В Швеции

Мы отправились на медный рудник, что дал название всему округу — «Большая медная гора»; его богатства, по преданию, были обнаружены, когда два козла, бодаючись, ударили оземь рогами, и те окрасились медною рудой. Шли мы туда сперва по пустынной охряно-красной улице, а потом между нагромождений шлака и каменных обломков, выросших в целые валы и угоры. В плавильных печах из-под голубовато-зеленого дыма вырывались зеленые, желтые и красные языки пламени; полуголые чумазые люди ворочали раскаленные огненные массы, да так, что только брызгали искры. Мне вспомнился шиллеровский «Путь в плавильню» [175] . От накиданного грудами шлака, где снизу так и пышал огонь, валил густой серный дым; ветер гнал его через дорогу, по которой мы проходили. В дыму — и дымом прокопченные — стоят строение за строением, но только почему-то вразброску; а кругом, словно незавершенные укрепления, тянутся кучи земли и камня. Там сооружены леса и длинные, резко обрывающиеся мостки. Вращались большие колеса, длинные канаты и железные цепи пребывали в постоянном движении. А перед нами зияла огромная пропасть, называемая Великой выемкой; прежде она состояла из трех частей, но все обрушилось; нынче эта гигантская впадина походит на просторную долину; многочисленные отверстия внизу, ведущие в шахты, напоминают отсюда, сверху, черные гнезда-норки земляной ласточки на глинистых кручах. Внизу стояли две-три деревянных хижины. На дне впадины показалось несколько посетителей в горняцких костюмах во главе с провожатым, у каждого в руке горела сосновая лучина, и вот они уже снова нырнули в одно из черных отверстий. В темных деревянных домах, около которых вращались большие водяные колеса, из головокружительной пропасти, из узких глубоких колодцев начали появляться рабочие; обутые в деревянные башмаки, они стояли по двое на краю бадьи, которая была подвешена на крепких железных цепях и которую вытягивали теперь наверх. Напевая и раскачивая бадью во все стороны, они превесело подымались. Привычка делает смелым. Нам рассказали, что нередко во время подъема какой-нибудь из них, озорства ради, выходил из бадьи и усаживался средь камней на краю нависшей скалы, между тем как глубоко внизу гремели взрывы, отчего все кругом содрогалось и рядом срывались камни; а когда смельчака предостерегали, он привычно отшучивался: «Так я ж покамест ни разу еще не убился насмерть!»

175

…«Путь в плавильню»… — баллада Ф. Шиллера, написанная в 1797 г.

В отдельных шахтах спуск производится при помощи устройства, состоящего из двух установленных рядом железных лестниц, которые попеременно движутся вверх и вниз, так что, шагнув на восходящую ступеньку слева, а затем перейдя на такую же справа, ты будешь все время подыматься наверх; спускаясь же по нисходящим ступенькам, ты в конце концов попадешь на самое дно. Нам сказали, что это очень легко, нужно только поживее перешагивать, чтобы не зажало и не раздробило ногу, а еще надо помнить, что здесь нет перил, и сбоку пропасть, в которую можно рухнуть… Самая глубокая шахта имеет по вертикали протяженность более ста девяноста саженей; а впрочем, сказали нам, здесь совсем неопасно, нельзя только падать в обморок и нельзя бояться. С горящим факелом вниз спустился один из штейгеров, пламя осветило темную горную стену и мало-помалу превратилось в слабое сияние, которое вскоре исчезло. Нам рассказали, как за несколько дней до нас сюда пробрались пятеро не то шестеро школьников и стали забавляться тем, что в кромешной тьме переходили со ступеньки на ступеньку по этим будто ожившим лестницам; под конец они уже не различали, где верх, а где низ, и принялись кричать и звать на помощь; на сей раз они отделались счастливо.

Возле одного из отверстий пошире, прозванного «Толстым Мадсом», есть богатые залежи медной руды, еще не тронутые; наверху большое здание; здесь в 1719 году в пропасти нашли тело молодого горняка, казалось, он упал туда в тот же самый день, настолько он не изменился, однако же никто его не признал; тут вышла вперед старая женщина и разрыдалась; умерший был ее жених, пропавший сорок девять лет тому назад; она стояла сморщенная и состарившаяся, а он был такой же молодой, каким она его видела в последний раз^{23}.

Мы направились к «Теплице», как зовется место, где выращивают купорос. Подобно длинным кускам травяно-зеленого сахара нарос он на длинные прутья, поставленные стоймя в кипящую воду. Пар был неимоверно едок, воздух здесь обкладывал язык, ты шел, словно бы держа во рту ложку, покрытую медной «ржавчиной». Выйдя оттуда и вновь очутившись в разжиженном медном дыму под открытым небом, мы воистину освежились.

Насколько эта, рудничная, окрестность города насыщена испарениями, выжжена и лишена растительности, настолько свежо и зелено и обильно на другом конце Фалуна; высокие густолистые деревья близко подступают к крайним домам. Ты сразу же оказываешься в свежем еловом и березовом лесу, что примыкает к озеру и тянется до синеющих вдалеке горных вершин возле Сетера. Тамошние жители поведали бы тебе об Энгельбректе и его доблестных далекарлийцах, о невероятных странствиях Густава Васы и показали бы памятные места. Но мы останемся здесь, в этом окутанном дымом городе, с темными домами его тихих улиц. Была уже почти полночь, а мы все еще бродили по нему и забрели на площадь. В одном доме справляли свадьбу, и под окнами собралась большая толпа, впереди стояли женщины, несколько отступя — мужчины. По старому шведскому обычаю они выкликали невесту и жениха, и те вышли, им ничего более не оставалось; по обе стороны стали невестины подружки со свечами в руках. То была целая картина: невеста с потупленными глазами, улыбающийся жених и юные подружки невесты со смеющимися лицами, а народ говорил: «Повернитесь-ка маленько! а теперь спиной! а теперь лицом! Жених, а ну-ка перевернись, невеста, а ну-ка поближе!» И новобрачные поворачивались, и замечаний хватало; правда, то было к похвале и чести, но так оно не всегда; бывает, что для молодых настает мучительный, ужасный час; если они не угодят публике, или же публика не одобряет партию либо имеет что-то против самих молодых, то они об этом узнают; и, пожалуй, услышат вдобавок какую-нибудь грубую шутку, которая вызовет общий хохот. Нам рассказали, что даже в Стокгольме несколько лет назад в низших классах еще держались этого обычая; и когда жених с невестой, дабы избежать такого показа и смотра, уезжали прочь, толпа их останавливала, обе дверцы кареты распахивались, после чего публика делала через нее променад, — люди желали видеть невесту и жениха, это было их право.

Здесь в Фалуне показ прошел весело. Молодые улыбались, невестины подружки тоже, а собравшиеся смеялись и кричали «ура!»; на противоположной стороне площади и в прилегающих улицах было пусто, и царила мертвая тишина. Вечерняя заря сияла еще, она перешла в утреннюю, была самая середина лета.

Глава XXIV. Что сказали травинки

По озеру плыла лодка, компания в ней распевала шведские и датские песни; ну а на берегу, под высокой плакучей березою, сидели четыре юные девушки, до того красивые, до того воздушные; они выдернули каждая по четыре длинных травинки и связали их сверху и снизу, по двое. «А теперь поглядим, будут ли они висеть четырехугольником, — сказали девушки, — если это выйдет, тогда сбудется, что мы задумаем!» И вот они связали и задумали… Никому не узнать их тайные мысли, тихую мечту сердца. Правда, о том пропела маленькая птичка.

Одна перенеслась мыслью за моря и долы, за высокие горы, где мул в тумане отыскивает дорогу, в прекрасную страну Миньоны [176] , где боги живут в мраморе и красках. «Туда, туда! Попаду ль я туда когда-нибудь?» — такова была мечта ее, такова была мысль; и она раскрыла ладонь и глянула на травинки — но они так связанные по двое и висели.

А куда перенеслась мыслью другая? Тоже в чужую страну, где стоял пороховой дым, сверкали пушки и оружие, к нему, другу детства, сражающемуся за императора [177] против венгров. «Вернется ли он назад бодрый и радостный, назад в мирную, благозавершенную, счастливую страну Швецию?..» Травинки не явили никакого четырехугольника, на ресницах у девушки задрожала слезинка.

176

…в прекрасную страну Миньоны… — Т. е. в Италию (См. прим, к с. 161).

177

…за императора… — Имеется в виду австрийский император Франц Иосиф I (1830–1916), который в 1848 г. направил свои войска на подавление революции в Венгрии.

Третья усмехнулась, с иронией. «Вон те наши престарелый холостяк и старая барышня, что так молодо прогуливаются, так молодо улыбаются и так молодо друг с дружкой беседуют, не станут ли они женихом и невестою прежде, чем кукушка закукует в следующем году, вот что мне хотелось бы знать!» С губ задумщицы не сходила усмешка, но мысль свою она вслух не высказала, травинки повисли розно, стало быть, розно быть и холостяку со старою девою. «И все-таки это может произойти», — похоже, решила она; об этом говорила ее усмешка, и жест, каким она отбросила травинки.

— Ничего я знать не желаю, меня ничего не интересует! — заявила четвертая, однако же травинки связала; ибо и здесь жила мечта — но о том не пропела ни одна птица; никому о том не догадаться; покачивайся спокойно в лотосе сердца, о, блестящий колибри, твое имя не будет помянуто, только и здесь травинки сказали: «Без надежды!»

— А теперь вы! Теперь вы! — закричали юные девушки незнакомцу, приехавшему издалека, из соседней страны, с зеленого острова, что Гефион [178] выпахала из шведской земли.

178

Гефион (или Гевьон) — в древнескандинавской мифологии богиня плодородия. По преданию, шведский король Польфе обещал дать Гефион столько земли, сколько она могла бы вспахать на четырех быках за один день. Гефион превратила в быков своих четырех сыновей и после завершения дня отделила от Швеции остров Зеландию. На месте проделанной ею борозды возник пролив Зунд.

— Хотите узнать, что сбудется или не сбудется? Скажите нам ваше заветное желание!

— Если оракул возвестит мне хорошее! — отвечал он, — тогда я открою вам тихую мысль и молитву, с коими я завязываю узелки на этих травинках, но если мне повезет не больше, чем вам, то я промолчу! — И, связывая травинку с травинкою, он повторял со смехом: — Это ничего не значит!

И вот он раскрыл ладонь… глаза его засияли, сердце забилось сильнее!.. Травинки образовали четырехугольник!

— Сбудется! Сбудется! — воскликнули юные девушки. — Что вы задумали?

— Чтобы Дания поскорее выиграла и заключила почетный мир!

— Сбудется! Сбудется! — вскричали юные девушки. — А когда оно сбудется, мы припомним, что травинки сказали это наперед!

— Я сохраню эти четыре травинки, пророчески связанные в венок в честь победы и мира! — сказал незнакомец, а поскольку оракул не обманул, то я и рисую для них картину того, как мы сидим здесь у озера под плакучей березою и глядим на синие горы Сетера, и каждый из нас связывает травинку с травинкою.

Красная отметка была сделана в календаре 1849 года против шестого июля.

Красная отметка была внесена одновременно в историю Дании, датский солдат вписал своею кровью победную дату: Битва за Фредерисию [179] .

Глава XXV. Вывеска поэта

Если бы потребовалось нарисовать для поэта вывеску, то, пожалуй, уместнее всего было бы изобразить Шехерезаду из «Тысячи и одной ночи», рассказывающую султану истории. Шехерезада — это поэт, а султан — публика, которую надобно приятным образом развлекать, ибо иначе он отрубит Шехерезаде голову. Несчастная Шехерезада!.. Могущественный султан!

179

Битва за Фредерисию — одно из решающих сражений в первой датско-прусской войне (6 июля 1849 г.), в котором датчане одержали победу над шлезвиг-гольштинцами.