В родном углу

Раиса повиновалась. У трельяжа она остановилась.

— Вы помните нашъ разговоръ?.. Помните вопросы, которые я вамъ задавалъ? Пошли-бы вы или не пошли за меня замужъ? — спрашивалъ тихимъ голосомъ Сухумовъ. — Вы тогда почему-то приняли ихъ за дерзкую шутку, за, за…

Нижняя челюсть у него тряслась, когда онъ говорилъ. Онъ волновался, перевелъ духъ и закончилъ:

— И вотъ сегодня я уже оффиціально пріхалъ просить вашей руки… Просить быть моей женой…

Раиса заплакала еще сильнй. Она до того взволновалась, что не могла говорить и стояла потупившись. Въ это время къ ней изъ сосдней комнаты подбжалъ маленькій сынишка священника и, теребя ее за юбку, говорилъ:

— Раиса! Что-жъ ты пропала! Что-жъ ты не идешь намъ чай наливать! Мы выпили и еще хотимъ чаю!

— Пошелъ прочь, Павля! Оставь Раису! Оставь ее! — кричала попадья на сына и видя, что тотъ не слушается, быстро вскочила съ кресла, оттащила его и дала подзатыльникъ, прибавивъ:- Неслухъ! Негодный мальчишка…

Ребенокъ заревлъ, направляясь въ другую комнату.

Сухумовъ нсколько смутился, но продолжалъ:

— Раиса! Добрая и милая моя Раиса, хотите вы… согласны вы… желаете вы… можете вы полюбить меня и сдлаться моей женой… выйти за меня замужъ, отдать мн сердце… протянуть руку на жизненный путь?

Онъ искалъ словъ для объясненія и. нанизывалъ т, которыя приходили на умъ.

Она вскинула на него полные слезъ глаза и отвчала такъ-же безсвязно, подыскивая слова:

— Ахъ, Боже мой! Боже мой… Что вы говорите! Что вы спрашиваете! Да конечно-же, конечно-же, если вы въ серьезъ… Теперь я вижу, что вы серьезно… Но прошлый разъ, клянусь вамъ, я думала, что вы въ шутку, что вы въ насмшку, что вы… Ахъ, Господи, да могла разв я ожидать такого счастія! Врить въ такое, такое…

Раиса зарыдала. Сухумовъ опять схватилъ ее за руку и прижалъ эту руку къ своей груди, бормоча несвязно:

— Простота моя… ангельская простота… чистая сердцемъ, скромная голубка… Я врю вамъ, врю, что вы это изъ скромности сомнвались, и тмъ дороже вы для меня черезъ это… Вы цны себ не знаете… А я сразу васъ оцнилъ и полюбилъ. Да, полюбилъ… Вы золото, драгоцнный жемчугъ… Врите вы мн теперь, врите?

— Врю… — прошептала Раиса, продолжая всхлипывать и не отнимая руки.

— И согласны, мой драгоцнный. алмазъ, мой лучезарный ангелъ?.. Согласны быть моей спутницей на жизненномъ пути? — продолжалъ Сухумовъ.

— Со-огласна. Угодники Божіи, да разв я могу быть не согласна!

— Ну, пойдемте рука-объ-руку… Будемъ жить другъ для друга!

Сухумовъ приблизилъ ея руку къ своимъ губамъ и поцловалъ ее въ ладонь.

Когда онъ обернулся къ супругамъ Тиховздоховымъ, т уже встали съ своихъ креселъ и смотрли на нихъ. Попадья стояла совсмъ растерянная и слезливо моргала, длая какіе-то жесты мужу. Отецъ Рафаилъ то обдергивалъ широкій шитый гарусомъ поясъ подрясника, распахивалъ рясу, то, растопыривъ пальцы рукъ, зачесывалъ ими назадъ свои жиденькіе волосы.

— Теперь можемъ объявить и вамъ о нашихъ переговорахъ и ршеніи, — тверже и уже веселе сказалъ Сухумовъ, бросивъ слезливый, ноющій тонъ.

Онъ взялъ заплаканную Раису подъ руку и съ нкоторой торжественностью подвелъ ее къ супругамъ Тиховздоховымъ.

— Поздравьте… Мы женихъ и невста… — вырвалось у него.

— Да ужъ слышали, слышали сейчасъ… — вырвалось у отца Рафаила. — Но, Боже милостивый, это такъ неожиданно, что не знаемъ даже — врить-ли намъ ея счастью?.. Настасья Сергвна! — бормоталъ онъ, взглянувъ на жену.

— Охъ… ахъ… ужъ и не знаю… ничего не знаю… ничего не понимаю… Какъ это вдругъ… Словно съ неба упало… И за что ей такое счастіе! За что? Чмъ она замолила у Бога такое счастіе, если все это вы вправду, — бормотала попадья.

— Своей чистой душой, своей правдой, своей простотой… — отвчалъ Сухумовъ.

Отецъ Рафаилъ стоялъ, растопыря руки и пальцы рукъ, и топтался растерянно на одномъ мст.

— Что-жъ, благословить разв?.. Что-жъ, снять икону со стны, что-ли? — спрашивалъ онъ, ни къ кому не обращаясь. — Я думаю, надо благословить… Безъ благословенія какъ-же…

— Раиска! Ахъ, Богъ ты мой! — крикнула вдругъ попадья. — Да чего ты, дура, подносъ-то въ рук держишь! Поставь его на столъ. Вотъ ополоумла-то двушка!

И она вырвала изъ руки Раисы подносъ, который та все еще продолжала держать въ рук, и поставила его ребромъ на кресло.

— Благословить, что-ли? — повторялъ вопросъ священникъ. — Безъ благословенія иконой все-таки не полагается… Какъ вы думаете, Леонидъ Платонычъ? Какъ но-вашему? — отнесся онъ къ Сухумову. — Вдь ужъ теперь, такъ сказать, женихъ и невста.

— Благословите, отецъ Рафаилъ. Съ обычаями я не знакомъ, но ничего не имю, если это полагается, — отвчалъ Сухумовъ.

— Настасья! Жена! Давай икону! Или нтъ, ты грузна. Пускай сама Раиса со стны икону сниметъ, — отдавалъ приказаніе священникъ.

— Ну, гд-жъ ей теперь… До того-ли ей… У двушки ушки на макушк отъ радости, а онъ: снимай икону. Я сама сниму… — засуетилась попадья и побжала въ сосднюю комнату.

— Ну, Раиса, завтра-же отстой молебенъ святителю угоднику Божію Николаю Чудотворцу Мирликійскому, коль ужъ замолила себ такое счастіе! — сказалъ отецъ Рафаилъ, оставшись при жених и невст. — Я отслужу, а ты отстоишь. Онъ, батюшка, великій чудотворецъ, былъ всегда покровителемъ бдныхъ невстъ, какъ изъ его житія явствуетъ.

Раиса молчала. Молчалъ и Сухумовъ, ожидая благословенія иконой и любовно взглядывая на Раису.

А изъ сосдней комнаты Настасья Сергевна кричала:

— Рафаилъ Васильичъ! Какую икону-то снимать со стны?

— Да снимай большую Казанскую въ оклад, отвчалъ отецъ Рафаилъ. — Посл благословенія Раис отъ дяди въ Божіе милосердіе и пойдетъ.

Вскор показалась попадья съ иконой Казанской Божіей Матери.

— Ахъ, счастье, счастье! И какъ это ей такое счастіе вдругъ съ неба упало! — вздыхалъ и ахалъ отецъ Рафаилъ. — Ну, что-жъ, становитесь передъ иконой… Креститесь… — командовалъ онъ Сухумову и Раис. — А ты, Настасья Сергвна, со мной рядомъ…

Женихъ и невста послушно стали передъ иконой. Началось благословеніе.

XLIII

Широкія сани съ откосами около полозьевъ покрытыя персидскими коврами и запряженныя тройкой лошадей, подкатили Сухумова и Раису къ воротамъ доктора Кладбищенскаго. Былъ часъ второй свтлаго, солнечнаго, морознаго дня. Занесенные снжной пылью сдоки вышли изъ саней и черезъ калитку направились на дворъ, въ подъздъ доктора. Раиса была уже не въ скромной заячьей шубк, крытой сукномъ, съ бличьимъ воротникомъ, а въ куньей, крытой темнозеленымъ плюшемъ, ротонд бабушки Сухумова Клеопатры Андреевны. Опять деревянная скрыпучая лстница. Опять пахнуло на нихъ какимъ-то вкуснымъ чадомъ отъ пригорлаго мяса, лука и масла, когда они поднялись во второй этажъ въ квартиру доктора. Въ кухн ихъ встртилъ самъ докторъ въ кожаной куртк нараспашку и высокихъ сапогахъ.