два года назад, и с самого начала никто не заботился о том, чтобы стенки были строго вертикальными. Сколько мы ни орудовали нашими скребками, в затвердевших не хуже цемента стенках не выявлялось ничего похожего на стратиграфию, никаких признаков, позволяющих заключить, что перед нами могилы, вырытые с уровня поверхности, приближающегося к нынешнему. Положительно утверждать не берусь, но предполагаю, что при дальнейшем изучении на этом месте (примерно в двух с половиной километрах к юго-западу от Диббы) будет обнаружено поселение городского или деревенского типа и перекрывающий его метровый слой гравия — след катастрофических наводнений.

Из стенок окопов мы добыли множество черепков, обломки стеатита, кости животных. В основном керамика представлена глубокими мисками с небольшим выступом ниже отогнутого венчика. Примерно в таких же сосудах хоронили жертвенных змей на Бахрейне ассирийского периода, но здесь многие миски были расписаны геометрическими узорами, черной краской по фиолетово-красному фону или красной по желтовато-коричневому. Нередко орнамент помещался на внутренних поверхностях. Стеатитовая посуда была представлена похожими на улей горшками вроде тех стеатитовых и алебастровых сосудов, что так часто встречались нам в слоях эпохи Селевкидов. Листовидный наконечник стрелы из бронзы походил на те, которые мы годом позже находили в нашей «Герре» в Саудовской Аравии. Мы нашли также две пуговицы из раковин; одна из них, шириной пять сантиметров, была украшена ямками в обрамлении двух врезанных кругов.

Такой набор, резко отличный от встречавшегося нам до сих пор, притом на участке, удаленном от всех районов, в каких ранее работали не только мы, но и любые археологи вообще, трудно датировать с уверенностью. Материал был явно доисламский и отличный от культур III тысячелетия до н. э., выявленных нами у Барбара и на Умм ан-Наре. Наконечник стрелы из бронзы указывал на начало I тысячелетия до н. э., а когда мы позже в том году, вернувшись в Данию, обратились к литературе, то нашли описание пуговицы, очень похожей на ту, что откопали под Диббой, но обнаруженную в Ниневии, в слоях ассирийского периода, датируемых примерно 900 г. до н. э. Проводить параллель опасно, ведь от Ниневии до Диббы 1500 километров, а пуговицы из раковин не относятся к числу изделий, четко классифицируемых по орнаменту. В ожидании дальнейших исследований остается лишь постараться извлечь максимум из собранного материала. Однако дальнейшие исследования под Диббой упираются в весьма сложные финансовые и снабженческие проблемы.

Тем временем наши работы на Бахрейне продолжались. Каждый год мы получали средства от правительства, от нефтяной компании и от фонда Карлсберга. Год за годом экспедиция в том же количестве (хотя личный состав менялся сильнее, чем мне бы того хотелось) продолжала выполнять программу с расчетом именно в данном году как-то закруглиться, чтобы сделать передышку и приступить к публикациям.

На смену превратностям начального периода пришла нормальная жизнь. Теперь в состав бахрейнской экспедиции неизменно входило семь человек, один из которых заведовал лагерным хозяйством. После Юниса два года этим занималась Вибеке, но, когда наши дети подросли и пошли в школу, мою жену сменила жена Свечда Бюэ-Мадсена — Лилиан. Шестеро археологов работали звеньями по два человека.

Мы кончили раскапывать Барбарский храм и снова засыпали его песком. Может быть, в интересах публики не стоило этого делать. Но, хотя правительство и шейхи гордились своим храмом, на острове все еще не было учреждения, способного надежно охранять местные древности. Охота за строительным камнем продолжалась с прежним рвением, однако, даже если удалось бы предотвратить вандализм, только эффективная организация ухода за памятниками могла уберечь стены храма от разрушения при естественном выветривании песка.

В итоге мы получили возможность. сосредоточиться на городище, и оставались даже свободные руки для объектов, которые значились в списке «кандидатов».

Одно звено копало район «дворца» в центре Кала’ат аль-Бахрейна, другое шло вдоль городской стены. Третье звено было нашим тактическим резервом, его мы бросали в бой, смотря по обстановке. В 1963 г., когда местные власти, выполняя программу освоения земель, распорядились очистить от гравия макушки нескольких сот курганов, третье звено вскрыло около полусотни обнажившихся погребальных камер и впервые собрало по-настоящему представительную коллекцию типичной для курганов керамики. Конечно, едва ли не в каждом случае нас опередили грабители, не оставив никаких ценностей, если не считать одного звена золотой цепочки. Не было и печатей — странный факт, ведь естественно считать печати сугубо личной собственностью, которой следовало бы, как мы видим это в других странах и других периодах, сопровождать в могилу своего владельца. Это было тем удивительнее, что мы нашли две «ложные печати» — изделия, сходные по величине и форме с печатями, но вырезанные из осевого столбика витой раковины, так что завитки образовали «ложный узор» на аверсе.