В Россию с любовью

— А вы моя крёстная? — нахмурился я. — Всамдельшняя?

— А ты не знал? — округлила она глаза.

— Откуда?

— Марья не сказала?

— Нет.

— Ох, грехи мои тяжкие… — вздохнула она. — Давно то было. Не была я патриархом тогда — можно было. Ладно, замнём пока — то я сама решу. Да, вот этими руками вас крестила, и перед богом за вас ответственность взяла. И тебя, воспитанничек, сейчас из дерьма вытаскиваю. Совсем ты Сашину жизнь не помнишь?

— Совсем, матушка… — покачал я головой и уставился в столешницу. — Было одно, момент один. Как будто сон то снился, но помню его, будто реальнее всего реального.

— Так-так, слушаю… — подобралась патриарх.

И я рассказал о встрече с Сашей. О том, что он не захотел он сюда идти.

— Сам, матушка. Я пошёл вместо, когда он отказался. Я просто видел любовь, идущую отсюда и не мог допустить, чтобы они огорчились. Они все, как одна, тянулись, не отпускали. Очень сильно бы горевали. А он, обормот, отказался.

— Да уж, грехи наши тяжкие… — Хозяйка этих хором встала, развернулась к иконе в углу и начала читать молитву. И читала долго, периодически крестясь. Через какое-то время села, долго молчала. Наконец, произнесла:

— Не в отца он пошёл. Балованный был. Истерить любил, внимание привлекал. Слишком легко ему всё давалось, цены данному не чувствовал. Ирка как для себя родила, так сама и распустила его. Марью сёстры в узде удержали, всё же девочка, должна быть суровой воительницей — она оказалась сильной одарённой. Дисциплина и всё такое. А Сашку баловали — причём все, включая сестёр. Потакали. И вон что из всего этого вышло.

Снова помолчала.

— Значит, говоришь, просто воспользовался?

— Да, матушка. Мёртв настоящий Саша. Но я не виноват в этом. Просто если б я не пошёл, Марья с Ксенией бы меня не удержали… Его… И вы б его три месяца как похоронили. А так… Да, с амнезией и беспамятством, но с вами я, с частью его памяти, пусть с частью и не его.

— Да уж, дай боже понимания, что делать… — повторилась она и задумалась.

— Матушка, а ты вот так мне веришь, на слово? А вдруг я… Заливаю?

— Думаешь, сможешь? — картинно нахмурилась она. — А ну соври!

— Чего соврать? — включил я заднюю, поняв, что тут какой-то подвох, но было поздно.

— А что угодно! Ну, что скатёрка красная. Или что у меня платок некрасивый. Или что я сука из сук?

— Ну, скатёрка-то… — Я замер, не в силах произнести ни слова. Ибо скатерть — белая. Расшитая, но белая! — Кра… Скатерка-то кра… — Закашлялся. — Бляха от сандалика, не могу соврать, матушка!

Она довольно заулыбалась.

— А вот платок у тебя, крёстная, и правда уродский! — продолжил я, поняв фишку её дара и решив приборзеть, то есть обнаглеть, расплываясь в хамоватой улыбке. — Да и сука из сук ты — не отнять! Своя, моя, наша… В смысле, из своих сук, но сука же!

— Вот, теперь узнаю Павла! — Она по-доброму заулыбалась и погрозила пальцем. — Смотри, без перебора. Много наговоришь — обижусь.

— Только то, что ты сама мне сказать велела, — парировал я. — Так я с самого начала врать не мог? — А теперь я был крайне изумлён. До невозможности.

— Не мог, Саш, — отрицательно закачала она головой. — И рада, что не пытался. Я ж это чувствую. А значит, буду доверять тебе. Достоин ты доверия.

— Здорово. — Я тяжело, но одновременно облегчённо вздохнул. Кажется, самое сложное позади. — Так на чём мы остановились? Я МОГУ, ибо родился тем, кем надо. И имею возможности — ибо вселенец знал и умел многое, что может пригодиться. Третье у нас что?

— Что ты не злой, Саш, — снова закачала она головой. — Я ж не просто так с тобой разговариваю. Нет в тебе разрушения, деструктивности. Нет в тебе жажды крови, жажды зла. Желания получить всё, плевав на цену. В семинарии первому, чему учат, это видеть людей, чувствовать их. А с моим даром это тем более легко. Честно скажу, тот Саша бы не справился. А с тобой я разговариваю не просто как с крестником, а будто с коллегой — всё понимаешь и ценишь. И меня, слова мои, и опыт. Ничего ещё под сомнения не поставил, с тем Сашей такое невозможно было бы.

— То есть я послан именно на эту позицию для того, чтобы нести в мир… Что? — сформулировал я главный вопрос.

— А вот тут, Сашенька, заканчивается логика и начинается гадание. А как ты выяснил, планы господа я не ведаю — не посвящал. Могу только думать — вот как раз и надумала. И верить. Тебе верить. Что справишься.

— И как я должен справляться? Что делать, чтоб справиться? — Кажется, паника снова начала подниматься, ибо я понимал, что эта женщина так просто не отстанет.

— Да кто ж его знает, Саш, — тяжко вздохнула она. — Я сегодня тебя позвала, чтобы обсудить главное — кто ты? Понять тебя и заставить подумать: всё не просто так! И те девы в нашем мире тоже не просто так были, вот только господь не дал предшественникам понять их ценность, что нужно было им делать. Так в монастырях и сгинули, как юродивые. Мне — дал, послав вначале Пашу, потом тебя. Я по-прежнему не знаю, как быть, не ведаю, как это работает, но точно знаю, просто так господь ничего не делает, и ты должен сделать что-то, что он ждёт.

Вот только таких мыслей и идей мне не хватало для счастья. Ибо ну не чувствовал я себя мессией! И как раз об этом думал, пока сюда шёл. Не нуждается этот мир в мессианстве.

И честно об этом крёстной-Ягусе сказал.

Она выслушала внимательно. Закивала. Подумала, затем произнесла:

— Это нормально, Саш. Ты — орудие. Таран. Ты ощущаешь себя бревном, у тебя заботы как у обычного бревна. И у тебя и не должно быть других забот — то не твои сложности. Вот только таким бревном можно пробить ворота в осаждённую крепость, и много чего изменить, к добру или к худу. Но то уже не твои, не бревна планы, а высших сил, которые послали тех воиц, кто тебя взял в руки, чтобы прорваться в крепость. У нас у каждого своя задача, в глобальные планы Мироздания нам лезть не с руки.

— Не стоит примерять диадему бога? — усмехнулся я.

— Вроде того. Давай скажу так: мы должны делать то, что нам по силам, а дальше господь сам справится. Поддержит ли, или острастит и пальцем погрозит — заранее мы не ведаем. Так что давай-ка мы сейчас возьмём паузу до следующего воскресения, и подумаем — каждый о своём. Я — о том, что ты сказал. Ты — о том, что я. Где может быть твоё место и приложение твоих сил, чтоб исполнить волю господа?

— И чтобы понравиться маме.

— И чтобы понравиться маме! — расплылась она в улыбке. — Ибо ну не верю я, что такие события могут произойти сами по себе. Ничто не происходит само по себе, тем более в твоей истории уж очень много натянуто, и при любой мелочи сорвалось бы. Но ты сидишь передо мной, и тебя даже гулять, наконец, выпустили. Значит, пока ты всё делаешь правильно, и господь ведёт тебя.

Знаете, как я хотел с ней поспорить? Пояснить, что на самом деле она ошибается, это и правда случайности…

…Но я вышел за пределы крепости, иду по Москве. А не сижу в комнате с мягкими стенами, где мне по её словам уже приготовили палату. Я лопухнулся, раскрыл себя, показав юродивым, но меня оставили, и даже доверяют. А ещё я здесь, живу, а не улетел туда, куда направлялся после того, как пролетевший на красный свет джип меня сбил. Слишком много случайностей подряд, чтобы не поверить в высшие силы. Нет-нет, ТАМ пока летел, я не видел ни бога, ни чёрта. По крайней мере, я их не помню. Так что это действительно случайности… Которых слишком много.

Впрочем, каждый верит в то, что верит он сам. И сам отвечает за свою веру. Патриарх права, нужна пауза в недельку, чтобы подумать — спешить не стоит. Как и не стоит более вести себя, как юродивый. Да, больной, амнезийник… Но только не так, как вёл себя до этого.

И надо уже начинать ставить себя, показывать с лучшей стороны, чтоб понравиться — в этом тоже она права.

— Матушка, я кое-что ещё хотел рассказать. Ну… Про Марью, — начал я, но она перебила.

— Отпускаю, сын мой, этот грех! — Она меня перекрестила, даже не дав досказать проблему. — Понимаю, ты не помнишь, и воспринимаешь её чужой. Марью я отругала, епитимью наложила — пускай молится и отрабатывает добрыми делами. Тебе — просто отпускаю. Но смотри, Александр, — голос её налился сталью, а глаза посуровели, — ты никогда не должен забывать, и всегда помнить — она сестра твоя! Сестра! Понял это? Я благословляю тебя на любой блуд, прощу тебе любых женщин, ежели ты только будешь с ними по обоюдному согласию, особенно если они понесут от тебя. Бери себе хоть всю Москву! Но с Марьей держи границы. Прокляну!