В Россию с любовью

Я пожал плечами.

— Значит, докажу.

— Вот-вот. Вопрос, как? Чем заниматься будешь? От этого всё и зависит. Как ты уже понял, если станешь типичным местным яйцетрясом, прожигателем жизни — дорога тебе в дом с жёлтыми стенами не за горами. Но и если по отцову пути пойдёшь — тоже ничего хорошего. Нет здесь таких мужчин, выродились они. Параллельная эволюция. А юродствовать более не надо — не привлекай внимания.

— Матушка… Поясни про отца. Я ж Карлович! Сын немецкого художника. «Слава богу не австрийского…» — добавил я про себя. — Если б я им не был, испанки б меня за свою дочь не отдали бы. А мой волос или кусок кожного покрова раздобыть не запредельной сложности задача.

— Эх, Саша-Саша… — вздохнула она. Скажи, что сыну от отца передаётся в полной мере, вообще без вариантов изменения, как есть «под ключ»?

— Ну… — Я нахмурился, подождал «просветления», но чакры не открылись. Честно признался. — Не знаю.

— Игрек-хромосома, Сашенька! — посмотрела она на меня, как на неумного. — Сколько их у тебя?

— Так, одна?..

— Одна-одна! Во-от! — И правда неумный. Тут такое, наверное, дети с пелёнок знают. Один я как лосось пассатижный. — И её ты полностью получаешь от биологического папочки. А вторая половая хромосома у тебя какая?

— Икс же? — Кажется, «я» был не настолько силён в генетике, но память Саши посчитала, что это правильный ответ. — И она… С маминой… Комбинируется? — не то ответил, не то уточнил я. Ибо не был в правильности уверен.

— РЕкомбинируется, — поправила патриарх. — Они все разные, в каждой яйцеклетке свой генный набор. Икс хромосома полностью даётся от матери, и если туда запихнуть что-то иное, никто не поймёт. Мало ли что там нарекомбинировалось?

— Так это ж надо знать, что запихивать! — с улыбкой парировал я. — Там генов до чёрта, и мы и десятой части назначения не знаем.

— Не упоминай Лукавого в доме божьем! — снова придавил ментальный пресс, и я почувствовал железную волю хозяйки — за такое Ягуся линчует. Она — фанатик, религиозный фанатик, какой бы доброй бабулечкой себя ни выставляла.

— Прости, матушка… — повинно склонил я голову.

— Ты прав, это сложно, — согласилась она. — Нужны исследования. Но кто сказал, что матушка-царица их не ведёт? Не изучает эти гены и их возможности? Она держит руку на финансировании огромного множества проектов, ты назовёшь их всех?

— Да я никаких не назову, матушка! Но ты права, их не может не быть.

А вот тут верно. Ресурсов главы государства несоизмеримо больше даже в сравнении с ресурсами крутого княжеского рода, хотя и у того возможности к исследованиям такого уровня — выше марсианского Олимпа.

— А ещё, Саша, у тебя сорок четыре аутосомы, — продолжала долбать мой мозг «крёстная». — И в них один бог знает, что можно запихнуть. Так, что любая экспертиза скажет, что ты наполовину Ольденбург, из своих, из немцев, и для Кармен Астурийской — идеальная генетическая пара. Но при этом из зеркала на тебя будет смотреть Павлик Майский, выпускник Владивостокского детдома, снайпер Второго ударного полка Уйгурского полевого корпуса. Погибший двадцать лет назад на границе в бою с китаянками. Этот Павлик на меня с самого твоего детства смотрит, сколько я тебя знаю, да и Марью тоже — вы оба его копии. Всё понял?

— Понял, матушка. — Ага, как есть понял. И охренел. Нет, «я» совершенно точно уверен, ТОТ мир не дошёл до таких высот в генетике. Да, здесь есть танки и БТРы, но они внешне сильно уступают тем, что он помнит. Самолёты — вообще на уровне сороковых годов двадцатого века, все винтокрылые, реактивных просто нет как таковых, как концепции. А ещё нет ядерной программы и понятия «расщепление атома», не говоря уже об атомной бомбе. Нет компьютеров… Которые исторически возникли для обслуживания расчётов ядерной программы, а значит без оной им просто неоткуда было взяться — не возникло в таких вычислениях необходимости. И, разумеется, раз нет реактивного движения, то люди и не думают о космосе и спутниках — в отдельных регионах до сих пор дирижабли — главный вид пассажирского транспорта, а антенны на стратосферных шарах — главный способ передачи радиосигнала. Но вот генетику и медицину освоили на уровне, миру «я» недоступном. ЭКО ввели лет на сто раньше, чем ТАМ о нём в принципе догадались, что так можно. Этот мир не отсталый, нет. Он ДРУГОЙ.

— А-а-а… Матушка, а как же Ольга? Женя? Они тоже? — Кажется, мною начала овладевать паника, но матушка патриарх её быстро сбила.

— Нет, — уверенно покачала она головой. — Их она естественным способом. Через постель. Они на пятьдесят процентов Ольденбурги, на пятьдесят Годуновы, и это хорошо — наследницу, если что, под микроскопом изучать будут. А Женя — номер два, страхующая — вдруг с Олей что не так пойдёт? С Женей тоже лучше не рисковать, политика. А вот вы уже для души были рождены, для себя. И, кстати, от ЭКО часто двойни, в десятки раз чаще, чем когда естественно, что подтверждает мою версию.

Хм-м-м… Я — ЭКОшник? Ну, спасибо, мамочка! Тут это не ругательство, но смысл слова не престижный.

— А что касается Ксении — вот вообще не скажу! — покачала патриарх головой. — Ирка явно что-то и туда намешала, но чего и сколько… Не та у нас дружба, что была когда-то, так откровенничать, и это нормально. Девочки выросли и пошли своими дорогами, со своими царями в голове.

— Хорошо, это понял, — снова склонил я голову. — Но что делать мне?

— О, если б я знала на это ответ! — снова картинно закатила хозяйка помещения глаза к небу, но я видел, позирует. — Однако давай смотреть на вещи, как они есть, а не как нам хочется? Согласен?

— Согласен, — махнул я головой.

— Первое, ты — царевич. Не сын потомственных дворян, и тем более личных. И даже не боярич какой, и не княжич. А значит сам господь послал тебя на это место, имея на тебя какие-то планы.

— Вы знаете планы господа? — усмехнулся я, и она неожиданно поддержала иронию.

— Никак нет, Александр. Но как уже сказала, чтобы понимать, не обязательно знать. Достаточно уметь думать. Итак, первое, ты — царевич. Не наследник, старше тебя Оля, Женя, да и Марья, если что, заняла бы престол, а не ты, если б вы первыми были. Но при этом ты имеешь ОЧЕНЬ большие возможности по влиянию на дела государства. Согласен?

— Меня из крепости три месяца не выпускают, какие тут дела! — фыркнул я, но она не поддержала.

— Это пока ты считался болезным. Сашенька, который до покушения был, очень даже гулял. Правда в дела государства не лез, вообще ни в какие дела не лез, развлекался только, и удовольствиями всё ограничивалось. Если б сёстры за ним не присматривали и в узде не держали, от рук бы отбился. Но мы ж не о нём, а о тебе, имеющего жизнь за плечами?

— Которую не помню.

— Подробно — да. Но твои навыки с тобой. С тобой же? Павел умел такое, чему его никто никогда не учил, да и научить просто не смог бы — нет у нас таких специалистов. Например, он к телам китаянок убитых гранаты крепил. Мандаринки его за это главным врагом провозгласили, приз за голову объявили. Никто такое не подскажет — мы сами считали это чем-то из ряда вон. И это только один пример, у него была куча собственных «визитных карточек», до которых один псих додуматься может, но только до некоторых отдельных. Но когда их столько — это СИСТЕМА. А системных знаний таких у нас нет и не было. Вот я у тебя и спрашиваю, появляются ли у тебя такие знания? Просыпаются ли навыки? Которых у Саши не было, которые могут полезными быть?

— Да, матушка, — решил не скрытничать я. — Проявляются, просыпаются, и я не хочу в этом признаваться, но понимаю — надо. Если б вы были моим врагом — уже б меня размазали. А так я — сын вашего любимого, вы искренне помочь хотите, будет свинством с вами в конфронтацию вступать.

— Наконец ты меня понимаешь! — блаженно закатила она глаза. — То есть с первым разобрались. Ты — член царской семьи, можешь многое, чего никто не может. Второе — у тебя в голове масло есть, в отличие от этого оболтуса, крестничка моего. Кстати, раз ты память потерял — предложу Ирке повторно тебя покрестить. Ты, конечно, почти совершеннолетний, но оставшиеся два года за тобой буду на законных основаниях присматривать, как крёстная восприемница.