В Россию с любовью

Он помолчал, вздохнул и покачал головой.

— Тебя она тоже лечила. Спасла буквально. Нет, ты бы выжил. Но ты не представляешь, в какую кашу превратилось твоё лицо! Мы выковыривали осколки и щепки несколько часов. Но мы лишь врачуем, лечат — они. И бог.

— Вы религиозный человек, Поликарп Людмилович, — заметил я, пытаясь растянуть губы в улыбке, но губы резко от этого разболелись.

— Я врач, Саша. — Что-то доктор разоткровенничался, и мне это нравилось. Он не проходной картонный персонаж, а живой человек, и это здорово. По его знаку все, кто находился в палате, вышли, и можно было говорить «без галстуков». Ему после пережитого так легче… Да и мне, если честно, тоже. — Я врач. И как у любого врача, за моей спиной собственное кладбище. Там есть те, кто не должен был на нём оказаться. Вот никак! Ибо мы их вытаскивали с того света, давали второй шанс, а они всё равно ушли. Но там нет и тех, на кого мы уже мысленно махнули рукой. Они не должны были спастись, понимаешь? Ни по каким законам — ни биологии, ни логики. Но они выкарабкивались, назло всем, назло миру. Да, я религиозный, Александр, и когда сталкиваюсь с чем-то непонятным, на грани, честно говорю пациентам и родственникам: вам поможет только молитва. Не я бездарный, просто… Мы всего лишь врачующем, а не лечим.

— Поликарп Людмилович, может водочки? — предложил я. И идея на самом деле здравая, что надо. Но жаль, что прозвучала из уст четырнадцатилетнего юнца.

— Мал ты ещё, Александр. — Реакция. Бурная. Доктор, наконец, спохватился, с кем беседует. Царевич — не простой смертный, он может в беседе за ужином рассказать что-то человеку, до которого простой смертный ни в жизнь не докричится, перед которым он сам, светило науки, на задних лапках ходит.

— Да ладно! Вам — сам бог велел, вы огромное дело сделали, — попытался сохранить доверие я. — Скольких ваших сотрудниц вы, лично вы, сегодня спасли от гнева матушки, не дав окочуриться этой тушке снова? — Судя по его изменившемуся лицу, я попал в точку. Царица и беспредел могла устроить. И его ненароком прикончить, и его подчинённых. Нет, она б потом даже раскаялась, что не права была, и свечку бы за упокой поставила… Ну, вы поняли, да? Ох уж это волшебное слово «потом»! — А мне в качестве анестетика, — продолжил я. — Морда болит, чешется, капец! Так бы взял и расцарапал! Адъ адский! Может по сто? Да или по пятьдесят? Мне можно через трубочку.

— Она противная. Сможешь? — усмехнулся он.

— Ну, если через неё же дадите рассольчиком запить… А лучше соком томатным… С солью! Да, томатный сок с солью даже лучше зайдёт.

— Александр, да ты полон сюрпризов! — Доктор захохотал. Это был нервный смех, так из него выходило навалившееся напряжение.

— Ага. Знаете как в том анекдоте: «Месье знает толк в извращениях»?

— Нет, расскажи.

— Короче, Париж. Элитный бордель с видом на Эйфелеву башню. Заходит в него голодный уставший турист, перепутавший вывески и считающий, что это ресторан…

Когда я закончил, хохот стоял на весь этаж. Смеялись мы оба, до слёз. Он — потому, что анекдот смешной, я — за компанию, и плевать на то, что губы очень протестовали этому. Чего б не поддержать хорошего человека?

— Александр, разреши вопрос. Всё понял, кроме одного. Что такое Эйфелева башня?

Водки он мне так и не дал. Бука пакостная! Душа чернильная! «Не положено», бл#дь! Но я так зачётно ныл (оказывается я это умею, есть плюсы в том, чтобы возрождаться в теле истерички) что мне в итоге вкололи какую-то дрянь, от которой вырубился глубоким сном без сновидений.

Проснулся уже утром. Ещё тёплое, но уже не жаркое солнышко конца августа весело светило в окошко, даря радость и поднимая настроение. В палате я был не один — возможно поэтому и проснулся. Открыл глаза. М-да.

— Доброе утро, женщина, — стараясь быть предельно сухим, но вежливым, произнёс я.

— Женщина? — усмехнулась посетительница, сидящая на стуле рядом, в белом халате, внимательно разглядывая из под прищура вашего покорного слугу. — Вот так ты о маме?

— Моя мама меня любит. А вы — женщина, — с показной обидой возразил я. Понравилось играть истеричку, почему б не войти в образ капризного нытика?

Она несколько долгих секунд обдумывала эти слова, затем спросила:

— И чем же я, в отличие от твоей мамы, заслужила такую немилость?

— Откуда мне знать. — Я пожал плечами. Почувствовал боль — оказывается, тело тоже болело. Просто из-за щекотки и желания расчесать к едрёным пням морду лица я её не чувствовал. Но она есть.

— Мама — это женщина, которое любит своё дитя. — А сейчас я, кажется, даже был искренен. — Даже если оно не оправдало возложенных надежд. Даже у преступников все тоскливые песни — о маме, которая их любит и ждёт несмотря на то, что они оступились и сидят в тюрьме. Мать не боится трудностей и не бросает ребёнка, какой бы трешак вокруг не творился. А вы, женщина, хотите меня прикончить, и ограждает вас от этого только то, что шум поднимется на всю страну — я в этой стране на слишком заметной ступеньке стою. Даже на две страны — испанки могут предъявить, и союз с ними окажется под угрозой, со всеми импортами кукурузы, поставками промышленной продукции, мангами-гуавами и военной базой в Гуантанамо.

— Всё сказал? — посуровел голос Ирины Борисовны, а это была, конечно, она, и меня придавило ментальным прессом. Но на сей раз мне было поровну — не то, что я его не почувствовал, но он не доставил сколько-то ощутимого дискомфорта. Прижало — и прижало, катись оно конём.

— Всё.

— И почему ты, сын, обвиняешь меня? Которой не было в городе, когда вы подрались с сестрой? Подрались из-за того, что ты распустил язык и не соизволил извиниться?

— Когда тебя ставят на колени и заставляют унижаться, это называется «извиниться»? Буду знать, женщина. Что же до того, что вас не было в городе — Ирина Борисовна, давайте начистоту. Мы оба знаем, что некая представительница нашей семьи своими куриными мозгами просто не додумается до того, чтобы провернуть такой финт. Вы надавили на неё, заставили. Что вздрагиваете? Да это на поверхности лежит! Такая тупая курица, как Женя, никогда подобное не выдумает! И тем более хреноватисто у неё строить из себя ведьму-шовинистку. Она может намылить мне морду, двинуть чем-то, стукнуть, запустить в меня несильную фигуру — чтоб прочувствовал. Но ставить на колени и унижать — это точно не её. Что, Оля отказалась, да? И на неё давить не вышло — наследница? А Ксюша — слишком мелкая? А Машу о таком даже просить бесполезно? Потому ты, государыня, овечку Женю так некрасиво подставила? Мою родную сестру, вообще-то! Так за что же мне вас, женщина, мамой называть? Вы не только мне, вы и для Жени… Ей тоже есть что вам предъявить!

— Господи, как же с тобой сложно! — тяжко вздохнула государыня, поднялась и зашагала туда-сюда по палате. Стильная чика! Весьма и весьма. Деловой брючный костюм светло-коричневой расцветки, уложенные волосы… «Бизнес-леди» — сказал бы «я», если б я его спросил. Вообще я не уделял этому много внимания, ибо сам три месяца находился в диссонансе — две памяти, два жизненного опыта наложились одновременно. Но сейчас, словно протрезвев и разложив воспоминания по полочкам, или наоборот, слив их в один монолит, могу судить. Тут не такая мода, как в мире «я». И главное различие — никто не носит коротких юбок. Основной гардероб — платья. С подолом в пол. Со стен кремля разглядывал гуляющих — там встречал ещё сарафаны. И… Брюки, штаны и прочую одежду, что относят к мужской. Чуть ли не половина дам так ходят. Наверное, удобнее? Они ведь вынуждены были почти все мужские профессии на себя взвалить, «омужичели». Собственно женственных женщин в понимании «я» тут не так и много. Хотя казалось бы, у них должна быть бешеная конкуренция перед оставшимися мужчинами, нужно словно Альтаир сверкать декольте и стройными ножками… Но получилось наоборот, никаких голых ножек вообще, правда, с декольте получше. Почему так?

Может потому, что мужчин СЛИШКОМ мало? И нет смысла щеголять в жёстком мини — те, кто смотрят на твои стройные бритые ножки в основном имеют свои такие же не хуже? А мужчинки всё равно выбор не совсем сами делают, так что тем более нет смысла мёрзнуть? Чёрт знает, но чем не версия?

Царица открыла окно (сама заморочилась, слуг не стала звать. Выглянула. Вдохнула грудью. Лучше этого не делать — баш с Нелинной хоть и притушен наличием перед нею высокой стены, но всё равно чувствовался. Однако несмотря ни на что, воздух свежий, утрешний (ближе к обеду), ляпота. Но окно, через которое могут подслушать — нехорошо, и она его с сожалением закрыла. Вернулась, села назад на стул.

— Саш, — произнесла она, — Ты всё неправильно понимаешь. Я — мать. И люблю тебя. И отношусь как к сыну. Но раз ты такой умненький, что можешь расколоть глупую сестру, пойди дальше? Поставь себя на моё место? Ты возвращаешься с того света. С ТОГО СВЕТА, не спорь! — надавила она, но меня вновь не взял её ментальный пресс. — И в тебе живёт кто-то, другой человек. Который не по-нашему изъясняется, знает то, чего не мог знать ты. У тебя поменялись взгляды на жизнь, и что самое удивительное, за три месяца ты, капризный избалованный ребёнок, не устроил ни одной истерики! Кто как, а Оля мне жаловалась, что она в шоке и полном раздрае, так как больше всего ты именно её своими капризами тиранил. Как старшую. Скажи, что мне думать, учитывая, как ты правильно сказал, что ты обещан испанкам в качестве их будущего короля? КОРОЛЯ, Саш! — повысила она голос. — Будешь равен мне! И Оле, когда она меня сменит. И сомневаюсь, что ты выберешь себе путь как у твоего отца и будешь сидеть в тени супруги. И не надо кривиться, а я вижу, что ты кривишься, несмотря на повязку на лице. Изабелла не вечная, особенно учитывая их постоянные интриги — Кармен не просто так живёт на Кубе, подальше от мадридского гадюшника. А после, как Кармен взойдёт на трон, ты станешь активным супругом активной же королевы, а она очень подающая надежды девочка. Скажи, что мне делать в этой ситуации с учётом, что нельзя рисковать? Слишком многое на кону?

— Потому ты сдёрнула Ольгу, чтобы она пасла меня, как пастух овец? — хмыкнул я.

— Да. Это сложно, у неё работы в приказе — непочатый край. Одна разгулявшаяся маньячка чего стоит — до сих пор не поймали! И контрабанда мужчин, которых освободили буквально за пару суток до покушения на тебя. Я не дёргаю её на текучку — помощники справляются, но она ведёт персональные глобальные проекты, без которых государству придётся туго. И я кидаю её «пасти», как ты выразился, тебя, потому, что только родная сестра может сделать всё правильно. Никто из моих людей не справится — не потянут уровень, даже самые умные и доверенные. Я иду на это, Саш! И не зря — Ольга выясняет просто прорву подробностей! Ты совершенно точно знаешь много, чего не знал мой Саша, которого я нянчила с пелёнок, которого родила в этой самой клинике, — окинула она рукой вокруг.