В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)

Так оно и происходит. Антон кончает свое дело, с усилием встает с колен Аня протягивает ему свой пакетик с нарядной тесемкой. Не говоря ни слова, даже не взглянув на девочек, Антон берет пакетик рукой, черной от сажи, сует ею за пазуху и уходит.

Люда и Аня смотрят ему вслед и посылают воздушные поцелуи его удаляющейся спине.

– Дуся!
– говорит Аня с чувством.

– Да! Ужасный Дуся!
– вторит Люда.

Я смотрю на них во все глаза О ком они говорят? Кто "дуся"?

Туг обе девочки - Люда и Аня - начинают шептаться. Поскольку они при этом то и дело взглядывают на меня, я понимаю, что речь у них идет обо мне.

– Послушай...
– подходит ко мне Люда.

– Ты - Шура, да? Я знаю, мне о тебе Нинка Попова говорила

– У нас к тебе просьба!
– перебивает ее Аня.- Понимаешь, мы пансионерки, мы живем здесь, в институте, всегда. И у нас очень мало окурков!

– Ужасно мало!
– поясняет Люда.
– Откуда здесь быть окуркам? Учителей таких, чтобы они были мужчины, курили папиросы, - ведь немного. В классах они не курят, в коридоре - тоже, только в учительской, - а в учительскую нам ходить запрещено! Вот ты живешь дома - собирай для нас окурки, а?

– Какие окурки?
– спрашиваю я, совершенно обалдев.

– Ну, обыкновенные. Окурки. Окурки папирос. Понимаешь?

Я еще больше удивляюсь.

– Вы курите?
– спрашиваю.

Обе девочки хохочут. Я, видно, сморозила глупость.

– Нет, мы с Людой не курим, - снисходительно улыбается Аня.
– Мы для Антона окурки собираем.

– Потому что мы его обожаем!
– торжественно заявляет Люда.
– Он - дуся, дивный, правда?

Я молчу. Антон не кажется мне ни "дусей", ни "дивным".

Просто довольно нечистоплотного вида старик со смешной лысиной.

– И еще мы хотели просить тебя...
– вспоминает Аня.
– Кто живет дома, у того всегда много цветных тесемок от конфетных коробок. А у нас здесь, в институте, откуда возьмешь тесемки? Мы сегодня перевязали окурки для Антона,- видела, какой красивенький пакетик получился? И, представь, последняя ленточка! Больше у нас ни одной нет.

– Приноси нам, Шура, окурки и конфетные тесемочки!

– И, смотри, никому ни слова! То есть девочкам - ничего, можно. А синявкам ни-ни!

Я не успеваю ответить, потому что в класс вливается большая группа девочек. Среди них - Меля, Лида и другие мои подружки. Обе мои новые знакомки - Люда и Аня из первого отделения - говорят мне с многозначительным подчеркиванием:

– Так мы будем ждать. Да? Принесешь? И убегают.

– Это что же ты им принести должна?
– строго допытывается у меня Меля.

– Да так... Глупости...
– мямлю я.

– Ох, знаю!
– И Меля всплескивает руками.
– Они ведь Антона, истопника, обожают! Наверно, пристали к тебе, чтобы ты из дома окурки носила?.. А, кстати, - вдруг соображает Меля.
– Надо и вам кого-нибудь обожать! Кого вы, пичюжьки, обожать будете?

– Я - никого!
– спокойно отзывается Лида.
– Моя мама училась в Петербурге, в Смольном институте, она мне про это обожание рассказывала... Глупости все!

Ну хорошо, Лида знает про это от своей мамы и знает, что это глупости. Но мы - Варя Забелина, Маня Фейгель, Катя Кандаурова и я - не знаем, что, это за обожание и почему это глупость. И мы смотрим на Мелю вопросительно: мы ждем, что она нам объяснит.

В эту минуту в класс вбегает Оля Владимирова. У нее такая коса, как ни у кого в I классе, - не только в нашем, втором отделении, но и в первом. Если бы у меня была такая коса, ох, я бы все время только и делала, что поводила головой то вправо, то влево... а коса бы, как змея, шевелилась по спине то туда, то сюда! Оля Владимирова нисколько не гордится своей косой, разговаривает со всеми приветливо, лицо у нее милое - вообще хорошая девочка. Сейчас она вбежала в класс, поспешно выложила все из сумки в ящик своей парты и почти бегом направляется обратно к двери в коридор.

– Владимирова!
– окликает ее Меля.
– Ты - обожать, да?

– Да!
– отвечает Оля, стоя уже в дверях класса.

– А кого?
– продолжает допытываться Меля.

– Хныкину, пятиклассницу. Ох, медамочки, какая она дуся!
– восторженно объясняет Оля.
– Ее Лялей звать - ну, и вправду такая лялечка, такая прелесть! А Катя Мышкина обожает ее подругу, Талю Фрей, - мы с Мышкиной за ними ходим...
– И Оля убегает в коридор.

– Пойдем, пичюжьки!
– зовет нас Меля.
– Надо вам посмотреть, как это делается.

Мы выходим в коридор, идем до того места, где он поворачивает направо-около директорского стола, - и Меля, у которой, по обыкновению, рот набит едой, показывает нам, мыча нечленораздельно:

– О-о-и...

Мы понимаем - это означает: "Вот они!" Идут по коридору под руку две девочки: одна розовая, как земляничное мороженое, другая - матово-смуглая.

– Хныкина и Фрей!
– объясняет нам Меля, прожевав кусок.
– А за ними наши дурынды...

В самом деле, за Хныкиной и Фрей идут, тоже под ручку, Оля Владимирова и Катя Мышкина. Они идут шаг в шаг, неотступно, за своими обожаемыми, не сводя восторженных глаз с их затылков.

– Это они так каждый день ходят?
– удивляется Варя-Забелина.

– Каждый день и на всех переменах: на маленьких и на больших... Ничего не поделаешь, обожают! И вы выбирайте себе каждая кого-нибудь из старшеклассниц - и обожайте!

– Нет, - говорю я, - мне не хочется.

Оказывается, ни Варе не хочется, ни Мане, ни, конечно (за Маней вслед), Кате Кандауровой тоже не хочется!

– Ну почему?
– удивляется Меля.
– Почему? Вам это не нравится?

– Скука!
– говорю я.
– Если бы еще лицом к лицу с ними быть, разговаривать - ну, тогда бы еще куда ни шло...

– Да, "лицом к лицу"!
– передразнивает Меля.
– Что же, им ходить по коридору всю перемену задом, как раки пятятся? Или ты будешь задом наперед ходить?

– А ты сама почему никого не обожаешь?
– спрашивает у Мели Варя Забелина.

– Так я же ж обожяю!
– говорит Меля.
– Я кушять обожаю! Чтоб спокойненько, не спеша, присесть где-нибудь и кушять свой завтрак.

Мы Мелю понимаем: обожательницам не до еды; сразу, как прозвонят на перемену, они мчатся сломя голову к тем классам, где учатся их обожаемые. А потом ходят за ними. Ходить вовсе не так просто. Надо это делать внимательно: обожаемые остановились и обожательницы тоже останавливаются. Надо ходить скромно, не лезть на глаза, ничего не говорить, но смотреть зорко: если у обожаемой упала книга, или платочек, или еще что-нибудь, надо молниеносно поднять и, застенчиво потупив глаза, подать. Какое уж тут "кушянье", когда все внимание сосредоточено на обожаемых!

– Шаг в шаг, шаг в шаг!
– объясняет Меля.
– Зашли обожяемые зачем-нибудь в свой класс, - стойте под дверью их класса и ждите, когда они опять выйдут. Зашли они в уборную, - и вы в уборную! Шьто же, мне любимое пирожьное в уборной есть?

Мы хохочем.

– А потом, - говорит Меля сурово, - надо ведь еще подарки делать! Цветочки, картинки, конфетки, - а ну их- к богу! Вы мою тетю знаете, видели?

– Знаем...- вспоминаем мы не без содрогания.
– Видели!

– А можно с такой теткой подарки делать? Ну, это мы сами понимаем: нельзя. Вообще, в описании Мели, обожание - вещь не веселая, и нас это не прельщает.