В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)
Шрифт:
– Знаешь, Поль? Жила где-то девушка, ее фамилия была "Консомэ", мадемуазель Консомэ! И у нее родилось двое детей-близнецов. Девочка Тутти и мальчик Фрутти... Да, Поль? А еще через полгода - опять близнецы: Ризи и Бизи.
Расплатившись за обед, мы идем на берег - к Юльке.
Но Юльки там не оказывается. Мы ходим, ищем ее по берегу, заглядываем в прибрежные кусты - нет Юльки! Наконец она появляется - спешит к нам, слегка ковыляя на нетвердых еще ногах.
– Где ты была, Юля?
Юлька очень смущается:
– Нет, это я тут... так... в одно место...
Только увидев Юльку,
И Юлька тоже радуется мне, все заглядывает в мои глаза, все повторяет: "Ох, Саша, Саша..."
– Что "ох, Саша"? Что я сделала плохого?
– Нет, нет, ты хорошее сделала, ты пришла! Это я говорю "ох, Саша, Саша!" - значит, ох, как я рада!
Поль ходит по берегу, восхищается осенней красой быстрой речки, рябой от опавших листьев. По временам она нагибается, чтобы сорвать осенний цветок.
– Знаешь, Саша, - говорит Юлька, - а ведь мы, наверно, скоро уедем.
– Куда?
– Вот не могу сказать... В этот... как его... нет, забыла, как этот город называется. Там татусенькин брат живет. И он зовет нас приехать до него. Пишет, там будет работа и для татуси и для мамци. Лучше, чем здесь... И там можно будет меня лечить. Какие-то ванны. Чтоб я совсем, совсем здоровая была!
Юлька говорит это, отвернувшись от меня, а я слушаю ее слова и смотрю в землю. Когда мы с Юлькой снова встречаемся взглядом, у нас обеих слезы на глазах.
– Уедете?
– говорю я, и мне горько-горько.
– Ага...
– всхлипывает Юлька.
– Я не через то плачу, что нам будет плохо там, не-е, борони боже! С татусей везде хорошо будет! А только... только потому...
– Голос Юльки снижается почти до шепота.
– И я тоже потому...
– шепчу я.
Мы обе понимаем: нам будет тяжело расстаться. Словно бы и не очень много времени прошло с того дня, как я, убегая от "вора", попала на чужой двор и впервые услышала чистый голосок Юльки, льющийся из погреба:
Нет у цыгана ни земли, ни хаты,
Но он - свободный! Но он - богатый!
Над ним не свищет нагайка пана...
Куда ни взглянет - земля цыгана!
Но сколько потом было тревоги и мучительной жалости, когда Юлька умирала от крупозного воспаления легких! И как славно мы с ней играли, когда она выздоровела, как весело бывало нам вместе и в погребе, и здесь, на берегу речки... Здесь по театральным афишам я учила Юльку читать, а Поль научила ее болтать по-французски.. И вот расстаемся, - и словно всего этого не было.
– Саша, я тебе скажу один секрет... Видишь там, около ресторана, дом? Это тиятр. Когда вы пришли, я там была. Я туда часто хожу -я ведь уже хорошо могу ходить!
– а там поют... Как поют, Саша! Утром они поют в своих платьях, - называется "репетиция". Сторож меня пускает, очень вежливый старичок! Я сховаюсь в уголке и слушаю... И, знаешь, я все, все помню!
И Юлька тихонько напевает своим серебряным голоском:
Знаешь ли чудный край, где все блеск и краса,
Там, где розы цветут и лимон золотится?
Странное дело! Песня началась в Юлькином горле, - я видела, как
Юлька начала петь, - но звуки полились широко, сильно, их вобрали деревья, словно их отразила поверхность реки... Мне уж кажется, что поет не Юлька, а все кругом! Подошедшая Поль тоже смотрит на Юльку с радостным удивлением.Туда, туда, о любимый мой,
Хотела б я улететь с тобой!
поет Юлька и словно золотистые мыльные пузыри, нежно позванивая, вылетают из ее горла. Голос Юльки поднимается высоко-высоко - в самое небо! Он перелетает через зубчатый частокол елей на другом берегу реки и слышен оттуда, пропадая, словно тая.
Поль и я смотрим с восхищением то на Юльку, то друг на друга.
– Кто научил тебя так петь, Жюли?
– Никто, - говорит Юлька, застенчиво оправляя на себе платьице.
– Никто не учил. Это я у них в театре слышала. Называется "Миньона"... Теперь больше не услышу - они на зиму в городской театр переезжают...
– Ох!
– спохватывается Поль, взглянув на часы.
– Домой, домой, Саш!
По дороге к дому я вдруг вспоминаю:
– Поль, а какой сюрприз ты мне обещала?
Поль делает непроницаемое лицо.
– Помнишь, - говорит она таинственно, - в сказке король попал во время охоты в когти льва и стал просить льва: Отпусти меня!" А лев говорит: "Хорошо, отпущу, но только обещай отдать мне то, чего ты в своем доме не знаешь!" Помнишь?
– Конечно! И оказалось, что, пока король был на охоте, королева, его жена, родила хорошенькую-хорошенькую деточку, дочку...
Я схватила Поля за руки и радостно заглядываю ей в глаза:
– Поль! У нас дома кто-нибудь родился, да?
– Да!
– отвечает Поль, и ее добрые глаза-черносливины влажно блестят. Сегодня утром, пока ты была в школе, у твоей мамы родился сынок - значит, твой брат.
– А как его зовут?
– Его назвали Семеном - в честь твоего покойного дедушки, отца твоей матери. Но все в доме уже зовут его "Сэнечка", "Сэньюша"...
Я мчусь домой такой рысью, что Поль еле поспевает за мной. Мне не терпится увидеть Сенечку-Сенюшу! Я засыпаю Поля глупейшими вопросами: "А ноги у него есть? А почему, когда рождается ребенок, надо обедать в ресторане?"
– Потому что Жозефин (Юзефа) весь день возилась с малюткой и ей некогда было приготовить обед.
– А почему мы с тобой столько часов слонялись по городу, вместо того чтобы идти домой?
– Только тебя там не хватало! В доме был страшный беспорядок. Надо было все прибрать...
– А почему, когда ты пришла за мной в институт, ты была заплаканная... Была, была! Поль, почему ты плакала? Скажи, почему?
Поль отвечает не сразу:
– Потому что мне было очень жаль твою маму, она так страдала... Очень тяжело рождает женщина ребенка! И еще я боялась: а вдруг твоя мама умрет и маленький мальчик умрет? Я плакала от страха. А потом, когда все обошлось и мама осталась жива, и мальчик, такой ангелок, тоже остался жив, - ну, тут, конечно, я заплакала от радости! И мы все обнимались: и Жозефин, и мсье ле доктер, и я, и старый доктор с его незастегнутыми пуговицами... Только маму твою мы не обнимали, потому что она, бедняжка, еще очень слаба, мы боялись ей повредить.